Захар Прилепин: сейчас Украина пребывает в болевом шоке

— Что-то подсознательное, видимо, проявилось, роман, как вы понимаете, писался задолго до всей этой майданной истории. Украина вне зависимости от того, что мы думаем о ее истории, есть, и никуда от нее не деться. Другой вопрос, что Украина есть и будет не в тех границах, в которых она существует сегодня.

Гипотетически Украина может забомбить сегодня любой собственный регион — хоть Донецк, хоть Харьков, хоть отдельный квартал Одессы, но точка этим не будет поставлена.

Сейчас Украина пребывает в болевом шоке, в этом состоянии можно бегать, кричать, совершать какие-то действия, скакать, наконец, почти ни на что не реагируя. Но через очень короткое время Украина вновь столкнется с жесточайшими вызовами времени, и снова огромное количество людей, миллионы, в который раз усомнятся, такое ли огромное счастье быть украинцем или как минимум жить под властью, пришедшей наверх в результате такого безобразия.

Далее. Патентованные украинцы сотни лет помнят свои обиды, "русско-украинские войны" и все такое прочее — эту память не истребить.

Им стоило бы подумать (они не смогут, но стоило бы) о том, что через десять лет на юго-востоке будет миллион новых десятилетних мальчишек, часть которых неизбежно попадет под влияние куда более действенной и сильной русской культуры, русской истории — и вспомнит свои ощущения десятилетней давности. Хотя что-то мне подсказывает, что десять лет ждать будет не нужно.

На Украине нет такого мощного опыта имперского строительства, как у России. Да и украинцы не имперский народ, это надо признать. Это народ, на данный момент крайне озабоченный своей собственной состоятельностью.

— Переживаю — это мягко сказано. Нельзя сказать, что я читаю сводки три раза или пять. Когда я в городе, я смотрю новости круглосуточно, почти ежеминутно, перемещаясь с ресурса на ресурс. Чтобы работать — семью все-таки надо кормить, — я уезжаю в глухую деревню на несколько дней, где нет интернета и мобильной связи. Но там ночами можно получать смски, и мои товарищи нацболы засылают мне сводки.

— Я ничего не думаю по этому поводу. Здесь есть факторы, которые нам не подвластны. Которые не подвластны даже Игорю Ивановичу Стрелкову — человеку, безусловно, великому.

— Я уже год пишу об Украине: тогда я сделал цикл интервью с украинскими "левыми" и "антиоранжистами", где четко звучало предчувствие скорого Майдана. Можете меня поправить, но, по-моему, я единственный в России, кто эту проблему поставил и последовательно о ней говорил вплоть до самого Майдана. И, естественно, я немедленно занял антимайданную позицию, как только начались все эти киевские события.

Я русский человек, я исхожу из интересов своего народа. Был бы я украинец, вполне возможно, я рассуждал бы полностью противоположным образом.

Никаких "общечеловеческих ценностей" нет: в случае Украины-2014 это было доказано, как дважды два. У Лукьяненко, Березина, Прилепина или, к примеру, Вершинина, Водолазкина и Елизарова — а все названные родились на Украине — ценности русские. А у Нестеренко или, например, у Куркова, родившегося в Петербурге, — украинские. Кто какие выбрал.

Это важно понять, потому что люди с украинскими ценностями периодически выдают их за общечеловеческие, противопоставляя им русские — как бы античеловечные. Что, естественно, является подменой.

Теперь по поводу вашего вопроса. Я ни с кем не поссорился, потому что ни с кем особенно не дружил. Андруховича (Юрий Андрухович, западноукраинский писатель — прим. ред.) я видел один раз в жизни. С киевскими и львовскими поэтами — ну, может, выпивал один раз или два, я их, честно говоря, помню смутно.

То, что у нас совершенно разные политические взгляды с Кенжеевым и Цветковым (есть такие прекрасные поэты, первый живет в Канаде, второй в США, но виделись мы с ними каждый год исключительно в Киеве), было понятно и до Майдана.

Еще есть хороший киевский критик Юрий Володарский, с которым мы много общались, но и тут ровно та же самая история: он все с самого начала знал про мое нацбольство и прочий "сталинизм" и прямо говорил, что мои взгляды ему ненавистны. Короче, они были ему ненавистны до Майдана, остались ненавистными доныне.

У меня есть один товарищ в Киеве — это прекрасный поэт Саша Кабанов, но мы, к счастью, за все наши с ним сто встреч ни разу не говорили о политике. И не будем, думаю. Хотя тут, как мне кажется, как раз тот момент, когда в целом, будучи несогласными друг с другом, мы нашли бы какую-то точку, в которой смогли бы обсудить происходящее.

— Среди лагерных вертухаев в надзорных ротах и даже, не поверите, в среде чекистов, по крайней мере, соловецких, большинство все-таки составляли русские.

Чтобы говорить о том, что украинцы в 20-е годы составляли где-то большинство, мы должны сначала доказать себе, что в 20-е украинцы окончательно сложились как этнос, четко отличающийся от русских. Но после февраля 1918 года Грушевский писал брошюру "Кто такие украинцы", чтобы объяснить подавляющему большинству населения, что они категорически другой народ, которому срочно надо самоопределяться.

— Стрелков — один из людей, которые оправдывают существование русского этноса в XXI веке. Я не буду о нем говорить. Чтобы говорить о Стрелкове, надо, знаете, иметь на это некоторое весомое право.

— Мне нет дела до Кургиняна. Какие-то московские склоки за этим стоят, безусловно. Кургинян выступил в роли эдакого карикатурного комиссара. Мы-то с вами знаем, что комиссары бывали другие. И от них категорически зависела боеспособность многих частей. Это потом либералы придумали свою мифологию про комиссаров, к реальности отношения не имеющую. Но Кургинян эту мифологию как раз всем своим видом подтверждает. Там Фурманов нужен, а не Кургинян.

— В некотором смысле все эти проекты — национал-большевистские. Русская идея, замешанная на идеях социального равенства и советско-имперской ностальгии.

— Я за многовекторное разрешение ситуации. Российская власть должна себя в первую очередь убедить в том, что она не оставит эти области. Как только окончательное решение будет принято, все финансовые, разведовательные, дипломатические и прочие службы начнут работать на эту цель, и тогда все может получиться.

До сих пор власти сами не знали, хотят ли они этого. "Ну-у, может быть,… если само упадет в руки,… а так — многие риски,… надо еще все просчитать…" Примут решение — и найдутся механизмы все осуществить. Даже без ввода войск. Но готовность ввода тоже должна быть стопроцентная. Эту готовность все сразу почувствуют.

Если Россию уже изобразили в качестве маньяка — ну так что теперь делать? Надо взять эту мотыгу или что там, грабли, подойти к самой кромке Европы и сказать: "Ну да, я маньяк. Еще вопросы есть?"

Россия должна быть плохой ровно настолько, насколько ее такой изображают. Нельзя обманывать цивилизованных людей в их ожиданиях.

Александр Чаленко, РИА "Новости" - 25.07.2014