Захар Прилепин: идёт битва символов, поэтому востребована бабушка с флагом

«Старший шолоховский сын спросил однажды у отца, уже в 70-е, об итогах когда-то случившейся Гражданской, на что Шолохов вдруг ответил: она не закончилась», — рассуждает писатель Захар Прилепин.

Откуда приползла зараза

Юлия Шигарева, АиФ.ru: — Захар, нынешнее время сравнивают с Гражданской войной. И, сравнивая, вспоминают шолоховский «Тихий Дон». Шолохов и его роман — главные герои Вашей новой книги. Скажите, нынешние времена действительно на Гражданскую похожи? В особенности на то, что происходило тогда на Дону?

Захар Прилепин: — А почему только на Дону? Как это ни удивительно, но события в большинстве книг о Гражданской войне происходят в целом на юге, и точно более половины — на территории Украины. Словно заговорённая в этом смысле земля!

Павка Корчагин в романе Островского «Как закалялась сталь» воюет… с самостийными бандами. В советское время мы не слишком на этом фиксировались: и, может быть, зря. Между прочим, сам Островский служил в дивизии Котовского, который с белыми воевал очень мало — в основном же сражался против немцев и Скоропадского или Петлюры.

На Украине действуют герои прозы и Валентина Катаева, и Константина Паустовского, и Михаила Булгакова, конечно же. На юге идёт война в поэзии Багрицкого и в поэмах Есенина «Страна негодяев» и «Гуляй-поле», посвящённых, так или иначе, Махно. Махно — один из персонажей трилогии Алексея Толстого «Хождение по мукам». Но и Махно, заметьте, сам будучи уроженцем Украины, тоже в основном воевал против петлюровщины и самостийщины: именно поэтому нынешняя Украина его не взяла в пантеон своих героев.

Что до Шолохова — да, и у него украинский вопрос проходит через весь «Тихий Дон». Сама идея донской казачьей самостийности, о чём пишет Шолохов, пришла из Украины. Когда в 1917 г. Центральная Рада в Киеве взяла курс на автономию и отделение, оттуда это зараза приползла и на Дон. И Гришка Мелехов на некоторое время попадает под влияние казачьих агитаторов, уверявших, что без Москвы и украинцам, и донским казакам будет только лучше. В советских экранизациях эту тему обходили стороной — чтоб не обижать украинцев. А в постсоветских экранизациях обходят стороной, чтоб казаков не обижать. Но это всё ложные церемонии. До добра они не доводят. Надо учиться хотя бы на своих ошибках.

— Почему мы в принципе аналогии в истории ищем? Утешить себя пытаемся? Ответы на важные вопросы найти?

— Да это, в сущности, не история — это современность. Люди жили те же самые, мы от них никуда не ушли. Мой прадед, скажем, лично участвовал в Гражданской войне на Украине, а до прадеда мне — только руку протяни. А мой дед ещё два года после Отечественной гонял бандеровцев по лесам на Западной Украине.

И действительно, в этом есть утешение. Происходящее сегодня — прямое продолжение петлюровщины и бандеровщины. Это лишь наша доверчивая интеллигенция уверяет, что ничего такого на Украине нет, а всё, мной сказанное — плод коварной российской пропаганды. Увы, это заблуждение.

Я читаю украинские учебники — линия украинской истории идёт ровно по этим фигурам: Мазепа — Петлюра — Бандера. Всё же, что связано на Украине с Россией и русскими, отрицается: от Богдана Хмельницкого и атамана Сирко до Котовского, Щорса и так далее. Шухевич и Мельник им, безусловно, дороже Рыбалко и Малиновского — советских маршалов украинского происхождения. И если современный политический Киев ищет свою политическую идентичность в истории, то отчего бы и нам не искать ответы там же?

Сейчас идёт не просто противостояние армий. Идёт беспощадная битва символов. Русская, советская Украина воюет против квазиукраинского симулякра, выкормленного польской шляхтой и нацистскими учителями.

Именно поэтому оказалась так востребована бабушка с красным флагом. Под этим красным флагом не только генерал Ватутин брал Киев в 1943 году. Под этим красным флагом побеждали петлюровскую самостийность красноармейцы Котовского, под ним Щорс брал Киев в 1919 году. Кто-то, может, об этом забыл, а бабушка — помнит. Если у меня прадед там воевал — то у неё наверняка отец. Это — близко, повторяю я вам. Это, более того, всё та же война, а не какая-то новая.

Старший шолоховский сын спросил однажды у отца, уже в 70-е, об итогах когда-то случившейся Гражданской, на что Шолохов вдруг ответил: она не закончилась.

Пространство тотальных домыслов

— А что с Вашей книгой о Шолохове? Дописана?

— Нет. 22 февраля я отложил эту работу и больше к ней не возвращался. События этой книги пришли и постучались в окно. Потом допишу, даст Бог.

— Вы какое место Шолохову в пантеоне русских и советских писателей отводите?

— Шолохов — гений. Крупнейший мировой писатель XX века, наряду с Хемингуэем, Томасом Манном, Сартром — собственно, они все его так и воспринимали. Он был нашим национальным достоянием и одним из самых читаемых писателей в мире. В десятку точно входил. И «Тихий Дон», и «Поднятая целина» воспринимались как новаторские, немыслимые, прорывные.

— Почему вообще надо было подвергать таким сомнениям авторство Шолохова в написании «Тихого Дона»? Он кому-то сильно мешал?

— Он был звездой мирового уровня. Он был популярнее всех живших с ним одновременно советских писателей в разы. Скажем, с Хемингуэем он был в одной весовой категории, а Набокова был известней.

Понимаете, Шолохов не только в России был, что называется, народный любимец — наравне с Есениным. Он такой же народный был и для рядового французского, шведского или испанского читателя. Люди мира, привыкшие читать о страстях и трагедиях аристократии, богемы или купечества, едва ли не впервые в шолоховском случае столкнулись с огромными сагами, где на авансцену истории были выведены самые обычные люди земли — пахари, труженики — пусть даже и казаки. Это сейчас нас уже не удивляет, но, поверьте, в 1925-м, 1935-м и даже в 1945 году всё ещё было совсем иначе. Люди узнавали себя, свои страсти — восхищаясь тем, что у этого русского они стали вровень с Гамлетом, с мушкетёрами, с дворянскими девушками.

С какого-то момента, особенно после смерти Горького и Алексея Толстого, первенство Шолохова было очевидно для всех в Союзе. Ну да, были Фадеев, Герман, Федин, Леонов и Борис Полевой. Но Шолохов на их фоне был абсолютен и недосягаем. Советское правительство, начиная со Сталина, именно его раз за разом лоббировало на Нобелевскую премию, потому что вожди, знаете, тоже были люди неглупые и понимали, с чем имеют дело. С гением.

Что порождает такое внимание мира? Конечно же, зависть порождает такое внимание.

— Вы человек скрупулёзный, который обычно перелопачивает массу документов, теперь точку окончательную в этом споре поставите?

— Никакую точку нигде не поставишь, потому что у определённой публики есть элемент сектантской веры в свою идею. Понимаете, авторство «Тихого Дона» после развенчания версии с Крюковым пытались передарить кому угодно: Серафимовичу, Алексею Толстому, Андрею Платонову — там список, не поверите, в 30 имён. Каждый раз, когда новая версия признаётся несостоятельной, тут же извлекают другую.

Это своеобразная форма психической болезни. Тайная её суть на самом деле проста. У русских не должно быть ничего. У них не должно быть национальной истории, а только кровавая каша и непреходящее зверство. У них не должно быть побед — а только поля, усеянные трупами. Гении русской словесности должны в лучшем случае быть жертвами русского Мордора, Молоха. Если же они не жертвы — они обязательно должны быть русофобами, желательно ещё и антихристианского толка. Если же гений — и русский, и не жертва, и патриот — а Шолохов был безусловный патриот, более того — антилиберал самого жесткого и радикального толка, — значит, надо этого гения дисквалифицировать любым способом. Что и делается.

Чьи это либералы?

— Министр культуры Ольга Любимова в большом телеинтервью недавно высказала сомнения, будет ли теплой встреча, которую устроят тем деятелям культуры, которые за эти месяцы уехали из России. Её сомнения разделяете?

— Проблема не в тех, что уехали. Тем более что почти все они уже тихо возвращаются. Проблема в том, что на своих местах осталась колоссальная система, грибница, которая в гробу видала всю эту «спецоперацию», всех этих героев Донбасса. Они молчат только из страха потерять свои места. Но я вас уверяю: 99 из 100 наших кинематографистов никогда не снимут фильм про Арсена «Моторолу» Павлова. 45 из 50 наших рок-звёзд первой величины никогда не напишут песню про русских десантников в Гостомеле. И ни один московский театр не поставит пьесу по донбасской поэзии. Им всё это априори чуждо.

Для того чтобы в России были написаны такие стихи, как «Жди меня, и я вернусь», такие песни, как «Эх, дороги, пыль да туман», такие романы, как «Батальоны просят огня», и появились такие фильмы, как «Летят журавли» — надо годами выращивать кадры. Никто этим не занимался. И более того — не занимается.

Кадры у нас пока выращивают для других целей. Описать тошнотворную, грязную «Рашку», заходящуюся в имперских судорогах — вот с этим у нас всё в порядке.

— Ваша заочная дискуссия с Андреем Макаревичем по-прежнему в центре внимания, поэтому: кто всё-таки от кого уехал — Россия от оставшихся или уехавшие — от России? А то ж ведь уже по поводу этих отъездов звучат сравнения ни больше ни меньше, как с «философским пароходом» 1920-х.

— Уверяю вас, весь философский пароход целиком, а также Бунин, Газданов, Мережковский и Бальмонт — отлично и наверняка знали, что Украина — часть России.

Я ещё раз вам напомню, что большевики выбили из Киева сначала Петлюру, а потом поляков. И всю эту самостийщину — смирили. И всеми правдами и неправдами Украину втянули обратно в Россию. И никогда ни у Бердяева, ни у Ильина это не вызывало ни малейших вопросов. Да, власть большевиков им не нравилась, но нахождение в составе России Киева, Харькова и Одессы даже не обсуждалось. Это был бы для них смешной и нелепый вопрос.

В этом смысле Макаревич и компания никакого отношения к белой эмиграции не имеют. Если б он попался белым — которые, напомню, тоже брали Киев, гоняя Петлюру и всех этих дурноголовых гетманов — они б его, простите, повесили.

В этом смысле показательна одна история. Был такой самый известный в начале века русский либерал и кадет Павел Милюков, министр иностранных дел Временного правительства. И вот началась советско-финская война. Которую воспринимали тогда точно так же, как и спецоперацию: всем миром осуждали и вводили санкции.

Казалось бы, с чего либералу Милюкову болеть за тирана Сталина? Но Милюков дал тогда воистину русскую оценку происходящего: «Жаль финнов, но мне нужен Выборг».

Если переводить на современный язык, то истинно либеральная оценка нынешних событий звучит так: «Жаль всех, но нам нужен Мариуполь».

Однако у нас таких либералов — нет. Значит, это не наши либералы. Это либералы какой-то другой страны. Пусть они себе и нам наконец в этом признаются.

 

Юлия Шигарева
«Аргументы и Факты», 26.04.2022