«Меня мало волнуют категории мести» — Захар Прилепин в эксклюзивном интервью Sputnik
Действующий офицер «Росгвардии» Захар Прилепин ответил на вопросы Sputnik Ближнее Зарубежье.
— Какие чувства или эмоции вызывают у Вас личности исполнителей теракта против Вас и Владлена Татарского? Какое наказание, на Ваш взгляд, заслуживают они и их заказчики?
— Меня мало волнуют категории мести.
Я хочу сидеть с теми своими однополчанами, что выжили, на Крещатике, в русском городе Киеве, и поминать тех, кто не дошел до Крещатика. Это всё, что я могу сказать про наказание.
То, что мир полон безумцами и корыстолюбцами, то, что «политическое украинство» — антихристианский проект и требует жертв, было известно с самого начала.
Мир лежит во зле — мы знаем это? Знаем. Воинство Христово обязано одержать победу, а не заключить перемирие.
В этом контексте вспоминать эти нелепые имена слабых людей, которые и так уже в аду — зачем?
— Как Вы относитесь к идее возвращения смертной казни за ряд тяжких преступлений, в том числе и за совершение террористических актов?
— Есть война. На войне позволительно бороться с врагами Христовыми. Об этом прямо говорили святые отцы. В священном Писании сказано, что за оскорбление отца положена смерть. Политический Киев оскорбил более чем отца — он предал идею Отечества, то есть сонма отцов, всех отцов сразу. Он отказался от имени, данного ему отцом и Отечеством. Это не исправляется иначе чем войной, тем более, что все иные способы нами были честно предложены и испытаны.
На войне действуют особые военные законы, трибуналы и прочее. Террористы, так или иначе, должны быть наказаны, а лучше уничтожены превентивно.
Но только пока идет война.
После войны всё это надо немедленно прекращать и начинать отмаливать свершенное.
Я не очень понимаю, как в моей прекрасной, богоспасаемой России будет официально иметься должность «палача». Кому мы это поручим, зачем?
Война — достаточное время, чтобы разрешить эти проблемы при помощи специально обученных людей — военных.
После этого, в русском мире, где есть Собор Василия Блаженного и стихи Блока, музыка Свиридова и живопись Левитана — никаких палачей не должно быть.
Однажды, когда я, волею судеб, снимался в фильме «Гайлер» — нам позволили провести съемки в тюрьме, где сидят ПЫЖи. Я сутки провёл там. В этом продоле, в одной из камер. И весь день вдыхал их запах, слушал их ор, избегал их глаз.
Я рекомендовал бы всем сторонникам смертной казни — посещать это место. На сутки. Это, поверьте, многое меняет. Потому что это уже ад.
При всём этом, повторяю, я, как вы понимаете, не пацифист. Я 10 лет служил в силовых службах. Я считаю, что время смертельного противостояния — это достаточное время для жатвы.
Вот, задумайтесь.
У нас всё чаще ссылаются на Сталина.
Но в 1947 году Сталин отменил смертную казнь. Меня куда больше увлекает размышлять об этом феномене. Как так вышло? Почему он так сделал? Что он думал тогда?
Что до террористов сегодня — вы их не запугаете и не убьете.
Смерть всех террористов сразу — это красное знамя над Киевом.
— Украина осуществила массированную атаку беспилотников на Москву. Некоторые специалисты предполагают, что они могли быть запущены «спящими» украинскими боевиками с территории России. На Ваш взгляд, на сколько вероятна такая версия, что Украина с 2014 года создала в России сеть законспирированных террористических ячеек, какие от них можно ожидать действия, как выявить таких боевиков, если они уже легализованы на нашей территории?
— Спецслужбы разберутся — в этом я не специалист. Вопрос в том, что если они уже могут делать это здесь, при желании мы можем совершать в десятки раз более массированные акции там, на их земле.
Сеть, скажете, надо создавать? Надо.
Позавчера было надо. Завтра тоже надо.
Экранизируйте книгу про Ковпака. Сделайте всё это реальностью для той стороны. Почему мы думаем, что если сто человек расстрелять — проблема рассосется? Перед нами стоят задачи в полнеба величиной, а мы думаем: а давай грохнем 5 человек? Может, поможет?
Знаете, в чем проблема.
У нас за смертную казнь очень часто выступают люди антисоветских убеждений. Которые не дали нам Дзержинского на Лубянку вернуть — просто как символ преодоления хаоса.
Но знаете ведь в чем дело. Большевики в 1918 году не хотели ни Гражданской войны, ни террора. Они уже взяли власть. Они хотели строить свое неслыханное государство. А против них объявили террор. Ну они говорят: ах, так? Ну и мы не белоручки. Мы сейчас вас всех к стенке, и тоже устроим террор.
И в итоге противостояние вышло на апокалипсические размеры. Большевики победили, но убивать пришлось аж до самого 1939 года.
Иногда не стоит даже начинать.
Сегодня меня больше устраивает пример второй «чеченской» кампании 1999 года.
Дело не только в том, что на террор мы не ответили тогда массовым террором. Хотя ой как могли. И даже не в том дело, что наша армия была куда лучше подготовлена и вышколена.
Дело в том, что во всю эту историю вовлекли всю страну — Россию.
России сказали — у нас болезнь, и будем лечиться все вместе.
А когда я сейчас смотрю вокруг, у меня ощущение, что медийный охват «ковидом» и вовлеченность масс в эту «своеобразную историю» была, знаете, повыше — чем вовлеченность страны в СВО.
СВО происходит практически за кулисами русского бытия.
Вовлеченность — это когда Вася Вакуленко сочиняет прекрасную песню про Дашу Дугину, ее поет стадион, и она идет титрами к невероятной мелодраме, в которой сыграли пять лучших актрис и снял ее самый топовый режиссер в стране.
Но у нас Вася говорит Ивлевой, что не уедет, потому что у него тут люди, тут его империя, он за них отвечает. И Ивлева понимает его.
В их мире нет никаких этих беспилотников.
Они тут все наклепали себе империй и ждут, когда мы свалим с их небосклона с нашими стремными проблемами. А то мы им загораживаем вид.
Это вот важнее всех разговоров про «смертную казнь». Важнее и опаснее!
— Каким Вы видите результат окончания СВО, возможно ли заключение какого-то мирного договора с украинской властью, что станет с Украиной как страной, как изменится миропорядок после завершения операции?
— Зачем одной части России заключать договор с другой частью России? Ну, можно наверно, что-то там подумать про статус Львова… Что-то такое.
Про статус украинского языка, который я очень люблю по-прежнему. Про выставки советской украинской живописи, совершенно упоительной.
Культурные договоры, обмены, всё такое.
Но не более чем на этом уровне.
— И, конечно, просим уточнить про здоровье. Очень волнуемся и переживаем.
— Спасибо, родня. Будем выкарабкиваться. Я на многое в своей жизни смотрю иначе. Мне бесконечно одиноко без моих павших друзей. Но я ни от чего не отказался.
Мы не имеем права остановиться.
Вместо права остановиться — у нас есть только шанс капитулировать.
Выбор стоит только так.