Малая проза

Рассказы про Чечню, железную дорогу, еврейское местечко и реальных пацанов

В предисловии к одному из своих сборников У.С. Моэм писал: «Для меня большое несчастье, что рассказывание историй ради самих историй — занятие, которое не в чести у интеллигенции. Но я намерен мужественно перенести это несчастье». Не приходится удивляться, что русские писатели, давшие миру понятие «интеллигенция», подобным мужеством отличаются редко. Рассказ того типа, которым в совершенстве владел Моэм, — психологический анекдот, интересное происшествие из обыденной жизни, — традиционно считается у нас малопочтенным жанром и не пользуется у писателей популярностью. Поступиться глубокомыслием — значит рисковать повторить судьбу больших мастеров, которых широкая публика любит записывать в присяжные юмористы: таких, как, например, Зощенко или Тэффи.

Кроме всего прочего, обстоятельства издательского бизнеса таковы, что выпустить сборник рассказов на порядок сложнее, чем роман. Это признают и начинающие прозаики, и сами издатели. Вообще-то исторически рассказ — это журнальный формат, только наша периодика в этом смысле как-то не располагает к себе. Речь сейчас не идет о толстых журналах, о них разговор особый. Скажем, тот же Моэм долгие годы печатался в журнале Cosmopolitan — много ли у нас найдется охотников? И вот на таком грустном фоне этой осенью по неизвестной причине произошел бум малой прозы: рассказы публикуют все, от мала до велика. ВАРВАРА БАБИЦКАЯ выбрала четырех авторов, мужественно работающих в коротком жанре

Захар Прилепин. Ботинки, полные горячей водкой: пацанские рассказы

Самый простой, распространенный и действенный способ намекнуть читателю, что к твоему произведению стоит относиться слегка иронически — вынести жанр в заглавие. Что такое «пацанские рассказы», мы вообще-то знаем: это произведения Владимира «Адольфыча» Нестеренко, не попавшие в этот обзор за давностию лет, но настойчиво рекомендованные к прочтению. Здесь не то: Прилепин, конечно, не дает нам забыть о собственной яркой биографии (Чечня, политика, несахарная юность — за блатной элемент отвечает в рассказах недавно откинувшийся «братик»), но делает это с ленцой, почти по привычке. В этом смысле характерно такое, например, высказывание: «Мужик в представлении этой породы все время должен быть вроде как расслаблен, но на самом деле мучительно напряжен, даже чуть-чуть набычен в неустанных попытках профильтровать каждое обращенное к нему слово: а не содержится ли в этом слове некий подвох, некое сомнение в том, что он мужик, он мужик, он муж-жик, блядь?» В этот монолитный и широко распространенный в русской литературе образ лирический герой «Ботинок…» никак не укладывается, слишком уж он, прошу прощения за тавтологию, лиричен, склонен к рефлексии и расслаблен без всяких «вроде бы».

В сборнике Прилепина можно подвоха не искать, как автор не ищет его в окружающих. В «пацанских рассказах» не в последнюю очередь подкупает полное соответствие между заявкой и результатом, между писательской претензией и отмеренным книжке количеством таланта и занимательности (эта совершенно искренняя похвала кому-то может показаться двусмысленностью, но только до тех пор, пока вы не прочитали мой отзыв на книжку Ольги Славниковой). Я провела над «Ботинками» упоительный вечер и могу сказать, что автор с редким в наши окаянные дни мастерством сделал именно то, что собирался: книжку хороших рассказов. Пацан сказал — пацан сделал.

Ольга Славникова. Любовь в седьмом вагоне

Как сообщает нам в предисловии автор, этот цикл рассказов, объединенных железнодорожной тематикой, был написан для глянцевого журнала «Саквояж-СВ». Периодическая печать — самое что ни на есть почтенное и естественное место для рассказа, колыбель жанра, можно сказать; оправдываться тут не в чем. Тем не менее Славникова считает нужным расставить точки над «ё»: «Если говорить совсем честно, то во всяком рассказе интересам глянцевого формата я предпочитала свои творческие интересы и в конечном итоге — интересы читателей будущей книги». Пояснение совершенно излишнее — буквально каждая любовно расставленная запятая вопиет об огромном одолжении, которое делает нам автор, втискиваясь со всем своим культурным багажом в рамки столь ничтожного жанра. От этой непрошеной любезности чувствуешь себя тем более неловко, что сборник обязан своим успехом — очень неравномерным на протяжении всех десяти рассказов — исключительно тому самому оплеванному формату, то есть минимальной необходимости придумать кое-какой сюжет, сделать рассказ занимательным. Потому что вообще-то творческий метод Ольги Славниковой, как он явствует из сборника «Любовь в седьмом вагоне», описывается старым анекдотом: «— Вы детей любите? — Нет, но сам процесс!»

Бесконечные метафорические кружева в каждой фразе, по два «точно» и по четыре «будто» на каждой странице — вряд ли я сильно ошибусь, предположив, что автор именно в этом видит свой главный козырь. Если персонаж, например, испачкал халат в крови, то пятна цветут, как алые маки, а мыло, которым он мылил руки, похоже на кусок недоваренного мяса. Честное слово, я обошлась бы без этой информации. Тут женщине проткнули горло каблуком, любовник сидит в шкафу, а муж вызывает милицию, и мне, простой душе, интересно, что будет дальше. Не тут-то было! Читаем дальше: «Ситников, весь обсыпанный, точно сахаром, липкими мурашками, выскользнул из шелковых призрачных объятий, поскакал легкой раскорякой, почти невидимой кикиморой, на ходу натягивая брюки». Обиднее всего, что в книге есть несколько хорошо придуманных историй. Но от бесконечных призрачных раскоряк и «Было как-то сквозисто, тянуло свободой» к концу каждого рассказа читатель чувствует себя вымотанным, как будто разгрузил вагон кирпичей (прошу прощения за навязчивые железнодорожные образы). У меня плохая новость: Набоков давно умер. Бунин тоже.

Варвара Бабицкая, OpenSpace.ru - 18/11/2008