Есенин не как сахарный внук бабушкиной подруги

Наш корреспондент о спектакле «Женщины Есенина», который сейчас ругают во МХАТе.

На спектакль «Женщины Есенина» во МХАТ имени Горького я шла с огромным предубеждением. Во-первых, название располагало к желтухе и клубничке. Во-вторых, были сомнения по поводу самой идеи спектакля по книге из серии ЖЗЛ (в основе «Женщин Есенина» лежит обстоятельная биография, написанная Захаром Прилепиным). Ну и в-третьих, как мышь на крупу, на «Комсомолку» обиделся новый директор Владимир Кехман и властной рукой запретил аккредитовывать журналистов на премьеры.

Отныне, если хочешь посмотреть спектакль — плати денежки, но будь готов, что рядом с тобой встанет тетенька и будет запрещать снимать, вести записи и вообще работать.

Другой бы плюнул и забыл как страшный сон.

Но мы люди не гордые.

У спектакля сложная судьба. До последнего было неясно, выйдет ли он вообще, ведь постановку затевал еще прежний руководитель Эдуард Бояков. К тому же, как стало известно из кулуаров, Татьяна Доронина спектакль не видела, но сильно осуждала.

За что? Легко догадаться. Во-первых, Прилепин выступил как объективный биограф и рассказал без утайки обо всем, что портит моральный облик светловолосого Леля. Во-вторых, Захар не придерживается политической версии гибели Сергея Есенина, считая такие рассуждения «нелепыми». Доронина же, как известно, верит в «убийство русского гения» и в опубликованных дневниках актрисы можно найти немало о «казни истинно народного поэта».

ПОЭТУ МОЖНО ВСЕ

— Зачем выносить на прилюдное обозрение про женщин Есенина? — пыхтели злопыхатели. — Зачем рассказывать про то, что мать «нагуляла» Сергею брата? Зачем нам про драки и попойки?

Послушаешь вопли и подумаешь: а ну и правда — зачем?

А между тем действо оказалось и тоньше, и лучше всего, что о нем думали и говорили. Клубнички в спектакле вообще не было, равно как и про смерть поэта. Авторов больше интересует жизнь как метафора творчества.

Перед нами не линейное повествование, а калейдоскоп стильно поданных сцен. Эти сцены объединены настроением, образом, стихами, танцами и вообще всеми видами искусства. (Кстати, правы те, кто называют «Женщин» «спектаклем-танцем». Взаимоотношения с дамами, в том числе сцены — о, ужас! — секса, решены пластически. Причем танцует не только Екатерина Волкова, в чью миссию выпало играть Айседору Дункан, но и вообще все и весьма хорошо).

Драки тоже показаны. Но когда их смотришь, вопроса «зачем», не возникает.

Берем, например, драку, завершающую первое действие. Сюжет такой: Есенин за границей приходит в кабак, где выпивают белогвардейцы и красные. Завязывается мордобой.

Режиссер превращает это в изящную миниатюру. Драка показана замедленно. (Не понимаю, как эту высокую акробатику смогли реализовать актеры. Попробуй-ка замедленно падать, при этом читая стихи).

Эта драка — не просто драка, а какая нужно драка. Согласно биографии, в этот момент на деле проявляется сверхспособность поэта. Пока его били, Есенин начал читать стихи, и произошло чудо: своим чтением он примирил белых и красных, и те заслушались.

Спустя век режиссеру Галине Полищук удалось это чудо воспроизвести. Все показано настолько выразительно, что, подобно примирившимся белым и красным, в одном порыве встает уже целый зал и начинает бешено аплодировать минут пять.

Не вербально, а мгновенно, от сердца к сердцу к аплодирующим приходит осознание главной идеи спектакля. Искусство — сильнее всего. И поэтому неважно, как жил Есенин и что делал. Поэту можно все.

(В этот момент мне стало немножко жалко, что такой спектакль не поставили про Цветаеву). Под впечалением от первого действия, я даже принялась звонить драматургу Елене Исаевой и благодарить. И антресолей на сцене не нужно, чтобы понять: этот спектакль — лучшее, что я видела на сцене МХАТа за последние годы.

ЯСНО БЕЗ СЛОВ

Удивительно подобран актер на главную роль. Андрей Вешкурцев не только внешне похож на Есенина, но еще и великолепно читает стихи. Не по-актерски — с ненужным пафосом и перестановкой акцентов — а именно поэтически. Жалко, что этих стихов не так много. Но, допускаю, что это эффект от чтения, которое хочется слушать и слушать.

Герой спектакля, несомненно, режиссер Галина Полищук. Она сумела рассказать о Есенине современно, но при этом — не теряя поэтичности. Во-первых, «Женщины Есенина» — это красиво, с какой стороны ни посмотри. Здесь и листья, летящие по сцене; и элементы театра теней с выразительными силуэтами дам двадцатых годов прошлого века; и танец-секс. И, наконец, умение донести мысль невербально, от сердца к сердцу.

Почему Есенин ушел из семьи, где у него родился маленький сын?

Ответ показан сценой на репите. Анна Изряднова стирает белье. Есенин берет «ребенка» — и снимает намоченную рубашку, снова берет «ребенка» и снова снимает рубашку… Анна еще не закончила стирать, а зритель сердцем понял то, что трудно понять умом.

Кто-то из критиков утверждает, что все эти фишки обыгрывались неоднократно. Но я не настолько искушена в театре, поэтому ощущения вторичности не было. А вот радость от того, что со мной, наконец, заговорили на современном языке, в который интересно вникать, — была. Как сказали бы имажинисты, вонзили в ладонь моего зрительского восприятия занозу образа.

Впрочем, спорить о восприятии — неблагодарное дело, учитывая, что кому-то и сцена, украшенная солнечным диском, напоминает эмблему Якитории.

Понятно, что каждый хочет увидеть на сцене своего Есенина. Но про «убийство» Есенина говорили столько, что еще раз слушать про это уже неинтересно. А пересыпанного сахаром внука бабушкиной подруги мы видели так часто, что хочется уже не вашего, а моего Есенина.

И в этом отношении права драматург Елена Исаева, сказавшая: «давайте любить поэта с открытыми глазами».

РАСШУШУНИСТЫЙ ШУШУН ЕКАТЕРИНЫ СТРИЖЕНОВОЙ

К сожалению, спектакль немного сбавил темп во второй части: отзеркалил первое действие, но уступил в динамичности и удивительности. Иногда казалось, что на сцене слишком много всего: например, я не очень поняла смысла живых инсталляций в виде длинноногой девушки с немецким кнопочным аккордеоном, стоявшей, как немой укор. Переборщили и с Екатериной Стриженовой. Актрисе досталась роль матери и пусть с этой ролью Стриженова справилась хорошо, но эффект подпортило изобилие сцен со Стриженовой и нарочитое стремление актрисы передать «рязанское диссимилятивное яканье»: «Ня знаю. Какая тяперь разница».

Но тут я «ня бярусь судить, ряжессеру вяднее». К тому же, это действительно мелочи и придирки, потому что к чему-то же надо придраться.

Дополнительно порадовало, что на финал создатели спектакля приберегли маленькую, но приятную фишечку.

Те, кто бывал в музее Константиново, наверняка обращали внимание, что тамошний оригинальный шушун на стенке больше не висит.

Как объясняли сотрудники музея, шушун попал на реставрацию.

Но даже снятый со стены, он все равно выстреливает. На финальный поклон Стриженова выходит в шушуне и просто купается в аплодисментах.

Ну, а чего бы и нет. И спектакль отличный и шушунчик под стать. Никакой не старомодный, не ветхий, а вполне себе расшушунистый.

Евгения КОРОБКОВА
«Комсомольская правда», 29.12.2021