«Женщины Есенина» — феминизм здорового человека
Опыт жизни в периферийном мегаполисе приучает к тому, что за фразой «гастроли столичного театра» может стоять довольно неуклюжее зрелище, сделанное дешево и сердито, в расчете на восторженную наивность провинции. МХАТовский спектакль, три вечера гостивший на сцене «Глобуса», это обидное клише смял всей мощью бренда: для Владимира Кехмана было принципиальным показать «Женщин Есенина» на площадке, чьи масштабы и техресурс равны их родной сцене на Тверском бульваре. В этот канон у нас вписывается именно «Глобус», изначально создававшийся под бескомпромиссность визуальных чудес.
Автор спектакля представил зрелище величественное и причудливое, со множеством смысловых оттенков. За хайповым названием, чья простодушная спекулятивность напоминает строчку из оглавления глянцевого женского журнала, кроется очень слоистый нарратив, который как раз «стильным заям» из ЦА русглянца не по силам.
«Женщины Есенина» — инсценировка толстой книги из серии «Жизнь замечательных людей», написанной Захаром Прилепиным. Этот факт — довольно ироничный щелбан всей российской театральной индустрии. Дело в том, что главная её проблема в последние лет 40 — мучительное неумение делать инсценировки. То есть, работать с сюжетами, которые изначально не были пьесами, а родились романами или повестям.
Типичная российская инсценировка — череда мизансцен, перемежающаяся зачитыванием длинных текстовых кусков из книги-первоисточника. На сцене в этот момент происходит что-нибудь несущественное, призванное служить формальной визуальной подложкой для чтеца, либо вообще ничего сюжетного не происходит — например, декорации меняют. Не скажу, что в этот момент делает Евгений Шварц, советский мастер инсценировок — вертится ли он в гробу — ибо я просто не знаю, в каком виде он погребён (а вдруг вообще в колумбарии?). Но то, что в этот момент дух Шварца сильно и нецензурно ругается — ясно без всяких парапсихологов.
Весь сарказм ситуации в том, что книга Прилепина даже беллетристикой не является — это в чистом виде «ЖЗЛ» со всеми приметами серии. Тем не менее, из этой первоосновы получился образец цельного и упругого повествовательного театра, обходящегося без бубнящего чтеца.
«Феминизированному» названию тоже нашлось объяснение. Захар Прилепин — человек не просто не солидарный с фем-повесткой, а вообще лучшее пугало для любой феминистки. Прилепин — олицетворение токсичной маскулинности, просто витринный образец «альфача». Его ну очень легко представить в трептов-парковской эстетике мачо-триумфа! В хаки, с автоматом и с чумазым ребёнком, прильнувшим к серебристой от щетины щеке.
В имени спектакля то ли феминизм, то ли гаремный привкус. Но на деле — ни то, ни другое. А простая мысль о том, что женщина — соавтор мужской судьбы. Идея эта пришла на ум человечеству задолго до суфражизма и никак с ним не связана.
Эта самая идея в принципе неоспорима — ибо не было ещё на свете мужчин, чье земное существование обошлось бы без участия женщины — она задействована в процессе как минимум в течение девяти месяцев, ну, а дальше — у кого как получится.
Женщины, участвовавшие в судьбе Есенина, сложили есенинское поэтическое «Я», словно сработавшаяся бригада художников-мозаичников.
Нет, у них не было бригадного договора, они друг другу приходились только соперницами — либо яростными, либо нарочито холодными. Но плод их невольного коллективного творчества — поэтическая вселенная главного русского лирика между Пушкиным и Бродским — получился очень ядрёным.
Мир Есенина в этом действе — вихрь любви и ненависти, жизнелюбия и самоуничтожения, почти детской нежности и такого же детского, жестокого цинизма. Есенин, сыгранный Андреем Вешкурцевым в длинной диахронии от студенчества до рокового вояжа в Ленинград, просто великолепен своим несходством с сувенирным образом «зладокудрого Серёженьки» — томного кукольного мальчика с чёлкой и громоздкой табачной трубкой, чьи портреты висели в каждой хрущёвке и избе поверх настенных ковров.
Есенин от Вешкурцева не содержит никакого карамельного херувимства. Он вполне по земному обаятелен (феерически обаятелен!) и столь же одушевленно невыносим. К слову, реальный Есенин-мальчик, 8-летний Серёжа в сюжете тоже присутствует. Не появляясь телесно, но живя где-то совсем рядом, за кромкой визуального поля, в яростных стычках его родителей — Татьяны и Александра.
Татьяна Фёдоровна Есенина (воплощенная на сцене Екатериной Стриженовой) — личность для русской деревни 1900-х феноменальная: бросив любящего (но нелюбимого ею самой) мужа, сбежала в город, нажила в кратком гражданском браке ребёнка «для себя», вернулась к мужу и детям, и жила в состоянии напряженного, остро-ломкого перемирия, мучительного абсолютно для всех — для неё, для мужа, для маленького Серёжи, для остальной родни.
Нынешних детей не удивить даже самым странным семейным укладом — они закалены и телевизионными ток-шоу, и собственным опытом. А для малыша из 1900-х подобный зигзаг судьбы — как обрушение неба на голову. Из этой катастрофы детства и прорастает, как цветок из-под щебня, болезненная есенинская нежность-ярость. Влюбчивость пополам с мизогинией, нежная детская доверчивость вперемешку со звериной, нерассуждающей ревностью. И все женщины, кружащие по орбитам личной есенинской галактики — маршрутные пункты его межпланетного полёта в поисках любви-абсолюта. Полёт этот вполне по-икаровски самоубийственный, в силу безнадёжной недосягаемости идеала.
И отважно-кроткая Анна Изряднова из студенческих дней (Екатерина Ливанова), и пламенная Зинаида Райх, женщина-вспышка (Алиса Гребенщикова), и величественно трагичная Айседора Дункан (Екатерина Волкова), и утонченная Софья Толстая (Наталья Медведева), и одержимо-жертвенная Галина Бениславская (Агния Кузнецова) — каждая из них для любого поэта попроще могла бы стать супер-музой. Но Есенин не хотел чтоб попроще. Только чтоб душу в кровь. Небо в лоскуты, солнце в осколки, клочки по закоулочкам.
Разочаровывающий спойлер для гурманов теории заговора, «златой головушки на красной плахе» и «жидов-убийц»: никаких специально нанятых погубителей великого поэта в сюжете от Прилепина не содержится.
Когда Прилепин брался за книгу, от него ждали как раз конспирологической трактовки. А он «подвёл»: с погублением себя поэт справляется вполне самостоятельно, без НКВД и без гостей с Нибиру. Ибо жил он на разрыв, а такая жизнь — любому ненадолго.
И такому герою как раз очень идёт не чинный линейный байопик в стиле «ЖЗЛ», а пульсирующий, рваный, клиповый ритм.
Правда, всмотревшись, наблюдательный зритель поймёт, что рваные края тщательно прорисованы раскройным карандашом, филигранно вырезаны и обработаны оверлоком — над переложением книги Прилепина на сценический язык поработала драматург Елена Исаева. Поработала воистину титанически, ибо в тексте-базе даже диалогов не было. И быть не могло. То, что получилось в итоге, сочетает в себе и историзм знаменитой книжной серии, и эмпатичность театра. В итоге, «Женщины Есенина» — это, пожалуй, главный, общероссийский must see столичного гастрольного трафика.
Игорь Смольников
«Бизнес-портал „Континент Сибирь“», 03.08.2022