Василий Авченко: ВЫШЕЛ РАЗИН ИЗ ТУМАНА
О «Туме» Захара Прилепина уже много пишут и будут ещё; тот случай, когда по-настоящему большое видится и без расстоянья. Начав с обжигающей современности («Патологии» о чеченской войне), Прилепин не раз обращался к прошлому: Леонов, Есенин, Шолохов, поэты XIX и ХХ веков, соловецкая «Обитель»… Он впервые нырнул столь глубоко — в XVII век, к Степану Разину, — но парадоксальным образом эта его книга кажется прямым продолжением всех предыдущих.
О Разине написано много. Наверное, всё уже сказано, да не по одному кругу? Нет, не всё. Никакая книга темы не закроет в силу неисчерпаемости самой жизни.
В привычной нам оптике Разин представлялся прежде всего бунтовщиком, вождём народного восстания. Всё остальное пряталось в тумане минувшего. Но Разин не сводится к мятежу — до него он прожил огромную насыщенную жизнь. Об этой жизни в казачьем Черкасске и вокруг него нам и рассказывает Прилепин. «Тума» — это разинские детство-отрочество-юность.
«Когда смерть всегда подле, за правотой далеко ходить не надо. Скоротечность жизни была оправданием сама по себе»
Разин здесь — и воин (причём не только сухопутный, но и морской; нашим пиратам и морским волкам не хватило своих Стивенсонов, Лондонов и Сабатини), и полиглот-драгоман. Идя своим путём русского самурая, он взрослеет, воюет, познаёт страну, народ, себя самого (из спора с поляком Гжегожем о том, чья Украина: «Слово моё о той земле, где живут браты мои. Земля — закон. Грамотки писаны людьми»).
В этой книге о прошлом, как в зеркале, видится современность, словно нет ни минувшего, ни грядущего, а лишь вечнодлящееся настоящее. Всё рифмуется: смута и её преодоление, воссоединение с Украиной… Из века в век происходит плюс-минус одно и то же кипение разновекторных энергий. История повторяется, пусть не буквально, а на всё новых витках диалектической спирали. Никуда нам не деться ни от истории нашей, ни от географии, и в этом мне слышится не безнадёжность — напротив: надежда и вера.
Задача для литературоведов будущего: включать ли «Туму» в корпус текстов, рождённых Донбасской войной 2014-… гг.? Кажется, в книге оживают первый глава ДНР Александр Захарченко, Арсен Моторола Павлов, донбасские ополченцы… Самого Разина, государственника и в то же время бунтовщика (последнее — уже за рамками «Тумы»), можно соотнести с Евгением Пригожиным. А вот Степан в Москве заходит в оружейную лавку: «…Всё в таком изобилии, что одной такой лавки хватило б, казалось, снарядить половину Войска Донского… Он и вышел, очумелый: чего ж бояре не поделятся и толикой того добра? Почему ж голутва и сиромахи рубежи держат иной раз с дубьём?» Как тут не вспомнить сборы, порой по копейке, которые ведёт вся наша страна — на «мавики», броники, тепловизоры… Так что «Тума» — и про Донбасс, и про спецназ, и немного про самого автора. Но вовсе не только потому, что «госпожа Бовари — это я».
«Понадорванные родовые корешки, неведомые ему до сих пор, тянулись к нему, крепя душу…»
В романе Василия Шукшина «Я пришёл дать вам волю» один из разинцев рассказывает (что характерно, вне какой-либо связи с сюжетом): «Там вон в Волгу-то, справа, Сура вливается, а в Суру — малая речушка Шукша… Там и деревня моя была, тоже Шукша. Она разошлась, деревня-то… Ажник в Сибирь двинулись которые…» Так Шукшин — алтайский уроженец, предки которого пришли в Сибирь из Поволжья, — одним стежком связывает времена и пространства, желая обозначить своё родство с разинцами.
Что-то подобное делает и уроженец Рязанской области Прилепин, только в его случае всё ещё ближе: сразу три ветви его рода ведут на Дон, Разин проходил по тем самым хуторам и станицам, где жили предки писателя. Не случайно в романе появляются то дьячок Анкидин — «тоже рязанский, но со Скопина» (именно там родился Прилепин), то казаки станицы Иловлинской во главе с их «старшаком» Захаром (от реки Иловли произошла фамилия Лавлинских — предков писателя по одной из линий). В «Туме» Захар как будто разбирается с самим собой, дознаётся, кто он и откуда; вот оттуда.
В «Туме» присутствуют и Гоголь с «Тарасом Бульбой», и Шолохов с «Тихим Доном» (кстати объясняется, почему Дон прозван тихим: «…Оттого что тихо прибирал, топя в своих стремнинах»). Когда встречаются казаки разных станиц, среди которых — Вёшенская и Иловлинская, Разин как бы встречается с Мелеховым, а Прилепин — с Шолоховым.
И всё-таки «Тума», при всех неизбежных параллелях, — не о современности и себе, а о 17-м веке и Разине. Погружение, вживание в контекст — абсолютны; как будто туманная дымка, окутывающая минувшие четыре века, вдруг рассеялась — и вот мы слышим живую речь, запахи, звуки…
Многие нерусские слова, вошедшие в книгу, понятны без перевода. Может, в том и состояла задача введения в текст стольких разговоров на татарском, турецком, сербском, польском, чтобы возник неожиданный эффект узнавания? Другие слова, старинные, часто понятны из контекста. Мастерство автора проявляется в отборе слов, в их расстановке, в тщательно продуманной инкрустации ими речи; тонкая лексико-синтаксическая настройка, ювелирно отрегулированный баланс старых и новых конструкций, чтобы погружение не мешало пониманию.
Степан Разин — фигура, если можно так выразиться, интегральная. В нём сошлись важнейшие силовые поля русской жизни: державность, вольница, собирание русских земель…
«…В одном человеке сливаются воедино крови народов, насмерть противостоящих друг другу…»
Полиглот Разин открыт всем языкам, и как не вспомнить, что «язык» — это ещё и народ. «Тума» — означает полукровка: Разин — сын казака и «туркини», женщины «турских» не то татарских кровей, привезённой отцом из «поиска»-набега. Тут можно увидеть, говоря современным языком, комплекс Разина, но в этом же — его сила. Доказывая, что он — настоящий казак, Разин выходит на сверхказачью орбиту. Сильный человек воспринимает всякую травму не как повод пожалеть себя, а как мотив для того, чтобы стать ещё сильнее и победить.
В пассионарии Разине слились, говоря словами Льва Гумилёва, Древняя Русь и Великая степь; воплотились единство и борьба противоположностей, цветущая сложность нашей большой страны. Вражда переходила в родство через кровь — в обоих смыслах слова. Турки жгут казаков, казаки режут турок, отец Разина берёт в жёны «туркиню», самому Степану в плену предлагают «обасурманиться»… Ручьи племён сливались в великую многоцветную реку. Перекипая в Дону, закалялись плоть и сталь большой России, евразийской трансконтинентальной цивилизации. В книге показана эта великая переплавка, когда в огне и муке, в кровавой заре зарождалась новая жизнь. Вот что говорит «русак-ратник», принявший боевое крещение с казаками: «И глядел я на то смертное погубление, и кровь такая в воздухе стояла, как небесная морось от большого дождя! И в крови той, узрел я в страхе, возникла радуга невиданных цветов! Размыслил тогда я: так вот же какие травы красны, благовонны гораздо, казаки растят!»
«…На всякую ночь — неизбежное, являлось утро»
Не менее, чем герой, важна эпоха. XVII век для России — смыслообразующий, узловой, ключевой: от смуты через воссоединение с Украиной и раскол до Петра. А ещё — именно в XVII веке русские первопроходцы вышли к Тихому океану. В 1639 году, когда Разин был ребёнком, казак Иван Москвитин увидел Охотское море. Именно тогда Россия нащупывала свой евразийский, от океана до океана, контур, становясь с обретением Сибири самой собой. Мы сегодняшние во многом — родом именно оттуда, из XVII века.
Такие романы, как «Тума», прежде всего проживаются, а потом уже пишутся. Их нельзя глотать на бегу — в них погружаешься, в них живёшь. В этой большой книге есть много измерений — лексическое, историческое, историософское, метафизическое… — и нет лишних слов.