«Тума». Рождение героя
Счастливый жребий — быть современником классика. Имеешь уникальную возможность проследить лично, как большая книга встречается с большим русским читателем. Этот путь сегодня проходит «Тума» Захара Прилепина — роман-исследование возникновения в русском эпосе национального героя.
Русская народная песня — сокровищница исторической правды. Несколько веков народ передавал из поколения в поколение знание о Степане Разине в виде песенных сказаний. Песне «Ой, то не вечер…» (историческое её название — «Сон Стеньки Разина») — порядка 350 лет. Но времена нынче иные. Эпоха, чьей приметой является «мы знаем всё больше и больше о всё меньшем и меньшем», размывает знания о важном и неважном. Большой писатель хочет вернуть важное, едва не потерянное, в контекст и в центр русской культуры.
И, кажется, это ему удается.
Захар далеко не сразу называет фамилию героя романа. Разин появляется и проявляется постепенно. И это очень правильно. Складывается впечатление, что если бы можно было вообще не говорить, о ком роман, это было бы лучше для читательского восприятия. Ты просто погружаешься в быт и жизнь казачества XVII века. И только в какой-то момент понимаешь, что наблюдаешь за прорастанием национального героя. Он — чуть более внимателен к миру, чем другие. Он — тума, полукровка, не сразу даже принятый в казачий круг. Он — дитя своего времени, уклада, выстроенных иерархий.
Захару всегда был интересен путь возникновения национального гения. «Из какого сора…» Где и когда зажигается та искра? Он внимательно вглядывается в современников и подробно изучает прошлое. Написав три большие биографии (надо понимать, что для каждой был изучен огромный пласт материалов) — Шолохова, Есенина и Леонова, Захар, как нам кажется, уловил ряд закономерностей. Это позволило ему довериться не только своему природному писательскому чутью, но и опереться на исторический опыт. Он прекрасно понимает, что как он написал, так и было на самом деле. Ведь для читающего человека Петр Первый такой, как у Толстого. А не как обезличенно в исторических учебниках написано. Это налагает ответственность, которую Захар вполне осознает.
Поэтому этот абсолютно классический роман русской литературы написан им именно сейчас. После «Обители» и после биографий. После личного опыта войн, потерь, мук и собственного воскрешения. Этот текст прорастает из всех предыдущих произведений. Из «Патологий» и из «Некоторые не попадут в ад». Из всей публицистики, где самое важное, определяющее столько раз им проговаривалось, что не высказанное прямо, будто растворилось в воздухе, в самом духе нового романа. Это — явь, которая не нуждается в дополнительном обосновании.
Парадоксальным образом, написав этот роман, Захар Прилепин создал то, что больше собственного имени. Достаточно теперь сказать: «Тума». А имя автора уже будет подразумеваться. Это случается с редкими книгами.
В тексте совсем нет рассказчика: история будто не написана, а существует сама по себе — на почти белом когда-то листе проявляются яркие отпечатки не ушедших навеки времен и уже осуществленных, а значит, вечных исторических вех.
«Действие разворачивается» — именно так хочется сказать о ткани романа. Но разворачивается не только действие. Из, казалось бы, совсем небольшого лоскутка (казачий городок Черкасск и путь до Азова-города и обратно) раскрывается огромное историческое и географическое полотно. И эта оптика понятна читателю: «Вот я. А вот он — мир. Если мне хватает любопытства, я узнаю о нём больше. Если мне хватает смелости и силы духа, я отправлюсь дальше и исследую его сам!» Герою романа — хватает.
Мы наблюдаем несколько этапов становления его личности. Молодой человек (пока еще и не казак вовсе, да и тем более не Разин) растёт, наблюдая за отцом, матерью, братом. Захар понимает (а особенно после биографии Шолохова), насколько важна линия родителей, и прописывает ее очень убедительно. Вообще, мир, в который погружается читатель и в котором взрастает юный Степан, ярок, полон запахов и звуков, он горяч, жесток, но для всех сторон жизни у людей находится время и место. От беды и до беды надо успеть всё: жениться, завести детей, построить дом, наладить хозяйство, залечить раны.
К казачьей зрелости Степан приходит уже Разиным. Умений и навыков, которыми он владеет, набирается на три страницы романа. Здесь и песни, и сказы, святые, «и всех патриархов Руссии Степан знал на век вглубь»; он молился во множестве русских храмов, помнил множество молитв, но и белых заговоров ведал бессчетно. Он ходил и на зверя, и на птицу, рыбу ловил и глушил всякими способами. «Со многих земель воинов видел и выучил навыки их». Был готов сгубить всякого, кого встретил поперек своего пути. Однако же прежде, чем губить, выучился он со всяким, кто достоин того, быть в миру и лад не рушить попусту.
Находясь переломанным, едва живым в Азовском плену, Степан пересобирает прошлое, черпая в нем силы и обретая себя на новом уже уровне бытия.
Если брать за основу одну из книг Захара «Семь жизней», из которых тоже проросла часть романа, то, наверное, это были как минимум три первые.
И во всё это читателя погружает невероятной полифонии язык. Множество новых слов, которые ты не столько переводишь дословно (у некоторых и нет прямого современного аналога), сколько осознаешь их как часть природы романа. Некоторые слова ходят потом за тобой и норовят вплестись в современность. Язык романа богат чужими наречиями тех лет: герои говорят на турецком, сербском, польском, татарском… Через три десятка страниц читаешь уже всё подряд, не разбирая языки и понимая как минимум половину, только сверяясь с переводом. Уникальный полифонический метод по-другому раскрывает и характеры персонажей. Вот говорит турок: Себеби белли. Кендюн ичун танрыйы инкар этмезсин». А вот серб: «Треба те окупати и превити».
Богат роман и на типажи и характеры. Ну как хорош Аляной! (Захар сам в юности, будучи белесым, назывался так). А Куприян? Корнила. Кочнев, Раздайбеда, Ваня Черноярец и брат Иван Разин, дед Ларион. Дамат, Абидка, Минька. Кого-то ты распознаешь, с кем-то знакомишься.
И постепенно читатель, как тот Степан, явившийся впервые в родовой дом к бабке Анюте, ощущает, как «обволакивает его тихая причастность ко всему», к общему прошлому. Иногда ловишь себя на мысли, что ты всегда знал, чувствовал, унаследовал это знание на генетическом уровне: мука-мученическая была собирать разные земли в единую страну. Что тебе ее не принесли в ладошках. Что в этом и есть часть твоей собственной силы. И поскольку русская литература не дает ответы на вопросы, а наоборот, задает свои, хочется спросить: почему же у одних, наследовавших это знание, сила эта есть, а у других — ни капли её?
Завершаем словами Захара из недавней его беседы, случившейся как раз на Дону: «Есть вещи, связанные со смыслами. И бессмысленная страна, у которой не проговорено, почему она великая, почему у нее огромная национальная история, почему у нее традиция, почему эти песни, эта живопись и эти книги, — она помещается в безвоздушное пространство и распадается на части.
Это случается тогда, когда страна не скреплена большим национальным мифом, который познается только через искусство».
Русская классика этим и занимается. Познайте русский миф, читайте «Туму», друзья.
Постскриптум.
В книге, как это любит делать Захар, рассыпаны бриллианты и находки для внимательных читателей. Как правило, они выявляются, когда перечитываешь роман, когда сам сюжет тебя уже не так отвлекает. Но бывает, что какую-то мельком упомянутую, но очень важную вещь подхватишь и в первое свое прочтение. Как, например, небольшой приветик читателям из малой станицы Иловлинской от ее старшины, Захара.