«Тума»: постижение истории
При разговоре о романе Захара Прилепина «Тума» возникает первый и главный вопрос: отчего 17 век, чем заворожили Стеньки Разина челны? Для чего необходим уход в прошлое, когда современность не менее грандиозна?
С 2014 года Прилепин был подключен к мятежному Донбассу, после начала СВО подписал контракт с Росгвардией, находился на передовой, затем было покушение на него, после которого чудом выжил, но потерял друга — Сашу Злого. Казалось бы, само собой напрашивается: пиши о современных реалиях, пиши о передовой, о людях в развертывании нового отечественного эпоса, тем более, что непосредственно сопричастен всем этим процессам, сам многое пережил, увидел, прочувствовал…
Но когда начинаешь разбираться, то все вопросы отпадают и уже видишь четкую причинно-следственную связь и не случайность ухода в глубь отечественной истории, в «бунташный век».
«Тума» — прекрасно встраивается в общую линию творчества Захара Прилепина, является ее логическим развитием. Путь к книге идет от «Саньки» — романа о «проклятых бунтовщиках», как охарактеризовал его сам автор. Много далеко не случайных пересечений с «Обителью».
В «Туме» есть важный эпизод посещение Разиным по завету отца Соловецкого монастыря и встреча там с Никоном. Степан «отогрелся душой во всех храмах Соловецких», пишет автор. Уже в годы церковной реформы обитель стала оплотом старой веры и после восьмилетней осады была истреблена. Консервативное и реформаторское, революционное, будто две льдины то и дело сталкиваются в отечественной истории, производя сокрушительные разломы, взаимодополняя друг друга в борьбе и противостоянии.
В этой связи следует говорить о сложности истории, о необходимом сочетании консервативного и революционного, соединении, казалось бы, несоединимого, что и выстраивает гармонию. Сама отечественная история — метис, тума. Ее главная загадка или чудо, как раз в соединении несоединимого. Захар Прилепин все это отлично показывает в своем новом романе — первой части большой эпопеи.
Весной 2015 года сам Прилепин также посещал Соловки, презентовал «Обитель», а в феврале 2017 года СМИ объявили, что он на Донбассе собрал свой батальон. Тогда это не было мейнстримом. Та новость, если вспомнить первичную реакцию, скорее записала автора в разряд тех самых «проклятых бунтовщиков». Его принялись в очередной раз отменять, а то и прямо желать смерти. Впрочем, народные республики тогда также воспринимались поперечными, костью поперек горла. Эта рифма что-то да значит.
Опять же прилепинские донбасские тексты, такие как «Некоторые не попадут в ад», «Ополченский романс», непосредственно проявляются в новом романе. Прежде всего, перипетиями исторического сюжета, а также образами героев, выдвинутых на первый план.
«Люблю проклятых», — признавался в одной из своих колонок Захар Прилепин. «Проклятый» герой у него и тот же Саша Тишин из «Санькя». С помощью этой ранней прилепинской книги можно отлично проследить и понять путь отечественной современности. От времени распада и смуты, блужданий впотьмах и полного отсутствия целеполагания. Когда Россия становилась синонимом пустоты или абстрактной категорией, а о ней самой готовились говорить лишь в прошедшем времени, чтобы окончательно закрыть ее историческую эпопею. И до нынешних эпических времен, когда страна вновь вернулась в свою историю, вспомнила о себе. Это происходит через возрождения чувства родства, братства, общности. Через формирование ополчения, то есть через подключенность широких народных слоев. Через выход на первый план человека, волевого и стойкого, готового к самопожертвованию, который стал противостоять отечественной смуте и сейчас вышел на передовую. Он идет впереди, он обречен, но до конца исполняет свой долг, потому как знает, что ничто не заканчивается.
Свой ряд «проклятых» или поперечных, смутьянов Прилепин выводит от князя Святослава, затем Болотникова, Разина, Пугачева и до современных ополченцев: Арсена Моторолы, Саши Злого, Александра Захарченко. Где-то рядом здесь должен быть и писатель Михаил Шолохов. Не случайная его биография, написанная Прилепиным. Шолохов тоже из породы поперечных. Собственно, таким был и феномен отечественного казачества. Из этого же теста и Сергей Есенин, в своей биографии Прилепин описывал поездку поэта на Соловки. Ходил он там теми же тропинками, что и Разин, трогал те же камни. Там же автор «Тумы» проговаривал, что в «корневой системе революции» присутствуют линии, исходящие и от раскола.
Энергия поперечного, по сути, вывела страну из смутного времени. Четыре столетия назад, затем в октябре 17-го и сейчас. В том числе и в ней заключено чудо отечественной истории, которое спасает, укрывает страну от гибели, хотя для этого, казалось бы, и нет никаких рациональных оснований. Поперечное может устроить и внутреннюю брань, а то и раскол, но в конечном итоге собирает и спасает. Собственно, и вся линия отечественной истории такая же поперечная. Мятежная, оттого и загадочная, сложно интерпретируемая с точки зрения формальной логики.
Впрочем, не у одного Захара Прилепина сейчас особый интерес к 17 веку. Немногим ранее писатель Андрей Рубанов выпустил свою «Ледяную тетрадь», где пытался понять личность и историческую роль мятежного протопопа Аввакума. Обращает на себя внимание «Дикая карта» Ольги Ереминой об осаде Троице-Сергиевой лавры. Или можно взять, к примеру, очень любопытное исследование историка Алексея Малышева «По ту сторону Разина», в котором прослеживается весьма интересная связь разинского восстания с Никоном, на тот момент уже пребывавшем в опале.
Кстати, в своей «Ледяной тетради» Рубанов говорил об «изучении совпадений», как о «ключе к пониманию влияния других миров на наш, реальный и объективный мир». Совпадения, а также рифмы — ключ к раскрытию и цивилизационного пути, в них отражается историческая поступь. Повторяющийся сюжет или дыхание истории.
К примеру, 17 век — 17 год. Казалось бы, нет никаких рифм, лишь магия чисел, и все сопоставления будут надуманными и притянутыми. Но, с другой стороны, это эпохальные периоды отечественной истории, когда страна восставала практически из руин, из депрессивного состояния тотального уныния и апокалиптических ожиданий. И не просто восставала, но и переходила на новый уровень своего исторического развития. Преодолевая смуту и раскол, обретала невиданную ранее мощь и энергию. Чем не такой ключ?
Или другая линия. От эпохи победителей: Дмитрия Донского, Сергия Радонежского и его учеников. Невероятного взлета отечественной культуры и пути Северной Фиваиды вплоть до камня в основании Соловецкого монастыря. Затем Смута, государственность в путах интервенции и предательства элит. Страна, держащаяся практически чудом и на волоске. И тут же церковный раскол и внутренняя распря с выходом на год трех шестерок и большие гари. Всё, будто особое испытание, искушение, когда необходимо доказать свою состоятельность и проявить волю к жизни. Но и это преодолевается, происходит явление Петра, а Русь становится империей. Петра, в перспективу обозначившего цивилизационный путь страны от Европы, разворота от нее в сторону Индии и Северного морского пути, то есть в направлении большого мира, что избавляет Россию от ощущения окраинности. Получаются особые отечественные качели: взлет — падение и новая высота.
Литературовед Юрий Лотман в статье «Механизм Смуты», написанной сразу после распада СССР, говорил, что «история строится как цепь взрывов». В его работах много рассуждений о знании прошлого и памяти, которые во многом перекликаются с концепцией прилепинской «Тумы».
Так Лотман рассуждал о том, что «иногда „прошедшее“ культуры для ее будущего состояния имеет большее значение, чем ее „настоящее“». Или другое его высказывание, что «память не склад информации, а механизм ее регенерирования». Выходил исследователь и на такое понятие, как символические коды культуры («смыслы в памяти культуры не „хранятся“, а растут»), что в полной мере применимо и к подходу, демонстрируемому Захаром Прилепиным.
Можно вспомнить и другого отечественного мыслителя — Вадима Кожинова, который говорил, что тысячелетняя история России заключена в нас самих. Если приглядеться к современности, то увидим в ней продолжение громадной традиции. Или, наоборот, если внимательно всматриваться в прошлое, то можно разглядеть и развертывание нашего современного сюжета. Вот и у Лотмана на этот счет: «новые тексты создаются не только в настоящем срезе культуры, но и в ее прошлом».
В финале романа «Санькя» дед-лесовичок говорил, что историю Руси можно в «избу усадить». Будет в ней семнадцать стариков или семнадцать поколений. И, несмотря на различия — все это единый телесно-духовный организм. Или «ручеёк памяти», который не угас. А для этого необходимо «избу свою распознать», где вырос отец, дед и далее все те самые поколения. С другой стороны, вглядываешься в Степана и видишь в нем будущего Саньку. Отечественная история призывает одну и ту же человеческую породу, чтобы передала необходимую стержневую энергию, волю, способную взбодрить затухающий цивилизационный мотор.
Сам Захар Прилепин также из таких — призванных. После «Тумы» можно абсолютно точно сказать, что он слитно и нераздельно подключен к отечественной истории. Дышит ей, она в его жилах, что тот самый «ручеек памяти» из самой последней строчки книги.