Жизнь замечательных зверей

Захар Прилепин. Собаки и другие люди. – М.: АСТ, 2023. – 256 с. — 15 000 экз.

Сборник «Собаки и другие люди» Захара Прилепина — первая за три года художественная книга писателя. Тем удивительнее её жанр — этакая «жизнь замечательных зверей». Казалось бы, после великой плеяды писателей-деревенщиков в диапазоне от Виктора Астафьева до Владимира Солоухина литераторы на эту тему будто бы махнули рукой: мол, не до братьев наших меньших — со старшими бы как-нибудь разобраться. Современная проза утеряла не только героев-животных, но даже пейзажи — в угоду конкретике, динамике, незамутнённости фабулы и бог весть чему ещё. И мы, увы, как-то слишком легко с этим свыклись.

Впрочем, если от кого-то и можно было ожидать прозы именно на такую тему, то именно от Прилепина. Во-первых, он уже долгое время, пусть и с отлучками, жил как раз в деревне. Да и родился писатель в селе Ильинка. А во-вторых, описания природы и животных периодически вспыхивали на страницах иных его текстов: для примера можно взять деревенские сцены из романа «Санькя» или рассказ «Лес» из сборника «Восьмёрка». И вот — новая книга, целиком посвящённая житию зверей (ну и немного — людей).

Сборник содержит явные автобиографические черты, и его даже можно было бы маркировать модным словом «автофикшен», если бы не одно важное обстоятельство: рассказчик Захар (или Захарий, как зовёт его один неожиданный персонаж) в книге герой далеко не главный. Он здесь не умудрённый опытом повествователь, не резонёр, а зачастую даже не протагонист. А просто один из героев, пожалуй, второго плана — наряду с бирюком Никанором Никифоровичем или добросердечным пьянчугой Алёшей.

Настоящие герои книги — звери. Перед читателем проходят их яркие жизни, и понимаешь: они достойны того, чтобы о них писали книги.

Вот, к примеру, сенбернар по кличке Шмель. Поначалу он трикстер, чьими глазами мы видим обитателей деревни — нелюдимую прокурорскую чету, тяжелобольную женщину, почти столетнего старика… Шмель каким-то образом умудряется этих потрёпанных людей утешить, перезнакомить, примирить. И угрюмые, обособившиеся люди наконец распахивают двери и открываются друг другу («Праздники святого Бернара»).

Но Шмель — персонаж сложный и далеко не идиллический. Познав отцовство, пёс будто теряет первозданную ясность, становится сумрачным, непредсказуемым («Грехопадение Шмеля»). Он, как и положено патриарху, уходит первым (как поётся в одной известной песне, «сенбернары, ты знаешь, недолго живут»), но символически даёт дорогу другим героям звериного племени — таким же цельным и разногранным, как и он сам.

Перед нами проходит вереница этих, без преувеличения, самобытных характеров. Мастино наполетано по кличке Нигга, пройдя инициацию в чёрной речке, обретает голос. Он — даром что дитя февраля, когда только и остаётся, что достать чернил и плакать — вырастает псом гиперответственным и основательным. Тибетский мастиф Кержак — воплощение ветхозаветной, дремучей мощи. Он видит призраков животных и сможет попрать саму смерть. Бассет Золька — натуральное воплощение вечной женственности, которая помнит всех и всё. Царственная, правая какой-то изначальной правотой, она явилась ещё в мир, где царил первородный Шмель, — и, кажется, переживёт всех нас. А есть ещё русская борзая Кай с поэтическим и одновременно плутовским характером, обидчивый и исполненный достоинства попугай Хьюи, кот-дворянин Мур… Наконец, не стоит забывать и про ещё одного героя — природу. Она выступает в сборнике в роли силы тёмной, величественной и непознаваемой: холодная река заряжает людей и зверей смутной тревогой («Звериная ночь»), а лес, как в пришвинской «Кладовой солнца», едва не забирает к себе героя («Дебрь»).

Завершается сборник страшным, но при этом жизнеутверждающим рассказом «Дом инвалидов». Зачем они все собрались здесь, у леса? Больной кот, победивший инвалидность мастиф, страшно покусанный алабай? Столетний старик, слепой мужик со своей женой, алкоголик Алёша, две психически нездоровые женщины? Наконец, автор, горько именующий себя призраком? Зачем все мы, битые и покалеченные, несём свой крест? И есть ли во всём этом смысл?

«Все здоровы?» — спросил врач.
Я ещё раз с интересом рассмотрел нашу фотографию.
Лохматый демон, живущий за пределами положенной ему жизни.
Эпилептик с неумолимой склонностью к насилию.
Кастрат с подшитыми глазами.
И я, призрак.
«Да, мы отлично», — написал я.

Есть. Да, это дом инвалидов. Но у слова «инвалид» до революции в русском языке было и иное значение — ветеран. Человек, закалённый в боях. А это уже немного другое, согласитесь?

В книге нет сентиментальных банальностей в духе «животные лучше людей — честные, добрые и не предают». Люди здесь тоже хорошие, пусть и не идеальные. Просто они, повторимся, по авторскому замыслу, находятся на втором плане и оттого выписаны широкими мазками, одной-двумя яркими чертами. «Собаки и другие люди» всё-таки сборник биографий зверей на фоне людей (и ещё много чего). Двухсот с лишним страниц вполне достаточно, чтобы подробно описать их бытие. Звери по сравнению с людьми живут недолго, и оттого из их биографий словно вычеркнуто всё пустое и суетное — остался самый концентрат жизни, самая соль её.

Наконец, мир зверей и людей, изображённый Прилепиным, — это место, где помогают. Всем, все. А значит, мы справимся, сдюжим. Вместе.

Иван Родионов
«Литературная газета», 21.12.2023