Василий Авченко: ВРЕМЯ ТИХОГО ДОНА
Биография Михаила Шолохова, написанная Захаром Прилепиным и только что вышедшая в «Молодой гвардии», неожиданно, а на самом деле — закономерно становится актуальнейшим высказыванием. Здесь мы имеем дело с той злободневностью, которая не слиняет ни в неделю, ни в десятилетие; которая остаётся с нами навсегда — как чередование времён года, вращение Земли, русский язык.
Говорят, любая биография — не только о герое, но и об авторе. В этом есть смысл. Есть смысл и в другом: всякая книга о прошлом рассказывает и о настоящем. Нет, автор ровно ничего не говорит прямо ни о себе, ни о сегодняшнем дне, но сколько же спрятано за строками!
Кто имеет представление о пути автора и контексте, в котором писалась книга, поймёт, что́ в ней — не только о Шолохове, но и о Прилепине; что́ в ней — не только о нашем прошлом, но и о кровоточащем настоящем.
Собственно, вот одно из главных ощущений от книги: нет ни минувшего, ни будущего, — одно сплошное кипящее настоящее. Всё продолжается, мы ходим по заданному свыше кругу; в этом можно увидеть безысходность, а можно — вечную жизнь. «Из казачьей песенной мифологии он вынес первый и неохватимый урок: всё предопределено, боли нет предела, но свой путь надо пройти», — пишет Прилепин о Шолохове. Ещё:
Противостояние, сложившееся даже не в XIX веке и, кажется, не в XVIII, а куда раньше, Октябрьская революция не сняла. «Славянофилы» и «западники» меняли имена, но суть оставалась прежней.
Ещё: «Это ведь не конкретный Набоков презирает Шолохова, так же как Шолохова презирал, например, Бунин и даже брезговал шолоховское имя произносить вслух Борис Зайцев. Это русская аристократия презирает корявое простонародье, неизвестно где и как выучившееся писать».
Эта огромная, больше тысячи страниц, книга — многослойна и стереофонична. Она индуктивна в том смысле, что от частного читатель неизбежно перейдёт к общему — задумается об узловых точках отечественной истории, о тайнах творчества. Скептики, а на самом деле — злопыхатели, пытавшиеся доказать, что Шолохов — не автор «Тихого Дона», говорили: слишком рано, мол, этот казачок начал писать на таком высоком уровне… Так все они тогда начали рано, от Гайдара до Фадеева («Высший замысел в том просматривается: свидетелей Гражданской войны не ссыпали в одно место — где-нибудь под Тулой, — а высадили, взрастили по всей стране, чтоб отовсюду донесли весть»). Октябрь впустил в литературу — дотоле дворянский заказник — простого мужика, которого великая и ужасная эпоха заставила взрослеть и мудреть в ускоренном темпе, на изнашивающем форсаже. Говорили и другое: а чего это Шолохов бросил писать после войны?
Прежние слова ушли, а новые, пожалуй, оказались и не нужны больше… Наделять позднего Шолохова необходимостью сочинять что-нибудь подобное «Тихому Дону» — это как вернуть поэта в юность,
— пишет Прилепин. И ещё: «Во всей советской литературе первого призыва начался… процесс выхолащивания». Коснулось оно — так или иначе, в той или иной степени, — опять-таки всех: Леонова, Катаева, Фадеева, Федина, Лавренёва, Эренбурга… «Случай Шолохова — когда на молодые годы приходится невероятный взлёт, а потом происходят стагнация и замедление, — увы, типический для его поколения… Ликующий, огромный выход творческой энергии… иссяк… Сохраниться в целости не удалось никому». Художники словно размагнитились, отошли от луча в тень, отключились от токов; жизнь продолжалась, а Литература очень у многих закончилась.
Может, так проявляет себя мироздание: каждой эпохе — свои голоса? 1950-е и 1960-е осмыслят по-настоящему уже другие, новые писатели, что, видимо, закономерно, как эллипсы орбит, гибель звёзд или смена сезонов. Бывает ранняя весна, бывает бабье лето и даже повторное цветение осенью, но эти частности не отменяют общего закона. Действует он не только на писателей, но и, допустим, на военачальников: каждой войне — свои полководцы. Великую Отечественную вытягивали генералы нового поколения — Жуков, Конев, Рокоссовский и так далее, тогда как легендарных маршалов Ворошилова и Будённого отодвинули на важные, но вторые роли. Вероятно, то же случилось бы с Тухачевским, Егоровым и Блюхером, не попади они под репрессии…
В далёком уже 2010 году Прилепин выпустил книгу о Леониде Леонове. За ней последовали биографические очерки о поэтах Мариенгофе, Корнилове, Луговском, «Взвод» о литераторах Золотого века, владевших оружием не только писательским, жизнеописание Есенина… В труде о Шолохове литературоведение — популярное в самом хорошем смысле слова — продолжается. Появляются очень неожиданно подсвеченные Бабель, Островский, Набоков, Газданов. Или, допустим, Всеволод Кочетов — «советский праведник, с которым с каждым годом всё сложнее было уживаться самой советской власти». Его роман «Чего же ты хочешь?», по Прилепину, — «советский вариант „Бесов“ Достоевского»; воспринятый как донос, он был романом отчаяния. А вот — о Солженицыне, яростно оспаривавшем шолоховское первородство: «Привычка, не зная в полной мере, утверждать смело и наобум… стала ни больше ни меньше — творческим методом».
Несколько любопытных фактов из книги — вразброс.
…Имя «Светлана» долгое время жило лишь в балладе Жуковского, в святцах его не было. 9 февраля 1926 года родилась дочь Шолохова, названная Светланой (она здравствует, с ней общался автор книги). 28 февраля того же года на свет появилась дочь Сталина — тоже Светлана. Имя пошло в народ именно с подачи Шолохова и Сталина.
…Шолохов спал с Брежневым — не в том смысле, а буквально, на фронте, укрываясь одной шинелью. Ещё раньше спал с женой Ежова — уже в том самом смысле. Противостояние Шолохова и Ежова — одна из важнейших линий книги, и не оставляет мысль: повлияло ли оно на судьбу кровавого наркома? Был ли его расстрел предрешён или же тут сыграл немалую роль и поединок — казалось бы, заведомо неравный — между Ежовым и Шолоховым?
…«Материал» на Шолохова и его близких собирал Генрих Люшков, глава управления НКВД по Азово-Черноморскому краю. Этот Люшков в 1938 году, возглавляя УНКВД уже по Дальневосточному краю, сбежит к японцам в Маньчжурию (рассказал им всё, что знал, ровно накануне вторжения японцев на Хасан, для которого этот побег, очевидно, стал одной из предпосылок). В 1945-м, когда в Маньчжурию вступит Красная армия, будет японцами же убит. Воздаяние настигло почти всех, кто шил расстрельное дело на Шолохова и его товарищей.
…Поздний Шолохов отнюдь не молчал. «Иной раз утверждают, что гибель советской цивилизации… не была отрефлексирована заранее, накануне. Это неправда. Шолохов прозрел главное и недвусмысленно предупредил о том власть», — говорит Прилепин о шолоховском письме Брежневу, написанном в 1978 году.
…В последние годы Шолохов читал записки путешественников Пржевальского и Арсеньева.
И так далее; но даже не факты, а сама авторская интонация превращает биографическую книгу в событие большой литературы. Нон-фикшн становится романом, тем более увлекательным, что он — невыдуманный; исследование оборачивается поэмой.
«В России не надо ходить за три моря, чтоб узнать неведомое. Всякий обитатель южной ли, восточной, северной ли русской окраины — носитель неслыханного опыта. Со своей скрученной в огромный узел столицей Россия слишком мало знала и знает саму себя».
Для того чтоб тебя ненавидели, достаточно быть любимым читателями.
«Страшный урок Григория Мелехова состоял в том, что он, даже запутавшийся и загнанный, не мыслился отделённым от России… Как бы нам ни было больно, — мы никогда не сойдём с этого места, мы здесь родились и мы останемся: вот мелеховский и шолоховский завет».
Книга ставит точку в навязших спорах о том, кто написал «Тихий Дон». Пусть «сознание неспособно принять гениальность… как неспособно осознать бесконечность Вселенной», пусть перед нами «вещи, которые надо понимать, не уча», но слово писателя неотделимо от его судьбы. Никто, кроме Шолохова, создать его роман просто не мог, — это в книге доказывается с обезоруживающей наглядностью.
Есть вещи непреложные. Дуб — дерево. Россия — наше Отечество. Смерть неизбежна. «Тихий Дон» написал Шолохов.
Василий Авченко
«Ваши новости», 05.01.2023