Стрелка сейсмографа в России отклонилась…

Хотим мы или не хотим, помним или забываем, - во всех нас заложено чувство болезни, тревоги, катастрофы, разрыва…

В сердцах людей последних поколений залегло неотступное чувство катастрофы, вызванное чрезмерным накоплением реальнейших фактов, часть которых - дело свершившееся, другая часть - дело, имеющее свершиться….

Как будто, современные люди нашли около себя бомбу; всякий ведет себя так, как велит ему его темперамент; одни вскрывают оболочку, пытаясь разрядить снаряд; другие только смотрят, выпучив от страха глаза, и думают, завертится она или не завертится, разорвется или не разорвется; третьи притворяются, что ровно ничего не произошло, что круглая штука, лежащая на столике, вовсе не бомба, а так себе - большой апельсин, а все совершающееся - только чья-то милая шутка; четвертые, наконец, спасаются бегством, все время стараясь устроиться так, чтобы их не упрекнули в нарушении приличий или не уличили в трусости".

Никто не шутил, никто не хотел ни напугать, ни позабавить. История, та самая история, которая, говорят, сводится попросту к политической экономии, взяла да и положила нам на стол настоящую бомбу. И бомбу не простую, а усовершенствованную… Пока мы рассуждали о цельности и благополучии, о бесконечном прогрессе, - оказалось, что высверлены аккуратные трещины между человеком и природой, между отдельными людьми и, наконец, в каждом человеке разлучены душа и тело, разум и воля.

Не правда ли, как точно переданы наши сегодняшние ощущения?

Строки эти, очень тревожные, написаны Александром Блоком в декабре 1908 года! Его статья называется "Стихия и культура". Она вышла в свет за 10 лет до революции 1917 года!

Но стихия и культура - векторы нашего времени. Блок чувствовал уже тогда, что "стрелка сейсмографа отклонилась". И отклонилась в России.

И мы сегодня смотрим на "большой апельсин" времени, пытаясь отогнать тревожные думы. Вновь и вновь возвращаясь к мыслям о том, что история имеет обыкновение возвращаться по спирали…

В блогах предостерегают, спорят до хрипоты. Настаивают, предупреждают…

В это время известный московский режиссер Кирилл Серебренников привозит в Ярославль своих "Отморозков".

Спектакль, где главный герой - даже не единичный Гриша Жилин, а коллективный озлобленный и растерянный, полубезумный разум ожесточившейся группы молодых людей, готовых идти на штурм, вооружаться, крушить, громить, уничтожать…

- Не пойду в театр! – решительно заявил мой друг-журналист. – Не хочу! Много негатива. Прилепин. Отморозки. И сумасшедший Серебренников, который это ставит. Хватит отморозков в действительности! Только Волковской сцене их не хватало!

Но друг явно был "не в теме", не читал книгу Прилепина "Санькя", не пошел на спектакль, собравший множество молодых людей. Но фон и шум ("не смотрел и не буду смотреть, но хочу сказать…", или плоский, одномерный взгляд, не способный увидеть образный и эмоциональный строй спектакля) - появившийся на страницах наших газет после "Отморозков" угнетает своей чудовищным провинциализмом.

Молодые зрители увидели на сцене своих сверстников.

Говорят, некоторые театральные педагоги спектакли Кирилла Серебренникова своим студентам смотреть запрещают.

В нашем ярославском театральном институте учебные занятия сняли, чтобы студенты смогли пообщаться с известным мастером современного театра Кириллом Серебренниковым. Идея постановки "Отморозков" принадлежит ему. Инициатива приглашения Серебренникова в Волковский – проект директора театра Юрия Итина. Итин в свое время пригласил Серебренникова в РАТИ, будучи его проректором.

Прежде чем начать разговор, Серебренников оглядывался на сцену Волковского, где ставили декорации. Камерная сцена оказалась мала. На большой показывать – не решились (на мой взгляд, зря – формат был бы самый подходящий). Зрителей разместили на сцене. Лицом к противопожарному занавесу.

Как часто этот занавес возникает в наших спектаклях. Он становится знаком, образом времени. Не тяжелый, бархатный, бередящий фантазии, старинный театральный занавес, а другой, отчуждающий от человека, выражающий суть нашего времени. Мы видели его в свое время в "Отелло" (спектакль Евгения Марчелли, Тильзит-театр), затем он возник в "Трех сестрах" Пускепалиса (в чеховском провинциальном глухом городке - реальная картина пожара, через сцену на носилках санитары несли обгоревших людей, стояло ужасающе жаркое, душное лето 2010 года, и сцена напоминала последние сводки информагентств…)

Еще раз мы увидели эту серую складчатую броню в спектакле Театра-мастерской П. Фоменко "После занавеса" (по Чехову и Б. Фрилу) на Волковском фестивале. И, наконец, один из последних премьерных спектаклей Волковского – "Без названия" вновь встречает зрителя противопожарным занавесом. Впечатление, что нас всех хотят прикрыть этой броней, надежно защитить от "мирового пожара в крови". Предупредить о готовности встретить лицом к лицу…. Что? Кого? Чего?... Неизвестное грядущее, которое умел видеть Александр Блок.

И черная земная кровь

Сулит нам, раздувая вены,

Все разрушая рубежи,

Неслыханные перемены,

Невиданные мятежи.

"Отморозками" в Ярославле пугали. Взрывной политикой. Не нормативной лексикой, от которой зрители бегут как черт от ладана. Но политики в спектакле меньше, чем кажется. Не нормативная лексика художественно оправдана, и в только в этом ее смысл (Думаю, есть повод отдельно коснуться этой темы).

Серебренникову казалось, что в Ярославле - Прилепина не читали. Между тем, именно студенты ЯГТИ были инициаторами приезда Захара Прилепина в Ярославль три года тому назад.

Серебренников и Прилепин – друзья, и вполне совместны.

Совместны в своих представлениях о гении и злодействе.

"Отморозки" – спектакль о гении – мощной энергетике молодости, - и о Революции как злодействе. Противоречие, надо сказать, адское.

Кирилл Серебренников высоко поднимает планку профессии актера. И провокационно спрашивает зал – "За что платят актеру заработную плату? Каким особым свойством обладает актер? Не хирург, не фокусник, не акробат, не укротитель хищников, не гонщик по вертикальной стене… Как измерить уровень мастерства? Где качество технологии? Такой техникой, какой владеют Евгений Миронов или Чулпан Хаматова,- говорит он убежденно, - на Западе владеют сотни актеров. Очень техничных, изобретательных.

Режиссер провоцирует. И нельзя его принимать впрямую. Он как будто издевается над "душой" и превозносит технологию. Но душа сама по себе витать в эмпиреях не способна. Ее надо вырастить до уровня Личности, до Масштаба Личности. И здесь нужен багаж, внутреннее оборудование, оснащение художника – вот здесь-то История, и Литература, и вся мировая культура, вступают в свои права, и вырастает Личность, упрямо и упорно взращивающая себя, понимающая Время, способная это Время двинуть вперед.

Чеховский Иванов, как и Платонов - Гамлет своего времени.

А прилепинский Санькя (в "Отморозках" -Гриша Жилин) - выросший в глухой деревне, заброшенный в городские джунгли - Гамлет, превратившийся в Анти-Гамлета.

Мощный шекспировский гамлетовский пласт в "Отморозках" - это открытие Серебренникова. Гроб отца - как тень отца Гамлета, как Крест, как Голгофа... И всюду как ощутимый и холодящий спину мурашками фон - Провокация. Вокруг героя - провокативная среда, внутри которой мы все существуем сегодня.

В романе - Гриша Жилин "кричал вместе со всеми, и глаза его наливались той необходимой для крика пустотой, что во все века предшествует атаке". Пустота пространство провокации. Именно Пустота и рождает Беспредел. Пустота – путь к смерти.

Серебренников вел разговор, и время от времени поглядывал на старинную Волковскую сцену, словно примеряя к ней "Отморозков" - как впишутся? Примет ли эта древняя сцена его спектакль? Чувствовалось, что современного Волковского театра он не знает, что театр ему не знаком. Возможно, в силу этого тот "horror fatum", тот беспредельный мистический ужас, о котором режиссер говорил, в спектакле был стушеван.

Не было агрессивного, злобного напора, той "черной злобы"( Блок), которая этим мальчишкам казалась святой злобой.

Страшно стало, когда Гриша Жилин оказался один на один с гробом отца, метелью и морозом в 30 градусов. И надо было везти хоронить - за двадцать километров... Он любил отца и ненавидел отечество. Он любил отца и тосковал по тому единственному, что называется Родина.

- Родины хочу! - кричал он. И это было его стержневым началом.

А родина его бросила и над ним насмеялась. И он шел убивать наотмашь то, что зовется родиной, отечеством, без Бога в душе, но с нательным крестиком, который в критический момент положит в рот, и ощутит соленый вкус, это будет вкус его собственной крови… С крестиком ("Господи, благослови!"), шел убивать ненавистных ему людей... И ярость закипала в сердце, думалось ему, совсем даже благородная…

Бой кончился. И борьба улеглась. И вкус крестика стал пресным… Это значит, что Гриша погиб, что легли несчастные бойцы, погибшие ни за что.. . Стоит вспомнить Бердяева: "Атеистическая революция всегда совершает отцеубийство". Убийство отечества и Бога.

И не об этих ли мальчиках самодельной революции писал Достоевский в своем романе "Подросток": "Я представляю себе, что бой уже кончился и борьба улеглась. После проклятий, комьев грязи и свистков настало затишье, и люди остались одни, как желали: прежняя идея оставила их; великий источник сил, до сих пор питавший и греющий их, отходил, но это был уже как бы последний день человечества.

И люди вдруг поняли, что они остались совсем одни, и разом почувствовали великое сиротство... Осиротевшие люди тотчас же стали теснее прижиматься друг к другу".

Зрителям передалось именно это чувство. Они вдруг почувствовали пустоту и ощутили никчемность гибели. Они почувствовали сиротство и желание быть вместе. И оградить себя, сыновей, дочерей, отцов, матерей, дедов – от кровопролития…

Через весь спектакль контрапунктом - вопреки ярости, агрессии, взрывам и выстрелам звучало глубокое сопрано- ария «Gelido in ogni vena» из оперы Антонио Вивальди «Фарначе» в исполнении Светланы Мамрешевой. Изначально Богородичная тема..

Еще один миф, христианский, вековечный, придает всему спектаклю огромный обобщающий смысл, уходя от бытовой интонации к мифопоэтическому мышлению. Это плач Богоматери по Сыну. Это - Пьета. Вечный смысл Вечной Трагедии. Завершился спектакль хоралом, призывающим угасить ярость и гнев в сердцах. Как цветами, студенты забросали режиссера десятками вопросов. День и вечер с Кириллом Серебренниковым - стоил, может быть, целого семестра.... Это был неформатный Учебный день.

Маргарита Ваняшова, "Культурная Эволюция" - 01.03.2012