Отмороженный Гамлет
На «Винзаводе» в рамках фестиваля студенческих спектаклей Кирилла Серебренникова сыграли московскую премьеру «Отморозков».
Поставленный по роману лауреата «Русского Букера» Захара Прилепина «Санькя» и уже показанный два месяца назад в берлинском «Шаубюне» на фестивале F.I.N.D., этот спектакль стал второй частью дилогии режиссера о современной России. Первая часть называлась «Околоноля».
Существуют разные мнения по поводу того, насколько плодотворно работает Кирилл Серебренников. Но трудно отрицать, что он работает плодовито. Плодовитость — конечно, не синоним таланта, но, как и краткость, его сестра. Только за текущий сезон Серебренников выпустил сразу несколько менее громких, чем «Околоноля», но ничуть не менее значительных премьер. На «Винзаводе» кроме «Отморозков» можно увидеть пятичасовую и, на мой взгляд, чрезвычайно интересную интерпретацию «Героя нашего времени» и байроновского «Каина».
Все эти спектакли выпущены Серебренниковым со студентами, которых он — спасибо Анатолию Смелянскому — набрал несколько лет назад в Школе-студии МХАТ. Работа с молодежью вообще бодрит — освобождает от груза неизменных дум о звездных нуждах российских артистов, о специфике российского зрителя, о традициях российской сцены. Серебренникова она бодрит особенно.
«Отморозки» сделаны не только без оглядки на традиции, но вопреки им, ибо театр прямого социального высказывания у нас не в чести. Он существует маргинально, на сценах маленьких полуподвальчиков-doc и уже в силу самих условий своего существования лишен признаков масштабного сценического высказывания. В случае с «Отморозками» русский политический театр наконец-то вышел из полуподвальчиков на широкий сценический простор.
Серебренников совместил предельную актуальность тематики с предельной экспрессивностью выразительных средств, узнаваемость картинок (при входе в зал зрители словно бы попадают на митинг, традиционно проводимый 31-го числа на Триумфальной) — с условностью сценического языка (заградительные решетки по необходимости превращаются тут во все на свете — от больничной койки до кладбищенской ограды).
Роман Прилепина в интерпретации Серебренникова сохраняет свою яростную протестную интонацию, но лишается несколько приподнятой эпико-поэтической интонации. Это не эпос, это именно документ эпохи. Недаром в ткань сценического текста вплетены реальные разговоры, услышанные (подслушанные) артистами в среде юных бунтовщиков и в толпе праздношатающихся обывателей. Серебренников не романтизирует бунт, он лишь пытается понять его истоки. Зафиксировать тот момент, когда главный герой романа (и спектакля) вдруг ясно понимает, что «надо оказать сопротивленье». Из среды «отморозков» этот герой явно выделяется.
Как-то раз на вопрос интервьюера, не пора ли ему остепениться и поставить «Гамлета», Серебренников иронически сказал: «Ой, да ну, это пошлость!» Между тем именно гамлетовские мотивы пронизывают собой многие (вспомним хотя бы «Изображая жертву») его спектакли. Он то и дело опрокидывает коллизию главной европейской трагедии в современность, пытаясь понять, как сопрягается она с нашим измельчавшим временем. В «Околоноля» зрителям был показан мир клавдиев, полониев и фортинбрасов новой России. Охлократов и баблопилов, с презрением наблюдающих за копошащейся вокруг чернью. Лукавый автор «Околоноля» Н. Дубовицкий нарочито разбрасывал по сюжетному полю романа шекспировские аллюзии и явно прозревал в главном герое (к слову, собственном «альтер эго») черты Принца Датского. Но в структуре спектакля ему была скорее отдана роль кровавого дяди принца, которому никак не даются слова молитвы.
В романе Прилепина шекспировских аллюзий нет. Однако в самом спектакле главный герой явно предстает Гамлетом нашего времени. Отчаянным мальчиком, наломавшим дров и нагромоздившим вокруг гору трупов (но разве сам Гамлет не нагромоздил свою гору?). Вдруг осознавшим, что так жить нельзя, и не ведающим, как можно и нужно. Недаром тема смерти, причем именно в телесном, материальном виде (не хватает лишь черепа Йорика), определяет атмосферу «Отморозков». А сразу вслед за сценой «в застенке» у Серебренникова флэшбеком следует макабрическая сцена похорон отца главного героя, гроб которого он волоком тащит по промерзшей российской земле.
Филипп Авдеев, главное актерское открытие этого спектакля, наделяет главного героя (у Прилепина он Санька, у Серебренникова — Гриша) взрывным темпераментом, бесстрашием юности, опасным идеализмом, который есть реакция на вроде бы безопасный цинизм, всему знающий цену и выше всего ценящий… ну, конечно же стабильность. Или ты встраиваешься в заведомо бесчестно и бесчеловечно устроенную систему и укрепляешь ее. Или ты вне системы. Вне ее можно быть бомжом (это не путь юного героя), можно — святым (для этого он слишком молод и не слишком мудр), можно — бессловесным лузером в мире преуспевших юзеров, а можно — вот таким восставшим против моря бед «Гамлетом».
Невольно вспоминается «Гамлет» Валерия Фокина, где главный герой тоже представал поначалу в виде «отморозка». Только «отморозок» этот был одновременно еще и мажором, царским сынком, просвиставшим свою юность и вдруг неожиданно прозревшим. Гриша — мальчик из низов, и прозрение его осталось за пределами спектакля. Но бунт против системы и у того, и у другого — отчаянный, кровавый, бессмысленный, заранее обреченный на провал и все же — понятный. Ибо главное, что отличает гамлетов от полониев, клавдиев и фортинбрасов, — острое осознание несовершенства мира, страстная попытка вправить веку сустав и сомнение в правоте своего пути.
Филиппу Авдееву удается сыграть кроме бесстрашия молодости, иронии, склонности к ерничанью в разговоре с полониями еще и неизбежную для «Гамлета» рефлексию. Без нее он, как и прочие герои спектакля, и впрямь был бы всего лишь «отморозком», которым режиссер конечно же не симпатизирует. С ней он человек. И это явленное в спектакле умение выпрыгнуть из социального (идеологического) измерения в пространство одной отдельно взятой души — главное достоинство того нового политического театра России, зачинателем которого стал в «Отморозках» Кирилл Серебренников.