Томография внутреннего человека
Андрей Рудалёв о спектакле «Допрос» по повести Захара Прилепина
Эта история началась у памятника. Практически комедийный вариант: Новиков и Леха собрались в баню. Это вошло у них в традицию, когда появлялись деньги. Вместо этого похода жесткие руки выдернули парней из привычной жизни и ввели в новую реальность. «Три здоровых, как мясорубки, мужика, волокли их обоих, но в разные стороны…» С этого момента жизни героев стали расходиться.
На сцене все это действо разыгрывают всего два актера.
Новиков работал в книжном, Леха — оператором в кино. Друзья с детства. Леша — «немного безалаберный, очень незлобивый», неприметный. Если у Достоевского «современный отрицатель» Иван Карамазов, то в «Допросе» — это совершенно обыкновенные, ничем не примечательные два молодых человека, своеобразные люди-тени. Ни то, ни се. На них печать инфантилизма, безразличия, пустоты, что в конечном итоге и сводится к тому же отрицательству, нигилизму.
Они свободно, будто сомнамбулы, текли по жизни при полном отсутствии знания о ней. Простой пример: Новиков прожил юность, так и не узнав, чем занимается его отец. Ему было все равно. Со своей стороны безразлично это было и отцу. Между ними не было «личных отношений».
Но вот в привычной жизни наступил предел. По обвинению в убийстве по ним было решено провести доследственную проверку и доставить на допрос. Случайный свидетель указал.
Взяли неизвестно за что. При том, что грехов особых за ними не числилось. Знали друг о друге буквально все, но тут появились сомнения, а вместе с ними стыд. Выйдя на свободу, Новиков подумал о Лехе: «Может, он все-таки виноват?» Такое вот метафизическое переживание вины…
Стыд был взаимный необъяснимый. Предательство друг друга, по сути, произошло в подленьких мыслях, которые возжигает в человеке страх и инстинкт самосохранения.
Вся ситуация появилась из ничего. Так возникал тварный мир, так создавала клевета другую реальность. Эта реальность вторглась в жизнь Новикова хлесткими ударами пластмассовой бутылкой с газированной водой, унижением. В жизнь Лехи — неожиданным ударом ногой в пах на глазах у Новикова. В спектакле не бьют людей. Бутылка с грохотом «гуляет» вместо головы по столу, отбивается кусок сырой печени, от всего этого ощущение жути только нарастает. Делается акцент именно на унижении. Новиков, как червь, корчится на полу. Унижение еще более сжимает его в своих тисках, когда в коридоре он слышит крики и стоны своего друга.
Стойкую уверенность, что ничего плохого случиться не может, разрушил удар пластмассовой бутылкой по голове и крик опера: «Вас опознали!» Тут же вспоминается зачин «Процесса» Франца Кафки: «Кто-то, по-видимому, оклеветал Йозефа К., потому что, не сделав ничего дурного, он попал под арест». Здесь тоже почти оклеветали: свидетель показала, ошибившись. Ткнула пальцем в небо. Но они и сами почти дрогнули. После опер сказал Новикову, что еще немного, он его бы дожал, расколол, и тот во всем признался, показал бы и на друга. Но пожалел. Совершить с человеком мгновенную метаморфозу элементарно — достаточно поместить его в другую реальность, к которой он совершенно не адаптирован.
В неприметную жизнь друзей цунамической волной хлынул абсурд. Кафкианская стихия. На самом деле, вполне реально проснуться и почувствовать себя насекомым. Реально из неприметного человека трансформироваться в убийцу. Друзьям детства — в любовников. Главное их так назвать. Опознать. Учинить допрос, который зафиксирует иную реальность.
Жизнь — смена ролей. И это отлично показано в спектакле скопинского театра «Предел». Допрос совершенно перевернул жизнь двух друзей. Жестко показал им то, о чем они ранее и не запаривались. Это был не банный пар и веник. Произошла иная инициация.
Их никогда так не били. В этот момент жизнь того же Новикова была всецело в руках опера, и он мог сделать с ней все, чтобы захотел.
«Я расскажу вам всю свою жизнь, все подробности» — умалял Новиков. «Не нужна жизнь» — ответил равнодушный опер и с этими словами он обрел инфернальные черты.
Опер мучает и искушает. Вместо традиционной бани, в которую Новиков не попал, он в порядке компенсации предложил сауну с алкоголем и девушками. Вместо бани допроса, на котором тоже пенилась, шипела и пузырилась вода…
Он такой же неприметный, как друзья, заурядный, мелкий бес, задача которого изменить человеческую жизнь, надломить ее. Разломить, расколоть. Слово «черт» произнесла мать, когда Новиков рассказал ей историю «знакомства» с опером, и она попросила его больше не связываться. Она редко употребляла это слово.
Опер одновременно и мелкий бес и Великий инквизитор, который хочет доказать, что человек «слаб и подл», и одновременно никто. Он пришел в жизнь Новикова из ниоткуда и ушел в никуда, оставив его в покое.
Галлюцинация? Бред? Как черт Ивана Карамазова, который тоже полюбил ходить в баню?..
«По вам провели проверку, и проверка не подтвердилась» — сказал опер без имени. Не было их участия в преступлении. Не было их в его кабинете, а в нем ничего не происходило. Ничего. Так и друг Леха позже сказал, что хочет жить дальше, будто ничего не было, хотя вначале и мечтал наказать полицейского. А потом в какой-то момент решил свести счеты с жизнью, чуть не повесился, вовремя из петли вытащили. Потому как прежнюю жизнь не вернуть.
Иная реальность легко занозой вторгается в жизнь и так же моментально может свернуться, только человек уже не остается прежним.
«Мир разваливается на куски» — разговаривает Новиков с котенком и вопрошает: за что все это ему, должно же быть какое-то разумное объяснение? Новиков впервые задумался об этом. За что?..
Спектакль — это как раз живое переживание погружения в этот надлом, созданный страхом мир иллюзий и абсурда. После допроса пошел разлад, отчуждение у Новикова с другом, с подругой Ларой, с родителями, которые как будто стали привыкать к его новой «реальности», намекать на нестандартные отношения с Лехой.
Это не просто инсценировка занятной истории, здесь разворачивается метафизика создания иной реальности, ее искривления, трансформации. Герои будто погружаются в небытие, где нет ничего настоящего, только они предстают такие как есть на самом деле. Здесь не скроются ни их мысли, ни слабости, ни страхи, ни грехи.
Вы — «мокрицы» — аттестовал Новикова с другом опер. Безвольные, «хлипкие, скользкие, склизкие». Не смог проявить волю, оказать сопротивление, когда били, защитить друга. Допрос — особый тест: человек ты, либо мокрица, способен на волевой поступок, переломить самостоятельно ситуацию, либо только и можешь, что ползать, пресмыкаясь перед обстоятельствами.
Прилепин не плоскостной писатель. Иллюзия, что он скользит по поверхности сюжета. Он вбуравливается вглубь, в черноту, куда мало кто проникает, туда, где у каждого скрывается своя «черная обезьяна», свой грех. «Клинический реализм» — это термин самого Захара Прилепина, который занят томографией внутреннего человека, испытанием его на прочность. Спектакль режиссера театра «Предел» Владимира Деля, в котором задействованы всего два актера: Роман Данилин и Михаил Сиворин, все это прекрасно показал.