Дух насилия
После вручения премии «СуперНацбест» в мае 2011 года брутальный образ Захара Прилепина дополнился новыми чертами. Командир отделения ОМОН с филологическим образованием, ветеран Чечни, национал-большевик, пишущий рассказы для журнала «Сноб» — это у него не отнимешь. Но теперь писателя можно назвать еще и редким везунчиком, ибо любая литературная премия в нашей стране в значительной степени лотерея, что бы ни утверждали организаторы.
Однако героями Прилепина по-прежнему остаются слабые, увечные, заблудшие души. Центральный персонаж его романа «Черная обезьяна» традиционно позаимствовал у автора часть биографии: он тоже беллетрист и журналист, тоже посещал форумы молодых писателей, но при этом начисто лишен прилепинского внутреннего стержня, четко выраженной позиции. Редакция посылает молодого журналиста в некую закрытую подмосковную клинику, не определив задачу и не дав толком никакой информации, и он покорно едет, не совсем понимая, зачем и куда. И оказывается в странном заведении, где содержатся убийцы, киллеры, бандиты с большой дороги. Но страшнее всего — дети, малолетние преступники, сызмальства лишенные зачатков сострадания, убивающие легко и бесстрастно, не отвлекаясь на лишнюю рефлексию. Именно их изучают в этой клинике, пытаясь разобраться, что за новый вид народился на просторах нашей Родины. Что это — внезапная мутация? Попытка человеческого организма приспособиться к нечеловеческим условиям существования? Авангард нового племени, которое сотрет нас с лица земли?..
Насилие вообще разлито в атмосфере прилепинского романа, оно стало обыденным и потому почти незаметным. Муж избивает жену, деревенская девка сжигает котят, уголовники улаживают свои проблемы при помощи кулаков и заточек, «деды» в армии учат жизни призывников… Главного героя избивают сутенеры «кавказской национальности», над ним изобретательно издевается любовница — все это в порядке вещей. Наш мир беременен насилием и рано или поздно должен разродиться…
«Черная обезьяна» — тяжелая, мрачная книга без надежды на катарсис. С посылом не столько хемингуэевским, сколько чеховским: «Мы не врачи, мы — боль».