Бесы-2
На днях Захар Прилепин стал лауреатом премии «СуперНацбест» с формулировкой «за лучший роман десятилетия».
Если говорить строго, то книга «Грех» — роман по назначению автора, это сборник рассказов, хотя и объединенный одним главным героем и подспудным смыслом. Вещь замечательная, на мой вкус — выше «Саньки», и все же «роман десятилетия» — это аванс.
Однако чуть ранее решения жюри «Нацбестселлера» вышла в свет новая книга Прилепина — «Черная обезьяна». Это уже полноценный и во всех смыслах очень серьезный роман.
Автор как бы нехотя начинает писать детектив. В одном из малых («депрессивных») городков случилось жуткое преступление. Банда недорослей — да что там — детей! — вырезала целый подъезд. Вскоре главный герой, журналист, попадает в некий секретный бункер, где содержатся упыри вроде легко угадываемых террористов и прочих изуверов, и там же, через бронированное стекло, видит детей-убийц. Ученые и чекисты их изучают и не находят больших различий со среднестатистическими сверстниками. Ну, разве что не хватает в них каких-то факультативных вещей, жалости, например…
Тема детей-убийц то всплывает вставными квазиисторическими сюжетами, а то вдруг пугает совсем актуальными аллюзиями. Кстати, в романе возникает фигура одного кремлевского чиновника-интеллектуала, который увлечен молодежными движениями, а также идеей о том, что наказать человечество за все его грехи могут лишь невинные…
Но это лишь первый пласт. Другая история, которая развивается параллельно, — личная жизнь героя, полуразведенного отца двоих детей, мечущегося в липком городе от какой-то тотальной неустроенности. Ритм этой части рваный, кажется, Прилепину не хватает воздуха на полные предложения. Детали выпирают, словно мослы. Текст ощущаешь физически, как прошлогоднюю жару. Быт постоянно наступает герою на больные мозоли, не давая вырваться из морока дурных воспоминаний и текущей повседневности.
Здесь и возникает фирменная прилепинская сенсорика, знакомое ощущение тревожной зыбкости. Оно было у Прилепина всегда, а здесь многократно усиливается отцовским чувством. Происходит очень важная для, может быть, русской культуры вообще идентификация: персонаж-мужчина ассоциируется у нас с кем угодно, с героем или злодеем, но очень редко с отцом. А когда он появляется (не «отец народов», упаси бог, а просто нормальный такой отец) все эти газетные «дети-убийцы» превращаются в бесов нашей персональной безответственности, разбухшей до масштабов страны…
Захар Прилепин написал очень важный роман. Для него самого это подтверждение писательской зрелости. Для нынешней русской литературы это переход количества синтаксиса и точных наблюдений в качество идеи. Для читателей это повод говорить о литературе как о своей жизни. Вот только что будут делать члены жюри очередного «Нацбестселлера», уже наградившие Прилепина за еще не написанный к тому времени роман?