Захар Прилепин два часа общался с туляками
Почему Прилепин не смотрит телевизор?
На творческую встречу в Ясную Поляну приехал Захар Прилепин — и писатель, и журналист, и даже музыкант. Его фигура нынче полемична: одни его не любят настолько, что подвергают сомнению литературный талант, другие ставят на первое место среди современных русских писателей. На тульской земле Прилепин читал отрывки из новой книги «Семь жизней», которую назвал «не совсем романом и не совсем рассказами, скорее ораторией человеческой жизни», и более двух часов беседовал с аудиторией.
Это очень хорошая профессия
— Меня Захар зовут, и я пишу книги, — на всякий случай представился Прилепин. — По паспорту я, правда, Евгений Николаевич, но Захаром был мой прадед, да и отца Николая Семеновича почему-то называли так же. Свою первую книгу я написал в 30 лет, мы с женой тогда были очень бедны, да и не становятся в такие годы писателями. Но за книгу я получил гонорар, ее даже перевели на французский язык, и мне подумалось, что это очень хорошая профессия — писатель. Книжка была издана за авторством Захара Прилепина, и за последние десять лет это имя как-то срослось со мной.
Захар стал вслух читать рассказ «Рыбаки и космонавты» из его новой книги. Читал, местами запинаясь, как будто текст видит впервые, а не сам написал его от первой до последней буквы. Проза была очень смешной и какой-то корректной, что ли. По зрительным рядам то и дело прокатывалась волна смеха, пару раз искренне хохотнул и сам писатель. При обилии шуток буквально ниже пояса поданы они были всякий раз с долей застенчивости, даже стыда — в интеллигентной манере, в общем.
Из зала спросили, можно ли назвать автобиографичными рассказ и книгу в целом.
— Я не создаю то, что можно было бы назвать человеческими документами, — сразу расставил все по местам автор. — И конечно, мои книги — это не протокол допроса. Но я имею представление обо всем, о чем пишу, и часть событий произошла именно со мной, но, подчеркну, — не все. Так что примерять их на меня не верно. Раз уж мы находимся рядом с местом, где родился и жил Толстой, проведу такую параллель. Роман «Война и мир», события которого разворачиваются за некоторое время до рождения писателя, на самом деле очень даже автобиографичен, ведь там портретно описаны его тетки и дядья, в том числе и те, которые были его современниками…
Захару передали записочку из зала, он развернул, зачитал вопрос и признался: писатель, публицист, музыкант и телеведущий Прилепин не смотрит телевизор.
— Еще 20 лет назад он совершенно случайно сломался — некоторое время показывал с рябью, а потом совсем перестал. А мы тогда были очень бедные и починить его не смогли, — пояснил он. — И, кстати, это ответ на вопрос, почему у нас в семье все дети читающие. Когда телевизора нет в доме и родители к тому же читают — это уже полдела. Более того, когда я стал немножко пообеспеченнее, мы переехали в новую квартиру и даже купили «ящик», оказалось, что у детей к нему нет никакого интереса. Они подошли, пультом пощелкали, не поняли его смысла и назначения и благополучно забыли о том, что он вообще есть…
Есть что почитать
Туляки спросили Прилепина о том, каких авторов он бы посоветовал непременно прочесть. Тема пришлась, как видно, по душе, говорил долго и не просто называл имена, а обосновывал. Разбил в пух и прах расхожее мнение о том, что читать сейчас абсолютно нечего.
— Есть некоторый, вполне весомый список, — заверил Захар. — Многие говорят: «Я предпочитаю иметь дело с проверенными вещами, поэтому люблю исключительно Тургенева и Толстого». Это хорошая позиция, и что-то в ней, несомненно, есть, особенно если представить, что они этих классиков в действительности читают. Но я думаю, это не так, и если бы такой человек был современником Толстого, он бы непременно заявил, что читает Фонвизина и Державина. Некоторые вещи, — и я тут не намекаю на себя — их нужно прочесть вовремя. Евгения Водолазкина, например, автора очень хорошего, просто необычайного романа «Лавр». А еще у вас есть земляк Александр Кузнецов-Тулянин. Эту приставку к фамилии он взял, когда уезжал на Сахалин, чтобы там не затеряться и как-то обозначить, откуда он родом. У него есть очень сильный роман «Язычник». Или Михаил Тарковский, родственник известного режиссера, который живет на Енисее, занимался там долгое время охотой, строил церковь. И описывает этот огромный пласт жизни, обыкновенных мужиков и женщин, которые давно уже ушли со страниц литературы, а центральным персонажем стал русский интеллигент, менеджер или олигарх.
Захар признался: его поколение — писатели 35—40 лет — апеллирует к тем или иным советским авторам и свою генеалогию возводит к литературе тех времен.
Соловецкая история
— Захар Прилепин — автор молодой, ему всего 40 лет, в местах не столь отдаленных он не сидел. Так как же он написал роман «Обитель» про Соловки? — тихо, с паузами после каждого слова спросил читатель.
Зал зааплодировал
— Я раздумывал — сесть? — писатель пошутил с серьезным лицом. — Потом решил, что это ни к чему, все же у меня имелась определенная фора: прадед сидел, и дед тоже — в немецких лагерях, и крестный дядя, и брат. Справедливости ради, два уголовных дела были и у меня, но они ничем не закончились. Зато я пять лет работал в ОМОНе, что не менее в данном случае ценно, и потом еще в 1999-м трудился вышибалой в ночном клубе, где насмотрелся на всяких воротил.
Прилепин рассказал — идею написать о Соловках ему подал Александр Велединский, сценарист сериалов «Бригада» и «Дальнобойщики», режиссер фильма «Географ глобус пропил», который на тот момент был без работы.
— Он сказал: «Поедем, напишешь что-нибудь, а я сниму», — припомнил Захар. — Тогда не предполагалось, что это будет роман, так — рассказ, повесть, может быть. Мы жили там несколько недель, и Саша в этот период бросил пить и уже семь лет как не употребляет крепких напитков. Соловецкие острова — место удивительное, даже аномальное какое-то. И ошибочно думать, что тюрьма появилась лишь при Советах — она была всегда, еще с допетровских времен, и сидели в очень мрачных условиях — в земляных ямах. Гиды там очень строгие, это люди, которые на Соловках по 20—30 лет живут и работают, всю подноготную знают. В какой-то момент они к нам прониклись и совершенно удивительные истории стали рассказывать. К примеру, что Солженицын в своем изложении допустил ряд неточностей, и Лихачев, который сидел здесь, «пойман» ими на сочинительстве.
Прилепин признался: прежде чем написать хоть строчку, он закупил «тонны литературы» по Соловкам, все, что сумел найти, — порядка 300 книг, запросил архивы. И пару лет просто начитывал, пока буквально не стал вскипать от обилия информации. Он даже повесил на стену большую карту, где нарисовал весь лагерь.
— А потом стали происходить вещи, которые побуждали начать писать, — тема неожиданно стала чуть мистической. — К примеру, я находил в архиве фотографию и краткую справку о заключенном, думал, что интересная судьба у человека и надо бы взять на карандаш. А потом мне попадалась на глаза записка, которую он, скажем, передал приехавшей навестить его матери, а затем еще акт, что его положили в больницу. И тут приходило понимание, что я, может быть, единственный свидетель жизни этого человека и должен о нем сказать. Кроме того, я осознал, что практически вся соловецкая литература — мемуарная, написана она с точки зрения «изнутри» и без знания контекста и той информации, которой располагала администрация застенков. Я думал, что напишу повестушку, а вышел роман, где 114 персонажей, 80 из них имеют реальных прототипов…
Захар признался, многое в его романе документально, но не все. Так, один из центральных персонажей «списан» с реального человека, начальника ГУЛАГа Федора Ивановича Эйхманса. Личность, по утверждению Прилепина, демоническая, но чрезвычайно увлекательная.
— На своем посту он зверствовал, но благодаря ему же был создан монастырский музей с тысячами экспонатов церковной утвари, — пояснил Захар. — Тот факт, что эти подлинные предметы не были уничтожены и вернулись в итоге на свои места, — его заслуга.
Когда роман был готов, Прилепин задумал написать послесловие к нему, собрав фактуру в беседе с дочерью Эйхманса Эльвирой Федоровной. Он знал, что, рожденная за два года до расстрела отца в 1937 году, она еще жива. Однако разыскать ее не получилось — отцовскую фамилию женщина, что логично, давно сменила. Но Прилепин рассудил, что, как писатель, имеет полное право выдумать историю о встрече с ней, что и сделал. Описал в подробностях, как приходит в гости, как обставлена квартира, какая там библиотека. А через месяц получил письмо:
— Вы не были у меня в гостях, но и мой дом, и привычки описали точно. Кто вам рассказал, признайтесь?
Юлия Греченкова
«МК — в Туле», 04.10.2016