Битая бесконечность

Фестиваль кино

Иностранная публика, которая увидела криминальную драму Алексея Учителя под названием "Break Loose", после просмотра интересовалась, что это за цифра восемь упоминается в оригинальном названии. На самом деле в виду имеется белый (точнее, бывший когда-то белым, а теперь разукрашенный боевыми шрамами и грязевым камуфляжем) ВАЗ-2108, который вскоре после начала фильма эффектно переворачивается вместе со своими четырьмя постоянными пассажирами и основными действующими лицами — бойцами ОМОНа — в провинциальном городе без названия.

Объясняя смысл восьмерки, Алексей Учитель, которому повесть для кино помогал адаптировать метафизик Александр Миндадзе, подпустил немного философского тумана и сказал, что для него восьмерка ассоциируется еще и с бесконечностью. Фильм начинается с символического кадра: снящаяся главному герою (Алексей Манцыгин) неоновая цифра восемь на фоне его лица переворачивается горизонтально. Если задаться вопросом, к чему именно относится в данном случае этот знак бесконечности, то первый приходящий в голову синоним — беспредел, от которого героев иногда удерживает надетая на них форма, но уж сняв ее, они распрягаются по полной. Примерно так — "распрягайся" — можно перевести и иностранное название "Восьмерки", а режиссер в интервью говорил, что для него это фильм о стремлении к внутренней свободе. Между тем, как у Захара Прилепина, чья повесть заканчивается фразой: "А зачем как-то еще, если уже есть так, как оно есть", ни о какой свободе и речи быть не может, и героев слишком плотно затянула безостановочная мясорубка, в которой все время надо отвечать на силу еще большей силой, защищать своих и гнобить чужих.

Жанр прилепинского текста по аналогии с кинокритическим термином torture porn можно обозначить как violence porn — когда подробные, разнообразные, точные и энергичные описания драк между омоновцами и бандитами доставляют автору явное удовольствие сами по себе и другой смысловой нагрузки особо не несут (хотя разглядеть за этим непрекращающимся махачем некую квинтэссенцию русской жизни при желании так же легко, как, крутанув в воздухе цифру восемь, сделать из математического символа волшебные очки, позволяющие заглянуть в бесконечность). Романтически настроенный Алексей Учитель, во время съемок даже упоминавший в связи с "Восьмеркой" "Ромео и Джульетту", несколько сместил акценты в мелодраматическую сторону: для него любовь омоновца к бандитской подруге — основная причина конфликта, в то время как в прилепинском мире постоянная война между различными мужскими группировками их естественное состояние, и самка, какой бы исключительной она ни была, лишь дополнительный повод для драки, но никак не главный камень преткновения и не главный приз победителю, а чаще лишняя головная, а точнее, душевная боль.

На премьере Алексей Учитель подчеркнул, что снимал фильм не о насилии, а о любви, хотя в брутальном прилепинском понимании это тоже такая специальная разновидность насилия, когда бьют не по почкам, а прямо по сердцу. Если не человеческий идеал, то во всяком случае эталон лирического героя в повести обозначен как "мужик, боец и злыдень", и лирическая героиня ему под стать — довольно злая. В фильме ее играет найденная после долгого кастинга дебютантка Вильма Кутавичюте, обладающая оригинальной внешностью и сексапилом, но все-таки это более обычная шалава, бандитская маруха, чем та загадочная, аристократичная и опасная женщина-вамп, которую напустил Захар Прилепин на своего героя, придумав для него больше точек соприкосновения с возлюбленной и больше каких-то странных моментов сближения, чем осталось на экране. В фильме по поводу этого мезальянса как-то особенно точно звучит фраза считающего себя хозяином и города, и девушки криминального авторитета Буца (Артур Смольянинов): "Чего ей с мусорком делать-то? Разве что в совок собрать". Правда, авторы экранизации добавляют со своей стороны эротическую сцену, написанную и снятую в таком тоже несколько "метафизическом" духе, когда важен не физический контакт между героями, а идея невозможного притяжения, сформулированная риторическим вопросом: "Как же мы будем с тобой, когда мы против всех?" Вместо схватки, какой часто становится любовь, и уж тем более у такого автора, как вечный боец и злыдень Захар Прилепин, в фильме получилась философская дискуссия, зато из помятой грязной машины, набитой "мусорами", в живописном финале отъезжающей под свинцовым небом в сторону бесконечного заснеженного горизонта, вышел немного лирически смазанный, но тем более многозначительный экзистенциальный иероглиф.

Лидия Маслова, Газета "Коммерсантъ", №163 (5194), 10.09.2013