ДВЕ «ВОСЬМЕРКИ»
Размышления о фильме Алексея Учителя по книге Захара Прилепина
Есть творческие люди, которых задолго до смерти безошибочно записывают в классики. То, что они делают, сразу же оказывается в первом ряду культуры. К этому будут возвращаться. Перечитывать, переслушивать, пересматривать…
Полагаю, не ошибусь, если назову совсем не старого еще писателя Захара Прилепина состоявшимся классиком. После повести «Патологии», после рассказа «Грех», после романа «Обитель» — да, этот человек классик русской литературы, и время тут ничего не исправит.
Полагаю, не ошибусь, если назову Алексея Учителя состоявшимся классиком русского кинематографа. После картин «Дневник его жены» и «Космос как предчувствие» иного статуса за ним признать невозможно.
И вот один состоявшийся классик экранизирует второго, но итог получается меньше их общей творческой суммы. Фильм «Восьмерка», недавно снятый Алексеем Учителем по повести Захара Прилепина, несет в себе все признаки творческой манеры первого и не столь уж много — второго.
Алексей Учитель взял из повести «Восьмерка» сюжетную канву — не всю, но довольно близко к тексту. Взял еще кое-что, но мимо многого безнадежно прошел. Не знаю, было ли это неизбежным. Возможно, какие-то вещи… то ли нельзя передать языком кино, то ли это должно быть совсем другое кино.
Алексей Учитель очень хорошо считал у Прилепина «социальный пласт». Провинциальную реальность России рубежа 90-х — «нулевых», иными словами, словами, эпоху, сделавшую из глубинной, катастрофической несправедливости норму.
Несправедливость пронизывает всё и вся. Несправедливость — господствующая стихия кинокартины.
Издыхание ельцинской России. Криминализированная до предела действительность — грубая, нищая, темная. Каждый с каждым соревнуется в крутости, в «реальном пацанстве» — включая женщин. Любой человек готов ударить, изувечить, убить прямо сейчас, не задумываясь, лишь бы никто, в том числе и он сам, не заподозрил бы хоть крупинку слабости в душе.
Каждый разговор, да чуть ли не каждая реплика не договариваются до конца, поскольку другая сторона воспринимает слова и фразы как знаки, за которыми видит контекст и понимает недосказанное как уверенно сказанное. Слова сделались дёшевы. Нечего зря болтать! С помощью слов договариваются, «обозначают понятия» и «ставят себя». Из слов выжаты досуха интеллектуальная сложность, любовь, милосердие… да много всего ушло из слов!
Заброшенные заводы, жестокие драки, беспощадность как производная от царящей несправедливости, подворотни, груды ржавого металла, жадная, краденая любовь, проблески человеческого, едва выживающие в океане звериного. Фильм снят в духе кинокартин «Магнитные бури» Вадима Абдрашитова и «Дети чугунных богов» Томаша Тота.
И на этом фоне четыре мушкетера-омоновца, бесстрашные и свирепые, делают то, что никто до них не смог сделать — избавляют город от главного бандита. Иными словами, от самого мощного источника несправедливости. Если смотреть на них с иного угла, получается портрет стражей города, сделавшихся чудовищами, чтобы уничтожить еще более страшных чудовищ.
Что не попало в фильм? Более глубокий пласт прилепинского текста — экзистенциальный. Повесть «Восьмерка» — вещь отнюдь не оптимистическая, это очень тяжелая вещь. Там ясно сказано: в этой жизни нельзя опереться на человеческое, ибо оно непрочно. Там не звериная реальность губит лучшее, что есть в человеке, а просто — реальность. Вовсе не обстановка ельцинской России виновата, нет, таков закон нашего мира в целом. В нем даже самое лучше со временем превращается в прах. Так, прахом становится в повести Прилепина великолепная дружба тех самых четырех мушкетеров. Просто трескается и распадается. В фильме же любовь гибнет, но дружба все-таки остается жива. Алексей Учитель куда как ласковее к своим зрителям, нежели Захар Прилепин к своим читателям.
Вообще, у Прилепина этот экзистенциальный пласт силен и страшен. Ужас распада, обращения в ничто самых тонких материй кочует у него из текста в текст.
Прилепин как будто предупреждает: ничего нет у человека такого, что составило бы ему надежную опору в сей жизни, гарантировало бы счастье или хотя бы безопасность и процветание. Опереться можно на связь с Господом Богом, да еще на то, чему научил отец. Но отец уже мертв, а Бога еще надо принять, перед Богом надо еще смириться.
В сущности, у Прилепина и Учителя вышло два предупреждения, только предупреждают они о разном.
Режиссер напоминает об эпохе, которая, слава Богу, ушла в прошлое, напоминает о самом отвратительном, что она содержала: предельная концентрация несправедливости смывает с людей образ Божий. Даже с самых лучших, самых благородных из них… Упаси Господь, повторится!
Писатель говорит о другом: человек слаб и грешен. Какие бы подвиги он не творил, а трудно ему развязаться с тягою к пороку. Сам своими руками он разрушит то, чем дорожил более всего на свете. Бог дал ему других людей, и рядом с ними может возникнуть тепло. Но так глубока устремленность человека к падению, что не удержит он тепла. Разве только… сам Бог не позволит ему до конца пасть. А без Него — куда?