Гимн родства: роман-потрясение о пробуждении русских
О книге Захара Прилепина «Санькя» (2006 год).
Само название романа — «Санькя» — воспринималось за нарочитую ошибку, вызов. Аннотация к первому изданию книги, которое вышло в 2006 году, завершалась словами: «Мы присутствуем при рождении нового оригинального писателя». Вроде бы ни к чему не обязывающая фраза, таких «путевок в жизнь» выписывали очень и очень много, но на этот раз попавшая в точку. Эпитет «оригинальный» здесь читается не в том смысле, что автор — большой оригинал и затейник, конечно, нет. Он неповторимый, не один в ряду многих, а сам по себе — самодостаточная величина, которая и будет в перспективе характеризовать нынешнее состояние отечественной литературы.
Если с дебютным романом «Патологии» Захар Прилепин еще примерялся и пристреливался, протискивался в литературу и определял в ней свое место, то после «Санькя» уже все стало с ним понятно. Что пришел всерьёз и надолго и будет вести себя в этой самой литературе по-хозяйски, причём на это у него есть все основания.
«Санькя» — роман-пробуждение. Выход из русской зимы и мерзлоты, которая в девяностые, казалось, будет вечной, как страшный и стыдный сон. И вот эта летаргия прервалась, и люди услышали понятные и простые вещи, в которых звучала родная интонация. Тогда стало понятно, что вот из России пришел близкий человек, и он здесь местный, и он — брат. Братство — это глубочайшая укорененность и растворенность в истории и культуре отечественной цивилизации, трансляция ее духа и музыки, исходящей не из мыслительных формул, а из самой человеческой сути, как дыхание, естественно.
Что-то подобное чуть раньше слышали в балабановском фильме «Брат». Но тогда еще немногие готовы были различить смысл, он терялся, его оглушал шум повсеместного хаоса и неустроя. Саша Тишин Прилепина в какой-то мере вышел из бушлата и свитера крупной вязки Данилы Багрова, он пришел с той же ключевой философией и интуицией цельности, что у него есть «огромная семья» и все, что вокруг — это его родное. Только нужно это родное привести в порядок, прибраться, вымести пыль, наполнить музыкой любви и гармонии, вместо какофонии разлада и хаоса.
В прилепинской книге речь идёт о поиске света впотьмах, братства в беспросветной ситуации распада. Герой, будто выныривает из пучины хаоса, преодолевает ее, делая большие гребки руками и отталкиваясь ногами. У него есть свои крылья, он много знает о «брильянтовых дорогах», которые проложены у него внутри, как традиция, как путь родства. И это в повсеместной ситуации, когда все связи рушатся и разрубаются. Роман стал очень важным посланием и своевременным.
В «Санькя» есть принципиально важный эпизод, когда главный герой Саша Тишин, приезжая в деревню, приходит на речной пляж. В детстве — это было его любимое место, связано оно и с воспоминаниями об отце. Теперь пляж стал пустынным и зарос лопухами. Саша бросился в «бой» с сорняками, принялся выдергивать их с корнем до последнего, освобождая пространство и память. После пляж предстал, будто «переболел какой-то заразой». Преодоление этой заразы, очистка от сорняков, превращающих чистое и практически священное место в пустырь — и есть дело Саши.
Этот пляж, заросший лопухами, конечно же, аллегория заброшенной России, которая ждет мужских рук. Также и киношный Багров очищает свой «пляж» от всевозможных сорняков, в избытке поросших здесь за последние годы. Рвет с корнем и даже смертельно, но только сорняки.
Можно взять пример из реальной жизни: в 2010 году в селе Ижма Республики Коми Сергей Сотников спас пассажирский авиалайнер, который произвел там аварийную посадку. После закрытия аэропорта в этом селе Сотников по собственной инициативе 12 лет сохранял взлетно-посадочную полосу в рабочем состоянии и в итоге совершил чудо. По всей видимости, в его голове все годы подвижнического труда также звучали эти строчки про «это все мое, родное!»… Так воплотился в реальности ключевой сюжет всей отечественной современности. Мы все, по сути, занимаемся расчисткой пляжа, нашей памяти, полосы, которую стараемся сохранить в рабочем состоянии в надежде, что на ней вновь закипит жизнь, и эта жизнь будет не сокращаться под натиском сорняков, а вновь станет осваивать пространства и территории. Это не базаровская расчистка плацдарма для чего-то нового и невиданного, а восстановление преемственности и целокупности отечественной цивилизации.
Герой Прилепина — наш Егор Прокудин из «Калины красной» Василия Шукшина, который в финале кровью и ногами растворился с землей, обнял березки: «Это все мое, родное». «Санькя» — надежда на возрождение человека. Наш современный человеческий ренессанс после многих лет стыдного блуждания впотьмах. Вместе с ним мы все, как блудные дети, зажав крестик во рту, вернулись к себе на родину, теперь осталось ее обустроить…
Борьба с сорняками у Тишина проходила не только на пляже, но и в идеологической плоскости, в диспутах с философом-советником Безлетовым. Его фамилия, как область пустоты, противоположная свету и красоте в пушкинском гимне чуду — стихотворении «Я помню чудное мгновенье». Помните, ту самую территорию провала и промежутка, обозначенную Пушкиным: «Без божества, без вдохновенья, // Без слез, без жизни, без любви»? Это и есть Безлетов, а безлетовщина — беспросветье нигилизма, которое накрыло страну после эпохи распада и грозилось устроить в ней что-то подобное бесконечной полярной ночи.
Безлетов — дух пустоты, он ее заклинает и славит: здесь нет ничего. Ничего! И каждая его фраза, будто гвоздь в крышку гроба всему, что вокруг. России, историю которой он тщится закрыть. Но это он так думает. По его мнению, «Россия должна уйти в ментальное измерение». И ведь уходила же, уходила, оттого и Безлетов так уверен был в своих словах, что не просто говорил, а изрекал «истины». Он состоит в советниках губернатора, находится при власти и ей нашептывает свое искусительное. Этакий сорняк при власти, и его философия долгие годы была определяющей и разлагающей в стране. Впрочем, и сейчас она ждет своего часа, чтобы вновь убийственно завьюжить…
Безлетовщина — деструктивная энергия, с которой стране приходится сталкиваться до сих пор. Это подпольный дух распада, вырвавшийся наружу из расщелины и разлома, образовавшегося в последние годы жизни великой страны. Пустота Безлетова ее добивала и мародерствовала на руинах. И история этого буйства, к сожалению, не закрыта, а распадное не запечатано в своем подполье…
Лыко в строку и другой персонаж романа — Лева, прообразом которого является Дмитрий Быков. В его восприятии история страны из хаоса и крови «слеплена». Собственно, об этом быковский «Июнь». Лева повзрослел, стал более злобен и мрачен и уже готов проклинать за то, что реальность совершенно не соответствует конструкции, так хорошо и по фэн-шую разложенной по полочкам в его голове. Страшно ведь самому себе признаться, что там внутри на самом деле пыльный чулан.
«Ни почва, ни честь, ни победа, ни справедливость — ничто из перечисленного не нуждается в идеологии», — заявляет в больничной палате Леве Саша Тишин. Это все то, что не требует доказательств, как и любовь. Как и чувство родства, о котором беспрерывно говорит Тишин, противопоставляя пустыне и хаосу своих оппонентов. Он вовсе не резонер, а человек действия и поступка. Как на пляже детства с сорняками да лопухами… Его цель — вернуть себе Россию, которую у него отняли, заполнив вакуум теми самыми сорняками. Россию родства, где «все мое, родное», и я сам ей принадлежу полностью и без остатка.
Если дальше проводить аналогии с «Калиной красной», то надо сказать, что и Шукшин описывает нечто схожее с безлетовщиной. Взять тех же уркаганов — своеобразный андеграунд, собрание представителей «творческой интеллигенции», которых «преступный режим» загнал на криминальную ниву. Это не семья, а чужие, отправная точка их мировоззрения: мужиков в России много.
«И лежал он, русский крестьянин, в родной степи, вблизи от дома… Лежал, приникнув щекой к земле, как будто слушал что-то такое, одному ему слышное. Так он в детстве прижимался к столбам», — таково было окончательное возвращение блудного Егора Прокудина в «семью». Последнее действие Саньки, описанное в романе: он положил в рот нательный крестик. Тогда искрой вспыхнула мысль, что все «вот-вот прекратится, и — ничего не кончится». Такое вот истинное и безусловное переживание родства с миром, положенного на музыку пасхального возгласа: «Смерти больше нет!»
Прилепинский роман о возвращении молодых, неустроенных, дерзких и полных сил молодых людей, которые не готовы ощущать себя на обочине жизни. Того самого «поколения БМП». Эта аббревиатура была в те годы в ходу и расшифровывалась «без меня поделили (победили)». И тут речь вовсе не о личном, не о шкурном, а «за державу обидно» — как сказал герой культового советского фильма.
Санькя — «проклятый» герой. Он вызывает огонь на себя. Как и сам Захар Прилепин не страшится стать таким же «проклятым», так как знает, ради чего всякий раз идет на это. Взять хотя бы его донбасскую историю. Сколько проклятий посыпалось в его адрес, сколько ярлыков навешано и сколько дверей было закрыто после этого. Но он знал ради чего. Там также его семья и отделаться просто гуманитаркой не мог…
Важно еще и то, что «Санькя» — голос поколения, вошедшего в литературу в начале нового века. Шаргунов крикнул «Ура!», и все ожило и пришло в движение. Поколения уникального, вышедшего из двух реальностей: советской, а также современной российской, и при этом чувствующее ответственность за все происходящее. Есть ли экстремизм в «Санькя»? Вовсе нет, как нет и криминально-уголовного флёра в «Калине красной». Проходила информация, ее подтверждал также сам автор, что роман читал президент Владимир Путин. Было бы интересно с ним побеседовать о книге. Хотя думается, что он также на той самой волне, что и Егор Прокудин, что и Данила Багров, что и Саша Тишин — на волне родства. И это не требует какого-либо идеологического обоснования.