«Господи, помоги стране, чьи дети не хотят жить»
Мария Ремизова: «[Герой романа Захара Прилепина] Санька, Сашка — жертва межвременья, обитатель глухого провинциального городка, где все российские язвы обнажены с беззастенчивой откровенностью»
Роман Захара Прилепина «Санькя» вошел в шорт-лист литературной премии Букер.
За основу сюжета Прилепин берет частично реальные, частично вымышленные действия членов партии «Национал-большевиков», чаще именуемых «нацболами» (в тексте они названы «Союз созидающих»), а под фамилией Костенко выводит их харизматического лидера и идейного вдохновителя Эдуарда Лимонова (видимо, потому, что подлинная фамилия Лимонова — Савенко). Главный герой, тот самый Санька (Санькя — так произносит его имя деревенская бабушка, очевидно, вынося в заглавие диалектный фонетический штрих, автор хотел подчеркнуть связь своих персонажей с народной средой, что в контексте романа если и не главная, то одна из главнейших идейных силовых линий), так вот, это Санька, Сашка — жертва межвременья, обитатель глухого провинциального городка, где все российские язвы обнажены с беззастенчивой откровенностью, где то, что еще Горький назвал «свинцовыми мерзостями русской жизни», предстает во всей своей неприглядной красе и открывается каждому с рождения вместе с комплексом безысходности и тупой, обезволивающей безнадежности.
Вот из этой среды выходит прилепинский герой и все остальные персонажи романа. Собственно говоря, «Санькя» — это книга о злости, об огромной детской обиде со слезами на глазах, об обиде, которая из-за неразрешимости и невозможности преображения, переходит в агрессию и истерику, чреватую разрушением и кровью.
Интересно, что автор несколько раз ставит своих героев в затруднительное положение, где им приходится излагать, так сказать, позитивную программу переустройства мира. И выясняется, что таковой не существует в принципе. Раз за разом предлагается ряд эмоциональных выкриков, вроде «мы хотим вернуть себе страну», «русским должны все, русские не должны никому», «любить родину — все равно, что любить мать», и так далее, развернуты красочные пассажи мерзкого изобилия, допустим, в ресторане или супермаркете, категорически недоступного обычному трудящемуся человеку, — и только. В лучшем случае показан субстрат, на котором, словно дрожжевое тесто, поднимается ненависть, но даже о причинах можно только догадываться, используя уже собственный интеллектуально-аналитический аппарат. Ни персонажи, ни автор до анализа не доходят. Впрочем, они к нему и не стремятся. Совсем.
Можно, конечно, поблагодарить Захара Прилепина за добросовестный натурализм, с которым он прописал эту мало кому известную среду. За портрет больных измученных детей, на которых общество наплевало задолго до их рождения. И даже за честность, с которой он изобразил этот закрытый мирок, не приписав ему достоинств, которых у него нет. В том числе — и это главное, — способности анализировать и внятно формулировать картину мира и собственные идейные установки.
Да, и мы с готовностью это сделаем. Поблагодарим. Но никакая благодарность не сможет настолько отвести нам глаза, что мы не заметим главного недостатка романа — а именно отсутствия необходимой дистанции между автором и персонажами. Автор глядит на описываемую реальность не сбоку, не сверху, а примерно из той же плоскости, что и его не обремененные ни базовыми историко-философскими знаниями, ни рефлексией герои. А ведь речь идет не о пустяках, не о каких-то там личных переживаниях и трелях соловья. Речь о революции и гражданской войне. То есть о сотнях, если не тысячах гипотетических трупов и изломанных судеб.
Финал романа рисует страшный самоубийственный бунт членов «Союза созидающих» против государства. Он выливается в захват ОМОНовской базы и склада с оружием, а после — захвата нескольких отделений милиции и резиденции губернатора. Размах человеческих жертв от страницы к странице все нарастает. Засевшие в резиденции губернатора камикадзе отчетливо понимают, что никто не выйдет отсюда живым. Да им это и не нужно. Воля к смерти — их главное устремление. Положим, сами они полагают такой демарш насущно необходимой демонстрацией протеста. Но во имя чего? Во имя тех жалких лозунгов, которые они до этого лепетали на протяжении романа? Похоже, им просто вовсе не хочется жить. Кажется, это какое-то очень опасное — и очень симптоматичное — суицидальное состояние нации. Пусть не всей, пусть лишь ее части. И все же… Господи, помоги стране, чьи дети не хотят жить…