У наци не взрослое лицо
Судьбы России в романе о большевиках
В романе Захара Прилепина “Санькя” НБП имеет другое название — “Союз созидающих”. Книга серьезная, психологическая, вдумчивая. Это не программа партии, это о России и о человеке.
Молодой автор — настоящее его имя Евгений — успел повидать многое в этой жизни. Окончил филфак, бывший командир отделения ОМОН, участник чеченской войны, сейчас журналист в Нижнем Новгороде. Как член НБП участвовал во множестве политических акций. Как писатель получил несколько премий и издал роман о Чечне “Патологии”. Роман “Санькя” выдвинут на премию “Национальный бестселлер”.
Главный герой Саша Тишин — молодой парень из провинциального города. Герой получился до того ярким и до того русским — во всех смыслах, что становится родным и запоминается надолго. После школы он смог обойтись без институтов, чтобы стать достаточно образованным и понимающим. Если бы хоть половине современной молодежи иметь такой ум, логику, вдумчивость, глубину самосознания и рефлексии… Жизнь такова, что выходов из нее всего несколько — или водка, или смерть, или членство в партии. Последнее и становится единственным смыслом его жизни. От прошлого осталась только тяжесть, поэтому терять нечего. У него есть мать — работает за гроши в поликлинике. Когда умер отец, мать захотела похоронить его в деревне, где он родился, за несколько десятков километров от города. Зима. Автобус завяз в снегу, водитель, жалея автобус, уехал и бросил в лесу гроб, Саньку, его мать и друга отца. Больше десяти часов они тащили гроб по снегу — ни саней, ни сил. “Безлюдье… — шептал Саша тихо. — На безлюдье льды… Льды и снега…” Когда ночью стало ясно, что они замерзнут в этом лесу, появился мужик из ближайшей деревни, на лошади, с санями. Это прошлое.
Роман начинается с дикого, вольного, разбойного погрома в Москве, где собрались все члены “Союза созидающих”. Они рушат лотки, бьют витрины, разбрасывают по площади цветы, бьют фонари, поджигают машины и кричат слова “революция”, “любовь” и “война”. Их объявили в розыск. И Саша едет в деревню к бабушке и деду. Они-то и называли всегда Сашу — Санькя. Захлестывает чувство смерти — вся деревня, когда-то полная людей, вымерла, спилась, разбилась на мотоциклах. Сейчас умирает дед. Человеческое прошлое пока еще хранится в его слезящихся глазах, в спокойных и горьких бабушкиных словах, в фотографиях 30-х годов. “Только один он, Саша, и остался хранителем малого знания о той жизни, что прожили люди, изображенные на черно-белых снимках. Или никчемно оно и не нужно?”
“Человек — это огромная, шумящая пустота, где сквозняки и безумные расстояния между каждым атомом. Это и есть космос. И мы точно так же живем внутри страшной, неведомой нам, пугающей нас пустоты. Но на самом деле мы дома, мы внутри того, что является нашим образом и нашим подобием”. На этом фоне всеобщей пустоты для Саши единственной надеждой остается что-то изменить. В стране или в жизни.
Лидер “союзников” сидит в тюрьме, фамилия его не Лимонов, а Костенко, и его тень витает над маленькими мальчиками и девочками, прячущими в тайниках вместо любовных записок автоматы. “Союзников” множество, есть несовершеннолетние ребята, девушки — или очень красивые, или совсем некрасивые. В конце романа любимая девушка Саши будет до полусмерти избита за то, что попала в президента мешком с кетчупом и майонезом. Его лучший друг сидит в тюрьме за акцию в Риге — требование прекратить уголовные дела по русским ветеранам войны, “живущим в гордой прибалтийской стране”. За это же Сашу избивают до бесчувствия, втыкают в грудь “розочку” бутылки… В образе его соседа по больничной палате выведен поэт Дмитрий Быков, как признался автор, хотя догадаться сложно. Лева утверждает, что “одни палачи отняли Россию у других палачей. Нынешние тебя хотя бы в живых оставили”. “Я готов жить при любой власти, если эта власть обеспечивает сохранность территории и воспроизведение населения. Нынешняя власть не обеспечивает”, — отвечает Санькя.
Он пробует последний выход — революция. “Союзники” захватили здание спецназа МВД, потом управление внутренних дел своего города, заперлись в здании администрации. Здание, разумеется, окружено. Финал романа — Саша с гранатометом в руках стоит у окна. “В голове, странно единые, жили два ощущения: все скоро, вот-вот прекратится и — ничего не кончится, все так и будет дальше, только так”.
С силовыми методами “Союза созидающих” можно не соглашаться. Можно испытывать к ним отвращение. Но русская литература в традиции Лермонтова, Достоевского и Толстого возрождается, это факт. Тут и образ природы, и психологизм, и разговоры о душе и о судьбах России. И любовь, и характер, и детали. Роман заслуживает очень высокой оценки. Он предлагает нового героя нашего времени — вместо того, что предложил сериал “Бандитский Петербург”. Что Захар Прилепин сделает со своим героем после занавеса? Убьют его на этом окне или он через два дня поедет на захват Москвы?<
* * *
— Евгений, роман, конечно, написан на автобиографическом материале?
— Я много времени провел в партии, среди нацболов, несколько лет являлся одним из неформальных руководителей нижегородского отделения партии. В то же время я никогда не был профессиональным революционером и себя за такового не выдаю. У меня, например, есть редкий опыт: во время митингов и шествий я бывал по разные стороны кордона. И в качестве разгоняющего митинги, и в качестве митингующего. Поэтому мне более-менее ясна психология обеих сторон.
— Что заставило вас создать роман именно о партии?
— Роман написан по нескольким причинам. Одна из них: попытка остановить нарочитое упрощение ситуации в России, в том числе и ситуации вокруг так называемого молодежного экстремизма. Если власть и СМИ будут с тем же остервенением записывать в фашисты всех кого ни попадя, это может закончиться нехорошими вещами. Действия “союзников” происходят пока на бумаге. Это своеобразное предупреждение с моей стороны.
— Вашу книгу можно назвать программой партии?
— События в романе не являются точным слепком с партийной деятельности — и я нарочно переименовал партию в “Союз созидающих”, чтобы никому в голову не пришло обвинять партию в попытке государственного переворота.
— Вам не кажется, что вы идеализируете НБП?
— У партийцев и у тех людей, что относятся к НБП недоброжелательно, может быть самое разное восприятие и партии, и моей книжки, я никому ничего не навязываю. Если кто-то рискнет доказать обратное — тем более в романной форме, — написав книгу о нехороших, неумных, фашиствующих нацболах, — я отнесусь к этой попытке с интересом.
— Что будет дальше, за гранью романа, с Сашей? Революция? Или 15 лет тюрьмы?
— Что будет в романе дальше, я не знаю, если бы знал — написал. У меня есть только невнятное ощущение — оно выражено в последней фразе романа. Мы не проиграем. Но это не значит, что подобные нам завтра придут к власти. Россия непредсказуема.
«Московский Комсомолец»