Ян Левченко
Детям нужна революция
Роман “Санькя” рассказывает о национал-большевиках без пропагандистской истерики, но с неподдельной горечью. Таков традиционный вкус “пролетарского гуманизма”.
Санькя – так с простонародным выговором, приглушая распахнутое “а”, зовут главного героя дед и бабка. Они – соль земли, недостижимый и вымирающий идеал. Сам Саша Тишин живет в провинциальном, но большом городе, чье метро и удаленность от Москвы на 500 км безошибочно обнаруживают Нижний Новгород, где учился автор и родился его духовный отец – классик пролетарской литературы.
Саша нигде толком не учился, кроме школы, да и работал как-то невнятно: “Иногда грузил, иногда разгружал… однажды на заводе… охранял, подметал. Все на совесть”. Детство – потерянный рай, а все, что потом, – всегда усталая, прибитая мать и спивающийся отец, преподаватель университета, интеллектуал от сохи. Саша тоже алкоголик, это такая незаметная норма: водка и пиво без закуски, но под сигарету, тревожная похмельная бессонница, лихорадочная бодрость. Единственное, что вдохновляет его душу, это чувство родины, которое он не может для себя определить и поэтому считает предельно конкретным. “Союз созидающих” (так в романе названа Национал-большевистская партия) держится на таких, как он, – живущих с гулкой барабанной пустотой внутри и окруженных ею снаружи.
“И каждый будет наказан, и каждый награжден, – медитирует Саша, – и ничего нельзя постичь, и все при этом просто и легко”.
Парадоксальным образом его внутренние монологи смахивают на
раздумья Пьера Безухова в его честном и тщетном постижении себя.
Впрочем, нет, наверное, никакого парадокса: Алексей Максимович
Горький (из купцов) чтил Льва Николаевича Толстого (из дворян).
Будни простого партийца: шутовские, но жестокие акции,
полулегальные перемещения по стране, по-человечески разные и
одинаково отмороженные друзья. Натянутые отношения с матерью:
чувство вины перед ней столь безмерно, что уже не дает о себе
знать, все происходит на его фоне. Ранняя смерть отца, который
никогда не занимался сыном. “Мы – безотцовщина в поисках того, чему
мы нужны, как сыновья”. Воспоминания о жуткой процедуре перевозки
тела на родину, в деревню. Застрявший автобус, ругань с шофером,
свалившийся с санок, случайно раскрывшийся гроб, что же мы все
делаем, Господи…
Прилепин показывает своих фактических единомышленников не в лучшем свете. Во всяком случае, он смотрит на партию со стороны и не погружен в ее идеологию целиком. Ему удается проницательно высмеять (возможно, невольно) преувеличенность общих мест и неумение ответить на простые вопросы, чуть ли не комичную ксенофобию, словом, детскую непосредственность героев. Не зря лидер “Союза” по фамилии Костенко (привет Эдуарду Савенко) не признает других слов, кроме “великолепный” и “чудовищный”. Это мир без глубины, питающийся иллюзией простоты.
Русский человек не склонен к признанию ошибок. Это лишь одна из множества мыслей, что обжигает Сашу во время его внутренних диалогов. Но она запоминается сразу и упрямо наводит на размышления. И за отсутствие ответа на вопросы героя, и за финал, лишенный любви и надежды, – спасибо психотерапевту Захару Прилепину, патриоту и человеку. А нацболов жалко, если честно.
Газета.ru