Детям нужна революция
Роман «Санькя» рассказывает о национал-большевиках без пропагандистской истерики, но с неподдельной горечью. Таков традиционный вкус «пролетарского гуманизма».
Санькя — так с простонародным выговором, приглушая распахнутое «а», зовут главного героя дед и бабка. Они — соль земли, недостижимый и вымирающий идеал. Сам Саша Тишин живет в провинциальном, но большом городе, чье метро и удаленность от Москвы на 500 км безошибочно обнаруживают Нижний Новгород, где учился автор и родился его духовный отец — классик пролетарской литературы.
Саша нигде толком не учился, кроме школы, да и работал как-то невнятно: «Иногда грузил, иногда разгружал… однажды на заводе… охранял, подметал. Все на совесть». Детство — потерянный рай, а все, что потом, — всегда усталая, прибитая мать и спивающийся отец, преподаватель университета, интеллектуал от сохи. Саша тоже алкоголик, это такая незаметная норма: водка и пиво без закуски, но под сигарету, тревожная похмельная бессонница, лихорадочная бодрость. Единственное, что вдохновляет его душу, это чувство родины, которое он не может для себя определить и поэтому считает предельно конкретным. «Союз созидающих» (так в романе названа Национал-большевистская партия) держится на таких, как он, — живущих с гулкой барабанной пустотой внутри и окруженных ею снаружи.
«И каждый будет наказан, и каждый награжден, — медитирует Саша, — и ничего нельзя постичь, и все при этом просто и легко».
Парадоксальным образом его внутренние монологи смахивают на раздумья Пьера Безухова в его честном и тщетном постижении себя. Впрочем, нет, наверное, никакого парадокса: Алексей Максимович Горький (из купцов) чтил Льва Николаевича Толстого (из дворян).
Будни простого партийца: шутовские, но жестокие акции, полулегальные перемещения по стране, по-человечески разные и одинаково отмороженные друзья. Натянутые отношения с матерью: чувство вины перед ней столь безмерно, что уже не дает о себе знать, все происходит на его фоне. Ранняя смерть отца, который никогда не занимался сыном. «Мы — безотцовщина в поисках того, чему мы нужны, как сыновья». Воспоминания о жуткой процедуре перевозки тела на родину, в деревню. Застрявший автобус, ругань с шофером, свалившийся с санок, случайно раскрывшийся гроб, что же мы все делаем, Господи…
Прилепин показывает своих фактических единомышленников не в лучшем свете. Во всяком случае, он смотрит на партию со стороны и не погружен в ее идеологию целиком. Ему удается проницательно высмеять (возможно, невольно) преувеличенность общих мест и неумение ответить на простые вопросы, чуть ли не комичную ксенофобию, словом, детскую непосредственность героев. Не зря лидер «Союза» по фамилии Костенко (привет Эдуарду Савенко) не признает других слов, кроме «великолепный» и «чудовищный». Это мир без глубины, питающийся иллюзией простоты.
Русский человек не склонен к признанию ошибок. Это лишь одна из множества мыслей, что обжигает Сашу во время его внутренних диалогов. Но она запоминается сразу и упрямо наводит на размышления. И за отсутствие ответа на вопросы героя, и за финал, лишенный любви и надежды, — спасибо психотерапевту Захару Прилепину, патриоту и человеку. А нацболов жалко, если честно.