Обитель: побег невозможен (о книге Захара Прилепина)
Захар Прилепин. Обитель. М.: «АСТ» — 2014. — 752 с.
Про «Обитель» уже много чего успели сказать: это и «христианский роман» (Дмитрий Володихин), это и роман о том, как о лагере-лаборатории создают советских сверхчеловеков (Дмитрий Быков), это, в конце концов, «как ни крути — не большой русский роман», а «просто роман Прилепина» (Анна Наринская). Словом, каждый критик пытается заарканить метафору поярче. Вот и ваш обозреватель, взявшись за это 700-страничное повествование, сначала не мог избавиться от ощущения, что «Обитель» — это «Один день Ивана Денисовича», экранизированный Никитой Михалковым. Но уже к двадцатой странице понимаешь, что всё и сложнее, и интереснее.
Понятно, что любое сочинение Прилепина — это не только литературный текст, но и медийный повод, однако сосредоточимся именно на художественной стороне. «Обитель» на порядок лучше, чем злободневная «Чёрная обезьяна»: лучше по замыслу, по языку, по композиции. Здесь сохранены фирменно-прилепинский шероховатый слог, искренняя любовь к словечкам типа «взгальный», способность изобрести точное сравнение («ночь проспал — будто неподъёмной землёй засыпанный»), но вдобавок появились уверенное владение сюжетными техниками, чувство композиции. Удивительно, но, как и обещал автор, перед нами в самом деле плутовской, авантюрный роман о лагере: не меньше «правды жизни» здесь важны совпадения и фантасмагорические допущения, странность которых прекрасно осознаёт сам главный герой Артём Горяинов. Стычки с блатными, постоянная угроза расправы, спортивная рота, лазарет, невероятный роман с особисткой, неудачный побег, новый срок… феноменальная везучесть главного героя — двигатель сюжета, поэтому пересказывать его было бы просто нечестно. Эта жутковатая пикарескность — примета новейшего исторического романа: Прилепин внимательно читал литтелловских «Благоволительниц», эту аналогию уже проводят читатели.
Добавим к этому несколько невероятных сцен, таких как, к примеру, отпущение грехов на Секирке. Добавим к этому точно выписанных персонажей, и второстепенных, и эпизодических: Василий Петрович, Афанасьев, Крапин, Моисей Соломонович — читая роман, зримо представляешь каждого. Добавим к этому и намеренное смешение документального и вымышленного: история Артёма Горяинова, о судьбе которого автор знает от прадеда, дополнена дневниками его возлюбленной, а также биографией соловецкого начальника Фёдора Эйхманиса, чья «насколько чудовищно, настолько же ошеломительная биография» интересует Прилепина не меньше судьбы главного героя. Словом, этот 700-страничный эпос о Соловках если и не лучшая книга автора (тут мнения неизбежно разойдутся), то уж точно тот самый opus magnum, который, как известно, должен быть у каждого большого русского писателя. До «Обители» казалось, что самый подходящий жанр Прилепина — рассказ, малая форма, но нет: теперь, наконец, вес взят.
Но так уж задуман, так уж сочинён этот роман, что его читатели будут задумываться и спорить не только о художественной форме. «Что Захара интересует, так это национальная история, которая здесь представлена в химически чистом, лабораторном варианте. Соловки — и есть Россия, макрокосм в микрокосме; остров как модель страны», объясняет критик Лев Данилкин[1]. Понятно, что Соловки — это глобальная метафора родины, в которой порой неразличимы обитель и карцер. «Монастырь спасал тех, кто хотел спастись, — вы поместили в свой монастырь за колючку всех русских людей, дав всем аскезу и возможность стать иноками, равными Пересвету и Ослябе», говорит чекистам владычка Иоанн, один из самых харизматичных песонажей романа. К слову, бывших чекистов среди соловецких заключённых больше, чем священников, а в финале мучители и жертвы вовсе оказываются в одном бараке. Символичен и неудавшийся побег Артёма и его возлюбленной особистки на катере в бескрайнее стылое море; сама свобода в финале романа представляется Артёму Горяинову осенним ледяным морем: «у свободы не было предела и не было жалости, она была голой и пустой» — и замерзшие беглецы вновь плывут обратно, держась маяка на Секирке, самого страшного соловецкого изолятора.
«Потом будут говорить, что здесь был ад. А здесь была жизнь»
Но неужели такой вот лагерь, в котором несмотря на все ужасы «можно жить», и есть национальная матрица?
И тут на ум приходит совсем другой автор: «Может, не потому Бог у нас вроде пахана с мигалками, что мы на зоне живем, а наоборот — потому на зоне живем, что Бога себе выбрали вроде кума с сиреной». Прилепин в 2014-м — как Пелевин в 1999-м; по сути, автор «Обители» сегодня потеснил автора «Generation P». Дело не только в том, что прозу Прилепина, переводимую нынче на 35 языков, критики назвали лучшей прозой десятилетия — просто тонкие буддистские практики освоения реальности уступили грубой художественной лепке. Что поделать, реальность такая. После «Обители» как-то отчётливо понимаешь, что уже не важно, о чём будет следующий роман Пелевина. Главное об «этой стране», увы, сказано.
[1] Данилкин Л. «Обитель» Захара Прилепина: лагерный ад как модель страны // Афиша. 29.04.2014. = http://vozduh.afisha.ru/books/obitel-zahara-prilepina-lagernyy-ad-kak-model-strany/