Почему Соловки? Захар Прилепин. Обитель.
Можно к писателю Прилепину в целом относиться как угодно (я вот, к примеру, раньше почти никак не относился), тем более не обязательно оценивать прилепинские социально-политические убеждения, но с одним непреложным фактом придется смириться (ну, мне, по крайней мере): писатель Прилепин написал настоящий полноценный роман. Почти могучий, страшный, выворачивающий и переворачивающий. Хотя, казалось бы, зачем браться за тему, почти наглухо закрытую многочисленными лагерными писателями — от великанов типа Солженицына и Шаламова до плотного второго литературного ряда? Почему вообще Прилепина туда повело? Строить догадки — непродуктивно, вот и не нужно. И, если совсем уж придираться, то могучим роман получился в ситуации безрыбья — нынче ж почти не ваяют в больших формах — так, чтобы именно формы были большими, а не толщина книжки.
Не знаю, насколько тщательно изучил автор историю Соловков, где все и происходит. Не знаю, есть ли там фактические неточности, погрешности и прочие нестыковки — но знаю, что они случались даже у тех, кто действительно сидел в тюрьмах и лагерях, а потом это описывал. Не знаю, насколько достоверно передана соловецкая атмосфера двадцатых годов — а этого теперь никто не знает и не оспорит, а вдыхать атмосферу через книги, к примеру, Бориса Ширяева или отрывочные воспоминания Дмитрия Лихачева (оба там тогда сидели) и сравнивать ее с созданной спустя почти сто лет — непонятно как. Кстати, эпизод, когда герой прячется в поленнице, пока идет массовый расстрел, а его приехавшая на свидание мать ждет его за пределами зоны — это из биографии именно Лихачева.
Роман Прилепина все равно не документальный (хотя там действует вполне исторически-реальный Федор Эйхманс, фанатичный начальник лагеря), и все равно он — не просто выпуклая трехмерка — макетик Соловецкого монастыря, он ведь не о Соловках, а о человеке в обстоятельствах «какбыСоловков». И человек этот — довольно обычен, среднестатистически интеллигентен, нормально, но не удивительно образован, в меру зол и циничен, в меру раним и нежен, и сидит вовсе не по политической статье, а по уголовной. И про любовь, которой точно бы не было в условиях обычной свободной человеческой жизни, и про желание обрести свободу, и про унылое, неосознанное и не благостное смирение перед невозможностью ее обрести, и про святых и смиренных героев, и про подонков и негодяев — просто про тот круг ада, который может закрутить человека (точнее, много-много людей) только в определенный исторический период и в определенном месте. Но это могут быть не обязательно Соловки в двадцатые годы двадцатого века.