Обитель
За новый роман «Обитель» Захара Прилепина будут ругать как записные патриоты, так и либералы. Он не оправдал их надежд. Те, кто надеялся увидеть политический манифест вместо романа, будут разочарованы.
Когда стало известно, что Прилепин взялся за большой роман о Соловках 20-х годов прошлого века, возникли ожидания, стереотипы, что автор принялся за труд оправдания палачей, ГУЛАГА и прочих зверств того сложного времени. Да и как же иначе, ведь прогрессивная общественность помнит его «Письмо товарищу Сталину», в котором автор, по ее мнению, выступил адвокатом вождя всех времен и морщится от его обличении либерализма, с которыми Прилепин выступает с завидной регулярностью. Что с него взять в этой связи? Значит, не случайно взялся за роман, возжелал подвести историческую основу, чтобы окончательно изобличить всех либералов и оправдать всех советских палачей. Тоннельная логика подсказывает именно такой ход рассуждения.
Но уже сейчас можно с уверенностью сказать, что роман «Обитель» в полной мере оправдает читательские ожидания. О романе будут говорить, обсуждать его, спорить. Есть надежда, что эта книга вернет те бурные общественные дискуссии, которые традиционно сопровождали выход по-настоящему большого произведения. Новый роман — безусловная удача писателя.
«Обитель» не об идеологии, не об оправдании и обличении, не политический лубок. Роман расставляет вопросы и не претендует на выписку рецептур. С таких же позиций подошел друг-соратник Прилепина по писательскому поколению Сергей Шаргунов к написанию своего романа «1993» об известных московских событиях осени 1993 года, который увидел свет в 2013 году.
Свою же личную позицию Прилепин сформулировал ближе к финалу в диалоге с дочерью Федора Эйхманиса — первого коменданта Соловецкого лагеря особого назначения и одного из главных героев повествования: «Я очень мало люблю советскую власть, — медленно подбирая слова, ответил я. — Просто её особенно не любит тот тип людей, что мне, как правило, отвратителен».
Мостик к Соловкам Захар Прилепин прокладывает через прадеда, который отбыл в лагере три года за то, что избил уполномоченного. Имя прадеда и взял себе автор. Это и есть его путь до истории: «Я прикасался к прадеду, прадед воочию видел святых и бесов».
Эту историю прадед передавал деду, тот отцу, который уже излагал ее автору в своей интерпретации, в новом пересказе. От отца и был услышан рассказ про Артема Горяинова и Галину Кучеренко. Заключенного, убившего своего отца в обычной бытовой драке, и чекиста, любовницу самого начальника лагеря Федора Эйхманиса. Отношения Артема и Галины и составляют основную сюжетную линию романа.
Так получилось, что в последнее время стал крайне актуален Михаил Булгаков. В связи с украинскими событиями перечитывали «Белую гвардию» и «Дни Турбиных». В новом романе Прилепина можно почувствовать очевидные переклички с «Мастером и Маргаритой».
Не будет большой натяжкой утверждать, что булгаковский Воланд — это в некотором роде и есть организатор «сверхважного госэксперимента» на Соловках Федор Эйхманис. Инфернальное существо, черт, который выводит наружу человеческие грехи и наказывает за них. Эйхманис с его огромной кипучей энергией — мистагог этого проекта. Жизненное кипение, головокружительный путь деятельного латышского стрелка Прилепин штрихами описывает в финале книги.
Как-то подвыпивший Эйхманис и сам проговаривает о своем «иге»: «о душах ваших думать…» Души человеческие — его объект приложения сил. Не надо забывать, что Воланд — это еще и в некотором роде Чичиков, который также был большой охотник до душ. Мертвых душ.
В «Обители» есть и Мастер — фартовый заключенный Артем, плывущий по течению. Всегда сам по себе, себе на уме. Он будто пишет книгу своей души, идет по тонкой грани — лезвию ножа.
В какой-то момент общение с Эйхманисом затягивает Артема, он временно становится его подручным. И в этом появляется что-то бесовское. Осип Троянский, с которым Горяинов делил келью, замечает ему, сетуя, что тот побрился: «Вошёл кто-то без волос — как бес, — рук не видно, и — будто свисает мантия. Я думал, что пришли забрать… даже не меня, а душу».
Артем и сам иронизирует над собой: «…оттого, что Эйхманис тебя на минуту пригрел, и твоя жалкая человеческая душа сама себе вставила кольцо в губу — и бегает за тенью хозяина».
Есть в книге и своя Маргарита — чекист Галина. Выполняя свою работу, она волей неволей становится ведьмой, обретает демоническую власть над людьми.
Эйхманис с подручными-чекистами совершает не гастроль в Москве (хотя он там и был после Туркестана), а производит особый эксперимент, лабораторию на Соловках. Именно лаборатория, а не лагерь обустраивается здесь, по мнению Эйхманиса. Особый человекобожеский проект, где даже не действуют законы Советской республики. Государство в государстве. Артем считает (по крайней мере, это он говорит Эйхманису), что в этой «цивилизации» создается новый человек.
Образ Соловков у Прилепина создается в полифонии голосов, мнений. Для каждого Соловки свое. Разные формы и разные фазы цивилизации. «Это не лаборатория. И не ад. Это цирк в аду» — считает Василий Петрович.
Осип Троянский, говоря о Соловках, называет их «лабиринтом»: «Ни одна душа ни должна выйти отсюда. Потому что мы — покойники». Поэт Афанасьев сравнивает их с Древним Римом: «те же рожи, та же мерзость, то же скотство и рабство…».
Социальный аспект, прообраз всей России видит в Соловках поручик Мезерницкий, играющий в соловецком театре, и закончивший свою жизнь, после того как выстрелил в Эйхманиса: «А это империю вывернули наизнанку, всю её шубу! А там вши, гниды всякие, клопы — всё там было! Просто шубу носят подкладкой наверх теперь! Это и есть Соловки!»
С этической точки зрения смотрит владычка Иоанн: «Соловки хороши тем, что здесь все видны, как голые, и раздевать не надо».
Сам же Эйхманис считает, что «Соловки — прямое доказательство того, что в русской бойне виноваты все». Всех здесь объединяет общая вина, вот поэтому все здесь и собраны. Произошла катастрофа и за нее предстоит держать ответ. Невиновных нет. Новое грехопадение совершили все и за это все изгнаны сюда, чтобы начать изменять мир. Все здесь изменяется, трансформируется под новую жизнь. На храме появляются звезды. Вместо обители — новый проект СЛОН.
Показателен эпизод с очисткой территории старого кладбища: «Все понемногу вошли в раж: кресты выламывали с остервенением, если не поддавались — рубили». С одной стороны, — это выкорчевывание прошлого, истории, а с другой — реализация проекта судного дня, когда даже мертвецы будто восстают из мертвых и призываются к ответу.
Соловки — «странное место». Ноев ковчег наоборот в ситуации близкой к вселенскому потопу только в пределах одной страны. Можно идти покупать леденцы в «Розмаге» и услышать выстрел, ведь рядом тюрьма, в которой расстреливают.
В бараке полный интернационал: терский казак, еврей, чеченец, негр, китаец, индус. Различные люди и по социальному статусу. Есть священники, белогвардейцы, уголовники, но также и те, кто воевал на стороне красных, чекисты. Никому не избежать этого судного места, на вершине которого находится зловещая Секирка. Об этом каторжном Интернационале подробно писал соловецкий сиделец Павел Флоренский в своих письмах супруге.
Странным местом Соловки называет Василий Петрович. Он тоже странный человек, раньше работал в контрразведке у белых. Крови у него на руках достаточно. Рано или поздно выясняется, как в «Десяти негритят», что за каждым стоит греховный бэкграунд. Каждый, так или иначе, приложил руку к этому потопу.
Соловецкие наказания, как в дантовом аду. Могут поставить на «комарика»: привязать к дереву на съедение кровососам. Симулировавшего на тяжелых работах заключенного заставили нести в монастырь пень с надписью: «Предъявитель сего Филон Паразитович Самоломов направляется на перевязку ноги. После перевязки прошу вернуть на баланы для окончания урока».
В романе Прилепин показывает, что такие понятия, которые принято воспринимать однозначно: жертва и палач, не константны. Жертва при определенных обстоятельствах вполне может стать азартным палачом и наоборот. Колчаковский поручик Бурцев с особым рвением стал выполнять функции начальника. Избил китайца, потом Артема. Поэт Афанасьев подкидывает Артему колоду карт. Ближе к финалу приехала столичная комиссия и увидела перегибы на местах. Местных чекистов арестовали, многих расстреляли. Тот же почти демонический чекист на Секирке — ангел смерти, заходящий со своим колокольчиком и забирающий на тот свет человека. Вскоре и этот ангел падет, станет обычным человеком, трусливым, боящимся смерти. В разряд заключенных перейдет и Галина. Расстрел поставит точку в жизненном пути самого Эйхманиса.
Возникает вопрос вины и невиновности, которым достаточно спекулировали, рассуждая о том времени. К этой проблеме Прилепин подошел с позиций, которые уже были озвучены им в романе «Черная обезьяна». О том, что внутри каждого присутствует свой внутренний ад, который подчиняет себе человека, заставляя блуждать по его кругам. Главное запечатать этот ад, не дать ему вырваться наружу.
Вина лежит на всех, особенно, когда происходит катастрофа, и даже если ты отходишь в сторону, то все равно причастен к ней своим равнодушием: «Артёму неведомо кем заранее было подсказано, что каждый человек носит на дне своём немного ада: пошевелите кочергой — повалит смрадный дым». Кочергой в России пошевелили, активно пошевелили. Когда Артем после избиения попал в больницу, ему владычка Иоанн сказал: «ведь и не одни невинные здесь собрались… да не каждый даже себе признается, с какой виной он сюда пришёл». По мнению Иоанна, земные Соловки — место для раскаяния. Он призывается «покаяться — и если не за те грехи, что вменили нам неразумные судьи, так за другие». У Бога «есть свои Соловки для всех нераскаявшихся, в сто тысяч раз страшнее».
Артем не раскаялся, не стал новым человеком и постепенно растрачивал свой фарт, пока не был зарезан уголовниками. Соловки его так и не отпустили, дали второй срок, а потом и смерть на острие ножа.
В финале он стал безразличным ко всему, обмельчал, стерся, потерял лицо: «сам пропал, как будто его потянули за нитку и распустили». Осознавая свои грехи, в которых он «как в орденах», Артем не нашел силы для избавления от них и потерял себя. Между ангелами и бесами он не принял ни чьей стороны, а потому растворился в пустоте. На это же обречен и соловецкий проект, в котором, как считал Горяинов, воздается новый человек. Жизнь страны, также, как и Артема, оказалась разрубленной на две части.
«Мы наказываем себя очень скоро и собственными руками», — рассуждает уже автор в финале романа, — Русскому человеку себя не жалко: это главная его черта. В России всё Господне попущение. Ему здесь нечем заняться». Бог попускает одним наказывать за грехи других. Если и эти преступают, то и они становятся наказуемыми. Если раньше Достоевский говорил, что поле битвы дьявола с Богом — сердце человека, то теперь эта брань вышла наружу и, как на Страшном Суде, каждый должен дать ответ с кем он, с ангелами или бесами. Сделать свой выбор.
«Человек тёмен и страшен, но мир человечен и тёпел» — этими словами заканчивает Прилепин свою книгу. Обитель — это, конечно же, не только монастырь, но и душа человеческая, которую здесь, как чернику, легко могут смять пальцами.
С «Обителью» русская литература обогатилась еще одной большой книгой. Ее нельзя пропустить равнодушно и быть к ней прохладным.