Увлекательный ад
1929 год. СЛОН, Соловецкий лагерь особого назначения, тот самый, с которого начинался ГУЛаг. Заключенный Артем Горяинов сидит за убийство отца. Убийство определенно непредумышленное, и вообще, Горяинов человек почти во всех отношениях симпатичный. С одной стороны, московский интеллигент, хороших поэтов наизусть помнит, с другой — крепкий, умеющий за себя постоять парень с правильными понятиями о том, что такое хорошо и что такое плохо. В общем, похож на самого Прилепина, в его текстах это обычное дело.
«Обитель» — эпопея сродни гомеровской «Одиссее». 700 с лишним страниц, огромное количество персонажей, стремительный сюжет, оставляющий не слишком много места для рефлексий, постоянная перемена мест действия и участи героев. Десятки смертельных пике, из которых Артем выруливает чудом, что твой Улисс. Желающие могут поупражняться в проведении аналогий между сочинениями Прилепина и Гомера. Две из них самые очевидные: в роли Зевса-вседержителя начальник СЛОНа Федор Эйхманис (в реальности Эйхманс, будущий глава всего ГУЛага), в амплуа Цирцеи — Галина Кучеренко, начальница Информационно-следовательского отдела. Вполне официальная любовница первого и тайная — второго.
Также в наличии представители всевозможных кругов и сословий. Много бывших — бывшие белые офицеры, бывшие революционеры, бывшие попы. Впрочем, если верить Никите «Бесогону» Михалкову, бывших офицеров не бывает, а уж бывших священников тем более. В романе батюшки-зэки играют важные, хотя и неоднозначные роли, не будем забывать, что лагерь расположен в монастыре, опять-таки бывшем. Есть безумные ученые, безмолвствующие мужики, бессердечные палачи. Предостаточно блатных, которые постоянно пытаются убить Артема, но все никак не сподобятся. Герой неуязвим.
Почему так? Потому что Артем постепенно перестает бояться. Не то буддийский парадокс, не то житейский стереотип: выжить можно только в том случае, если не страшно умереть. От себя автор уточняет: «Русскому человеку себя не жалко: это главная его черта». И добавляет: «В России все Господне попущение. Ему здесь нечем заняться. Едва Он, утомленный и яростный, карающую руку вознеся, обернется к нам, вдруг сразу видит: а вот мы сами уже, мы сами — ребра наружу, кишки навыпуск, открытый перелом уральского хребта, голова раздавлена, по тому, что осталось от лица, ползает бесчисленный гнус».
Персонажам «Обители» Прилепин спуску не дает. Даже самые симпатичные из них не лишены червоточин, не избегают неприглядных поступков, не свободны от грехов. «Человек темен и страшен, но мир человечен и тепел», утверждает автор в последнем предложении книги, вот только первая часть этой фразы выглядит куда убедительней второй. И вообще, если мир человечен, а человек при этом темен и страшен, то каков же на самом деле мир? Каков этот мир, если он ограничен пределами Соловков, а монастырская обитель превращена в советскую тюрьму? Ад да и только. Нормальный такой ад, можно привыкнуть.
Впрочем, автор берет слово крайне редко. Прилепин-художник в «Обители» почти не дает высказаться Прилепину-публицисту; с учетом национал-большевистских взглядов последнего это безусловный плюс. Есть и минус: «Обитель», обещавшая стать романом идей, на деле оказалась романом приключений, действие в ней победило содержание. Тут возникает обидная параллель между книгами Прилепина и Элтона, но это, пожалуй, уже чересчур. Обижать Захара такими сравнениями мы не станем.
Юрий Володарский, "Газета-2000" - 5 июня 2014 г.