Настала лучшая пора
В свет вышла «Обитель» Захара Прилепина — семисотстраничный роман, рассказывающий о лагере особого назначения на Соловках. Галина Юзефович считает, что именно этой книгой Прилепин вписал себя в историю русской литературы.
Те, кто привык воспринимать Прилепина исключительно как нацбольствующего трибуна и, соответственно, ждет от него (неважно, с какими чувствами) политизированного высказывания на актуальную тему, будут — нет, не разочарованы, но удивлены. «Обитель» — большой, неспешный и полнокровный роман, действие которого разворачивается в конце 1920-х годов на Соловках, а если какие-то аллюзии на современность там и есть, то намечены они пунктиром, и едва ли не случайно.
Иными словами, лагерная проза, которую так и хочется автоматом вписать в один смысловой ряд с Солженицыным и Шаламовым (а то и с, прости господи, Рыбаковым). Однако делать этого ни в коем случае не следует: во-первых, Соловки — не Гулаг, и эта мысль для Прилепина очень важна, а во-вторых, сама романная коллизия ни в малой мере не напоминает те истории подвижничества, жертвы и угрюмого мужества, которые рассказывают классики жанра.
В центре романа — фигура молодого человека двадцати семи лет, бывшего студента, схлопотавшего свои три года скорее по дури, чем в силу реальной вины или, напротив того, доблести. Именно он оказывается участником и свидетелем сюжетов, происходящих в лагере: то подпадает под обаяние местночтимого «владычки» — блаженного рыжеволосого попика, то грузит с другими лагерниками тяжелые баланы — пригнанный морем плавник, то оказывается втянут в конфликт с местными блатными, то разводит лис на одном из малых островов архипелага, то пробует свои силы в качестве стукача, а то и вовсе влюбляется в подругу всесильного начальника лагеря. Артем (так зовут центрального персонажа «Обители») не то, чтобы совсем лишен собственной индивидуальности — нет, он, как и всегда у Прилепина, личность яркая и колоритная, но главный тут определенно не он. Он — скорее связка, шелковая нитка, соединяющая людей, судьбы и истории. Белогвардейцы и поэты-символисты, уголовники и крестьяне, казаки и священники, монахи и интеллигенты-либералы, красноармейцы и чекисты, а еще актеры, музыканты, беспризорники, китайцы и даже парочка индийских шпионов — вся эта публика вращается вокруг главного героя, иногда вполне успешно оттесняя его с авансцены.
Пожалуй, главное достоинство «Обители» — это именно ее многолюдство. Сотни персонажей, очерченные когда скупо, а когда, напротив, прописанные с добротной соцреалистической подробностью, создают ощущение большой, дышащей, копошащейся, говорящей разными голосами, глядящей на читателя тысячами глаз толпы. Загнанная в тяжелые, порой ужасающе тяжелые условия Соловков, отрезанная от остального мира, толпа эта — большая, но все же обозримая — становится некой моделью, опытным полигоном для всей остальной России. И чувства, здесь бушующие, — это чувства повсеместные, не связанные, пожалуй, ни с условиями содержания, ни даже с исторической эпохой.
Однако об условиях содержания тоже необходимо сказать несколько слов. Соловки, как уже было сказано выше, не Гулаг и тем более не Освенцим, к этой мысли Прилепин подводит читателя вновь и вновь, разными путями. Несмотря на чудовищную жестокость, неэффективность, а порой и откровенное безумие этой конструкции, Соловки — площадка социального эксперимента, а вовсе не фабрика уничтожения. Здесь большевистская власть пытается выплавить из подручного материала принципиально иного, совершенного человека. Именно это миражное, вымороченное свойство территории, помноженное на причудливое разнообразие ее населения, делает прилепинские Соловки аналогом то ли островов блаженных, то ли корабля дураков, то ли ранним прообразом мира уэльбековских «элементарных частиц».
Несмотря на изрядное количество опубликованных текстов, пару весомых премий и громкую публичную (едва ли не светскую) известность, в своем основном — писательском — качестве Захар Прилепин на неприлично долгий срок застрял в статусе «подающего надежды». Хуже того — в последние годы даже и надежды-то начали понемногу иссякать. Раскидистая и амбициозная ЖЗЛ-овская биография Леонида Леонова осталась практически незамеченной, а от последнего романа «Черная обезьяна» и вовсе хотелось побыстрее отвести взгляд. Перехваленный (явно авансом) «Санькя», юношески-неровные «Патологии» и, наконец, полтора десятка по-настоящему замечательных рассказов — вот, собственно, и все, что мог предъявить миру Прилепин. Помимо, разумеется, собственного сурового лика на биллбордах, пропагандирующих чтение, душещипательно-сиротского интервью журналу «Караван историй», обильно растиражированного мускулистого торса и политических высказываний в фейсбуке и на других площадках.
Новый роман Прилепина «Обитель» с большим запасом компенсирует все выданные ему ранее авансы, без малейших сомнений и перемещая его в главные писатели современности, куда-то ошую от Водолазкина, одесную от Шишкина, чуть вниз от Чудакова, чуть вверх от Быкова. И дело тут совершенно не в политических взглядах и не в брутальной маскулинности, а в вещах сугубо практических, простых и измеримых — литературной одаренности и мастшабе личности.
Конечно, при желании в «Обители» можно уловить отзвуки актуальности — особенно в этом смысле интересна поголовная увлеченность зэков харизматичным, могущественным и загадочными начальником лагеря Эйхманисом, аналогом бога на земле и воплощением самого эйдоса власти — притягательной и пугающей одновременно. Однако к чести Прилепина следует признать, что писался роман очевидно не для этого. «Обитель» актуальна примерно в том же смысле, что и «Лавр» Евгения Водолазкина — как книга на все (ну, или по крайней мере, на очень разные) времена. Этим романом Прилепин выписывает себе своеобразную вольную — после «Обители» ему, пожалуй, можно и дальше делать то, что он делает, и говорить то, что говорит. Нравится нам это или нет — уже неважно. По-настоящем большой писатель имеет право быть таким, каким хочет.