Любовные нежности и военные жестокости
Молодой писатель из Нижнего Новгорода Захар Прилепин первым же романом «Патологии» прогремел на весь российский литературный мир.
Конечно, это условность: сегодня никто из писателей не просыпается знаменитым, не гремит, не будоражит умы, а двадцать пять литературных критиков, которые открывают новое литературное светило, сравнимы с прапорщиками-декабристами, пытавшимися, по желчному замечанию Грибоедова, перевернуть Россию.
Да и тираж романа, вошедшего в шорт-лист премии «Национальный бестселлер», говорит сам за себя: 4100 экземпляров — вот вам и бестселлер.
И все-таки Захар Прилепин, несомненно, явление, меняющее сегодняшний литературный ландшафт. В «Патологиях» отражены неимоверные усилия поднять жизнь со всей ее грязью, матом, цинизмом, жестокостью, бессмысленностью и безнадежностью на уровень изысканного и рафинированного текста, где персонажи говорят фразами значительными и запоминающимися, а рассказчик умеет взять за горло энергией повествования.
Это очень мужская книга. Пожалуй, со времен Хемингуэя ни один писатель так не подчеркивал свое мужское начало, свою силу, свою ответственность за происходящее в жизни и, подчеркнем, в литературе.
События разворачиваются на чеченской войне: ее чудовищность и бессмысленность, ее расстрельный юмор, ее картины дикого насилия над человеческой личностью переданы не наблюдателем, но участником, которому до конца жизни предстоит нести груз увиденного.
Крупный план
Ищу цитату, которая бы не слишком напугала. Скажем, эта: «Мы подходим, от вида трупа я невольно дергаюсь. Чувствую, что мне в глотку провалилась большая тухлая рыба и мне ее необходимо немедленно изрыгнуть. Отворачиваюсь и закуриваю.
В глазах стоит дошлое, будто прокопченное тельце со скрюченными пальцами рук, с отсутствующей вспузырившейся половиной лица, где в красном месиве белеют дробленые кости. Астахов подходит к трупу, присаживается возле того, что было головой, разглядывает. Я вижу это боковым зрением.
— Дим, ты поройся, может у него зубы золотые были, — предлагает Астахову Язва, улыбаясь.
— Мужики, это же пацан! — восклицает Астахов. — Ему лет четырнадцать!»
Да, таких картин в книге слишком много. Но очень важно, что они вписаны в другую картину — картину безумной, небывалой и опять же очень мужской любви.
Обожание, обожествление, ласка, страсть, жертвенность: автор пользуется огромным количеством уменьшительных слов, описывая чувства героя к возлюбленной; они могли бы в какой-то момент показаться приторными, но читатель как бы все время держит в уме картины военных смертей, и ему нужен противовес.
Начинается роман с отдельной новеллы, названной «Послесловие». Герой едет в маршрутке со своим маленьким приемным сыном. Маршрутка падает с моста в воду, и никому не спастись. И все-таки герой совершает невозможное: он вступает в единоборство с неизбежным, со всем, что сильнее и могущественнее человека.
«Нас несло течением, и я начал раздевать своего тяжелого, как смертный грех, ребенка. Курточка синяя. Голубенькие джинсики, заплатанные колготки. Свитерок всех цветов счастья, оранжевый, и розовый, и желтый, махровенький, я оставил, не в силах с ним справиться. Вскоре нас подхватили чьи-то руки и нас втащили в лодку.
— Дайте ребенка! — попросила меня женщина в белом халате. Лодочник без усилия разжал мои руки. Всхлипывая, я смотрел за женщиной, как она заново творила жизнь ребенку. Через несколько минут у него изо рта и носа пошла вода».
Вопросы о смысле жизни
Захар Прилепин готовит роман, как тренер готовит классного спортсмена. Учтено все, что может принести дополнительные очки: отменная здоровая форма, энергичный сюжет, сила и мощь метафор, полнокровный герой и эротически-притягательная героиня, грубая лексика и наведенная на резкость оптика, экстрим и нежность.
Название романа, правда, не совсем удачное. Имеется в виду патология любви и патология войны. Два отклонения от нормы человеческой жизни. И как-то уж почему-то получается, что одна патология невозможна без другой. Не будет военных страстей — не будет страстей любовных.
Вполне допускаю, что так было и для Хемингуэя — если не война, то охота, коррида, — если не рисковать жизнью, то зачем она тогда нужна?
Таков настоящий мужчина? Таким хочет видеть его женщина?
Дальше начинаются бесконечные риторические вопросы о смысле жизни. Вот недавно в новостях рассказали о разорившемся американском миллионере, который застрелил свою жену, двоих сыновей и самого себя, чтобы избежать встречи с бедностью.
Такая вот американская трагедия, которую невозможно понять тем, кто всю жизнь существует от зарплаты до зарплаты.
Рильке говорил: «Нашим собственным сердцебиением убиты мы». То есть человек всегда найдет способ быть несчастным. Но нужно ли возводить каждый отдельный способ несчастья в абсолют?