Поэт, культуролог и специалист по Павлу Флоренскому Михаил Кильдяшов рассказывает о знакомстве с Захаром Прилепиным

Предлагаем текстовый вариант интервью, вышедшего в рамках проекта «Культурный ковчег» телеканала «Таврия». Поэт, культуролог и специалист по Павлу Флоренскому Михаил Кильдяшов рассказывает о его знакомстве с Захаром Прилепиным и их удивительных случайных встречах у святынь русского мира.

Справка: Михаил Кильдяшов — русский поэт, публицист, литературный критик. Кандидат филологических наук. Секретарь Союза писателей России, член Общественной палаты Оренбургской области. Постоянный член Изборского клуба. Защитил кандидатскую диссертацию на тему: «Интертекстосфера П. А. Флоренского (языковые аспекты)».

— Прочтем стихотворение Захара:

Уж лучше ржавою слюной дырявить наст,
лицом в снегу шептать: «Ну, отстрелялся, воин…»,
не звать ушедших на высотку, там, где наш
кусок земли отобран и присвоен,

и лучше, щурясь, видеть ярый флаг,
разнежившийся в небесах медово,
и слышать шаг невидимых фаланг,
фалангой пальца касаясь спускового,

и лучше нежить и ласкать свою беду,
свою бедовую, но правую победу,
питаясь яростью дурною, и в бреду
нести в четверг то, что обрыдло в среду, –

вот Отче, вот Отечество, и всё:
здесь больше нет ни смысла, ни ответа,
листьё опавшее, степное будыльё,
тоска запечная от века и до века,

для вас Империя смердит, а мы есть смерды
Империи, мы прах ее и дым,
мы соль ее, и каждые два метра
ее Величества собою освятим,

здесь солоно на вкус, здесь на восходе
ржаная кровь восходит до небес,
беспамятство земное хороводит
нас от «покамест» и до «позарез»,

здесь небеса брюхаты, их подшерсток
осклизл и затхл, не греет, но парит,
здесь каждый неприкаянный подросток
на злом косноязычье говорит,

мы здесь примерзли, языками, брюхом, каждой
своей ресницей, каждым волоском,
мы безымянны все, но всякий павший
сидит средь нас за сумрачным столом, —

так значит лучше — лучше, как мы есть,
как были мы, и так как мы пребудем,
вот рёбра — сердце сохранить, вот крест,
вот родины больные перепутья,

и лучше мне безбрежия её,
чем ваша гнусь, расчёты, сплетни, сметы,
ухмылки ваши, мерзкое враньё,
слова никчемные и лживые победы…

Мы записываем наш выпуск на следующий день после покушения на Захара Прилепина. И хочется найти такие слова, такие интонации, которые хоть немного бы придали ему сил, хоть как-то утолили его боль. Я как человек, которому ноги в свое время тоже достались дорогой ценой через тяжелую операцию, представляю, через что сейчас придется пройти Захару в больнице. Вспоминаю слова поэта Владимира Нарбута, который обращался к Богу:

Христос! Прости меня, я болен.
Я богохульствую, я лгу –
Твоя раздробленная голень
На каждом чудится шагу.

Тому, кто прошел по водам, всегда потом неизбежно будут дробить голени. Тому, кто когда-то обратил воду в вино, чтобы продлился брачный пир, потом неизбежно будут подносить губку с уксусом. Захару предстоит претерпеть многое, но сейчас не время прощать наших врагов. Не время, может быть, высшего милосердия. Святитель московский Филарет в свое время сказал: «Личных врагов прощай, врагов отечества сокрушай, врагами божьими гнушайся». В нынешнюю пору у нас не осталось личных врагов. Все наши личные — враги отечества, враги Божьи. И мы будем их сокрушать, будем ими гнушаться. Буквально вчера, наверное, для всей нашей страны, для каждого человека Захар стал предельно родным человеком. Родным, как сын, как отец, как брат.

О судьбоносных знакомствах и встречах

Я не буду преувеличивать степень моего личного знакомства с Захаром. Скорее, это читательское знакомство. Я вспоминаю поэтическую онтологию «Русская поэзия XXI века», которую составил поэт Геннадий Красников. Эта антология вышла в первое десятилетие этого самого века. И когда я ее внимательно читал, пролистывал, у каждого автора там была фотография. И вот среди молодых людей и немолодых, в стильных пиджаках и разбитных футболках, была фотография одного человека — сейчас она стала расхожей, хрестоматийной. Этот человек был в камуфляже, в военной бандане, сидел, прислонившись к стене какого-то сурового здания.

Вокруг него были автоматы. Понятно, это был Захар Прилепин. И вот эта фотография сразу обратила на себя мое читательское внимание. Тогда я впервые прочел роман «Патологии». И стало понятно, что в литературу пришло новое поколение условной лейтенантской прозы. Поколение, которое, может быть, на десятилетие, на пятнадцатилетие старше моего. И Захар казался тогда мне, совсем юному молодому студенту, старшим братом, который на чеченских войнах закупоривал эту пробоину истории, чтобы для молодости нашего поколения отыграть хоть немного исторического времени спокойного, для возмужания, для возрастания. Я думаю, им это удалось в полной мере. Потому что новые испытания, которые пришли сегодня, конечно, от нас этого возмужания тоже потребуют.

Я вспоминаю роман «Санькя». Моим любимым эпизодом из всего творчества Прилепина, где главный герой еще совсем мальчишкой, подростком после смерти отца тащит его гроб через темный заснеженный лес. Водитель автобуса не стал вести до села гроб. Там хотели похоронить отца главного героя.

И вот этот пацан тащит среди тьмы и бездорожья гроб своего отца. Это очень символическая ситуация, когда поколение Захара и, может быть, в какой-то степени мое поколение было обречено через это историческое бездорожье пронести память о свои отцах. И вот кажется, что мы из этого сумрачного леса сегодня вышли. Мы видим, что мы сами уже поседели, у нас появились морщины. Мы сами стали отцами. И жизнь подошла к нам с иной мерой. Но вот это не утраченное отцовство оказалось спасительным для каждого из нас. Когда-то по поводу книги «Восьмерка» с Захаром Прилепиным я делал интервью для газеты «День литературы». И вот я задал ему вопрос по поводу отца. И он тогда ответил следующее, буквально цитата:

Люди, недополучившие любви и понимания в детстве, всю жизнь стремятся это наверстать. Ухватить кусок сердечной нежности. И, как правило, ничего не удается. А те, у кого это было, у них всегда есть, как в игре, запасная жизнь. Что-то такое берегущее под кожей. Тайная комната в сердце.

И вот представляется мне, что после этой ужасной трагедии, после этого ужасного взрыва какая-то неведомая сила помогла уже раненому Захару выбраться, спастись. Может быть, это была отцовская рука, которая неведомой дланью помогла ему сделать этот спасительный рывок.

Удар по Захару Прилепину — это удар не собственно по человеку. У нас с ним однажды была особенно памятная для меня встреча. Может быть, скоротечная, и сам Захар ее не запомнил. Это было несколько лет назад. Это было примерно такое же, как сейчас, пасхальное время. Я был в Сергиевом Посаде, в Троице-Сергиевой лавре. В Академическом храме, в храме духовной академии, в Покровском храме.

Вот закончилась литургия. И уже к концу службы Захар со своими товарищами неожиданно пришел в этот храм. Я тогда скромно прошел мимо него, произнес «Христос воскресе». Захар мне ответил, так искренне разулыбался. Я напомнил ему про это наше давнишнее интервью, он его вспомнил. И как-то мы разошлись: я не хотел быть навязчивым. После службы я отправился в музей Флоренского, который есть неподалеку от лавры в Сергиевом Посаде.

Я шел не спеша, и когда пришел, Захар уже тоже был там. Ему рассказывали о Флоренском. Директор музея сказала, что я работаю над книгой в серии ЖЗЛ — о Флоренском. Тогда я только начинал работу. И Захар как опытный автор этой серии на прощание сказал мне ободряющее: «Работаем». И теперь я думаю, что это было сказано не только по поводу книги.

То стихотворение, которое я вам прочел, написано в иную пору жизни Захара. Это, наверное, конец 90-х — начало 2000-х. Это еще лимоновский период, скажем так, Захара Прилепина. Но поражаешься сегодня, как некоторые строчки стали в буквальном смысле пророческими. Содрогаешься, когда читаешь: «…мы соль ее, и каждые два метра ее Величества собою освятим». Содрогаешься, когда читаешь про этот пир за каким-то нетленным столом, где убого все живы и «всякий павший сидит средь нас за сумрачным столом». Это все о дне сегодняшнем. И может быть, не ведая того, Захар Прилепин, когда писал эти строки, выкликал нынешнее время — грозное, но победное для нас.

Когда-то Прилепин о своем старшем и моем старшем товарище и учителе Проханове сказал: «Проханов ни в чем не изменял себе. И если ты всю жизнь стоишь на своем, если ты тверд, то время сделает виток и к тебе вернется». То же самое мы можем сказать о Захаре. Он встал и стоял.

В свое время Лимонов говорил своим молодым сподвижникам: «Если ты встал, так ты стой». И Захар встал и стоит. И время победное русское — пришло к нему. Пришло через него. Эта череда страшных покушений… Вспоминаем Александра Дугина и его дочь. Вспоминаем Владлена Татарского. И теперь покушение на Захара представляется мне какой-то единой страшной взрывной волной, которую запустили наши враги в сторону отечества. И люди, которые берут на себя глобальную ответственность за Россию, собою и своими ближними, своими родными гасят эту волну. Гасят дорожайшей ценой — ценой собственной дочери. Ценой близкого фронтового друга. Но эта волна действительно гасится ради того, чтобы уберечь детей, стариков, уберечь русские святыни, русскую историю.

Посмотрите, произошла атака на кремль и буквально вскоре — атака на Захара Прилепина. Почему такая череда событий? Потому что с Прилепиным воюют как с целым полком, как с целой армией. Покуситься на Прилепина — это значит покуситься на всю страну. Потому что это человек-государство, человек, который воплощает собой державность во всех ее смыслах.

Когда-то в свое время я писал отзыв о фильме «Дежурство», в котором главную роль сыграл Захар Прилепин. Это была небольшая короткометражка. И там я Прилепина назвал всадником по имени Жизнь. Это человек, который всем смертям назло, я уверен, всем покушениям назло одолеет все тяготы. Слава Богу, очень живучий человек. Неслучайно его литературное имя Захар в переводе с древнееврейского обозначает «тот, который всегда нужен Богу». Всем смертям назло Захар преодолеет всё.

О наказании для террористов и призывах отменить смертную казнь

— Для меня это очень тяжелый вопрос как для православного человека, как для человека, который знает цену милосердию в жизни. Милосердия в жизни мало. Но в ответ мне скажут: «А кого ты, собственно, жалеешь?» Действительно, мне однозначно на этот вопрос ответить сложно. Буквально вчера вечером Изборский клуб, к которому и Захар Прилепин, и я, грешный, принадлежим, опубликовал официальное обращение, официальное письмо по поводу случившегося с Захаром. И в том числе там говорится о необходимости в ситуации военного времени отменить мораторий на смертную казнь. Я подписался под этим письмом. Сегодня, в нынешних исторических условиях, я под ним подписался. Но всё равно какие-то терзания остаются.

Помнится, однажды на нашей Оренбургской земле мы с Александром Андреевичем Прохановым, когда он побывал в Оренбуржье, посетили страшную тюрьму для пожизненно заключенных «Черный дельфин». Естественно, заключенных нам не выводили, нам только фактически рассказывали, как они содержатся, а там страшные люди — террористы, людоеды, маньяки. Мы прошли по коридорам, и когда мы вышли, Проханов сказал мне: «Будешь в следующий раз в церкви — поставь за них свечку».

И в этот же день, на удивление, Проханову во время встречи с читателями задали вопрос: «Как относиться к смертной казни?» Казалось бы, от Проханова, зная его мощь и напор, мы ожидали категоричного ответа. Но тогда он сказал: «А кто возьмет топор?» Но сегодня топор в руках истории. «Есть и божий суд, наперсники разврата», — мы вспоминаем строчки Лермонтова. Но, думаю, военное время несет с собой иную меру всего.

В завершение

Позвольте к Захару обратиться, скажем так, от первого лица. Захар, дорогой, думаю, ты разрешишь обращаться к тебе на ты. Я вспоминаю нашу встречу в Сергиевом Посаде, вспоминаю, как ты внимательно, увлеченно, с присущим тебе азартом слушал всё то, что рассказывали тогда о Флоренском. У отца Павла есть такие слова: «Удел величия — страдание». Для великих людей страдание неизбежно. Но как известно, блаженны страждущие.

Я молюсь за то, чтобы к твоей больничной постели пришел преподобный Сергий Радонежский, святитель земли русской. Чтобы он утолил твои боли, уврачевал твои раны и благословил, как во все века благословлял наших ратников. Вновь благословил тебя на праведный бой.

Я уповаю на то, что очень скоро мы с тобой вновь встретимся в Сергиевом Посаде, взойдем на Маковец, на холм, где находится Троице-Сергиева лавра. Посетим прекрасный Троицкий собор, подойдем к раке с мощами преподобного. Это будет белый, летний, счастливый день. Может быть, это будет 6 августа по старому — Преображение Господне. Надеюсь, к тому времени ты уже встанешь на ноги. Сил тебе! Здравия! Работаем! С Богом…

Михаил Кильдяшов
«Ваши Новости», 20.05.2023