Киплинг нижегородского разлива
Нынешний Нацбест выиграла книга Дмитрия Быкова "Борис Пастернак": ни тебе приключений, ни тебе скандала. Серьезная проза для профессионально читающих. Когда объявили победителя, я встала и вышла из зала. Это заметили, потому что сидела я на сцене среди членов жюри, и объявили акцией протеста. А я ушла просто с досады. Результаты голосования показались мне какими-то неяркими…
Я лично отдала свой "шар" за книгу молодого писателя Захара Прилепина "Санькя". Там, на торжественной церемонии Нацбеста, я пыталась обосновать свой выбор, рассказывая подробно о романе Прилепина и о второй понравившейся мне книге - "Сажайте и вырастет" Андрея Рубанова.
Книга Андрея Рубанова, заявленная как роман, по моему мнению, романом не является. Это чистой воды мемуары, написанные умным человеком, решившим поделиться с людьми своим опытом преодоления экстремальной ситуации. История молодого бизнесмена, посаженного в тюрьму за мошенничество, взявшего на себя вину одного из своих боссов и честно оттрубившего по тюрьмам весь положенный срок, читается без отрыва, с интересом и, безусловно, станет бестселлером.
В эмиграции мне довелось прочесть множество такого рода книг - напечатанных вот так же за свой счет в "Посеве" и "Гранях", даже и обложка книги напоминает те - серые обложки самиздатовских мемуаров. И это тоже были интереснейшие свидетельства -- мемуары юнкеров, прошедших Ледовый поход, мемуары защитников Крыма, выживших ветеранов Донского войска…
Именно в такой ряд и становится книга Андрея Рубанова. Там тоже - кусочек русской истории. Подробное описание быта "Матроски" - самой многолюдной московской тюрьмы, описание камер с трехъярусными нарами, в которые набито по 200 человек, и история становления личности - личности самого автора.
Тюремные мемуары Рубанова совсем не похожи на распространившиеся в последние годы ужастики из блатной жизни. Автор не ставит своей целью рассказать о страшном.
Он рассказывает о хорошем. О том хорошем, с чем ему довелось столкнуться в тюрьме.
Права на экранизацию книги Рубанова куплены многообещающим молодым режиссером.
Так что, возможно, мы увидим и экранизацию. Но я не могу не отметить некоторую топорность рубановского языка, проваливающиеся речевые характеристики героев.
Характеры, выведенные автором, кажутся плоскими. При абсолютно реальных ситуациях, описанных в книге, действующие лица - неживые, картонные.
Для мемуариста - это нормально. Для профессионального писателя - недопустимо.
Вполне возможно, Андрей Рубанов так и останется автором только
одной книги. Выкрикнув в мир свою правду, свою историю и свою
боль, он, возможно, не вернется более к писательству -
одинокому и неблагодарному ремеслу.
А вот Захар Прилепин, мой нацбестовский фаворит, -- писатель-профессионал. "Санькя" -- его вторая книга, и нет никаких сомнений, что за нею последует третья.
Год назад в своем постнацбестовском обзоре я уделила его книге "Патологии" немало язвительных и едких слов. С неожиданным резюме: "Эту книгу я бы всем порекомендовала прочесть. Она - отвратительна. Еще более правильное прилагательное - тошнотворна. И в силу этого - абсолютно правдива". "Патологии" я восприняла именно так, как и должно воспринять правдивую книгу о войне интеллигенту-пацифисту - с чувством глубокого отвращения. Но поскольку умом меня Бог не обидел, я понимаю, что позиция вот такого элегантного пацифизма "в белых одеждах" хороша лишь в мирное время. А за мир всегда надо предварительно заплатить войной. То есть кто-то должен заплатить - стоя в грязи и крови по уши.
И автор "Патологий" Захар Прилепин как раз побывал этим кем-то.
Прилепин, безусловно, разделяет идею Российской империи.
Ради этой идеи он стал профессиональным контрактником. "Поехал
по своей воле -- в полном согласии со своей гражданской
позицией. В те годы я был настроен куда более агрессивно.
Имперски, если можно так сказать. И по сей день я воспринимаю
Россию как безусловную империю. Но…"
Прилепин лично прошел сквозь кровь, гной и помойку и вышел из всего этого дерьма - профессиональным писателем. Война вылепила прозаика Захара Прилепина.
До этого существовал Евгений Лавлинский - поэт, журналист, выпускник филологического факультета Нижегородского университета. Из стихов Лавлинского -- Прилепина:
…для вас Империя смердит
а мы есть смерды
Империи, мы прах ее и дым
мы - соль ее, и каждые два метра
ее Величества собою освятим…
Вот такой Киплинг нижегородского разлива. Но дальше уж совсем по-русски:
…здесь небеса брюхаты, их подшерсток
осклизл и затхл, не греет, но горит
здесь каждый неприкаянный подросток
на злом косноязычье говорит…
На злом косноязычье говорит настоящий русский неприкаянный подросток. Тот самый, герой второй книги Захара Прилепина.
"Санькя" - книга тоже о мятежниках. Только сторона автора в данном случае, диаметрально противоположна. Если в "Патологиях" он защитник Империи от мятежей на расползающихся окраинах, мятежей, которые можно именовать и по-другому -- "национально-освободительная борьба", то в "Саньке" автор, безусловно, на стороне мятежников - активно-агрессивной молодежи, которая недовольна положением дел в стареющей Империи.
Такого рода мятеж тоже имеет альтернативное название -- молодежное движение социального протеста, и это название уводит нас в Париж и Сан-Франциско 68-го года. Но по сравнению с вариантом, который рассматривает в конце своей книги Прилепин, это все же детский утренник.
У Прилепина на последней странице неприкаянный подросток Саня Тишин сидит у окна захваченной мэрии, с нательным крестом во рту, с автоматом в руках, и готовится отстреливаться от наступающего ОМОНа.
Вот такой конец. И следующая сцена, ненаписанная автором, нам
всем хорошо известна - матери приходят опознавать тела.
Вот эту сцену, оставшуюся за кадром, я почувствовала очень явно. Инстинкт сопереживания заставляет увидеть себя там - среди этих матерей.
Захар Прилепин, конечно, никому не мать. Но отец в свои тридцать лет - аж троим. А написанная им картина полной безнадежности - это дань той классической русской литературной школе, в которой работает Прилепин.
Классическая русская школа, вышедшая из украденных шинелей, из бедных Лиз, из бедных людей, из безумцев, грозящих кулаком Медному всаднику, - это всегда слезы. И непременно -- бунт. Бунт тихого человека. У прилепинского героя и фамилия такая -- Тишин.
Классическая "говорящая" фамилия.
Прилепин подобрал ниточку у наших "деревенщиков" тех - 60 -- 70-х годов. Он начал писать как будто бы с того места, где закончил Федор Абрамов. Там, у Абрамова, в последней части трилогии "Братья и сестры", есть про то, как разбогатевшие, наконец, сельские жители покупают своим детям мотоциклы. А дети у них в джинсах, но какие-то нравственно заплутавшие.
Или погоревшие…
"Санькя" -- повесть о парне из молодежной оппозиции, о рядовом нацболе. Герой - городской парень из небогатой семьи. Но корни у него деревенские. В какой-то момент он едет в деревню, и там опять возникают эти абрамовские мотоциклы. Продолжение. Как в кино. Про то, как эти заплутавше-погоревшие пьют и разбиваются на своих мотоциклах.
Вместе с девушками, которых посадили сзади…
Если в первой своей книге Захар Прилепин свидетельствует о том, что уже произошло, то во второй он предостерегает от поворота событий чудовищного и совершенно нежеланного.
Мне кажется, что вот эта книга - рассказывающая о трагедии, которой еще не случилось, - сама по себе магический оберег.
Есть нечто, объединяющее книги Рубанова и Прилепина. Это - разговор о чувстве собственного достоинства.
При слове "достоинство" сразу вспоминаются какие-то мифические гусары. Кивера, ментики, стреляться с шести шагов… Вот и все достоинство.
А рядом - мужиков пороли. И студентов - пороли! За политику.
А потом политика переросла в революцию, а достоинство так и не появилось. Наоборот, сделано было все, что можно, по окончательной отмене этой ненужной черты характера. Да и слово такое не упоминалось. Оно всегда у нас было не в ходу. В ходу был горьковский вариант: "Человек рожден для счастья, как птица для подлета!"
Древние говорили не так. Древние говорили: "Человек рожден для достоинства".
Наверное, наконец, пришла пора для этого слова и для книг, рассказывающих о становлении чувства собственного достоинства.
Юлия Беломлинская