Феноменология Прилепина
Андрей РУДАЛЁВ: Впервые о Захаре Прилепине я услышал от критика Евгения Ермолина в 2004 году. Тот после публикации «Патологий» в петрозаводском журнале «Север» рекомендовал мне обратить внимание на многообещающего прозаика. Осенью того же года я познакомился с Захаром на липкинском форуме молодых писателей. Тогда у него была рекогносцировка на местности, он только ещё присматривался.
Сейчас завершается первая пятилетка Прилепина в литературе. За это время он успел многое: несколько книг, каждая из которых была неизменно замечена и провоцировала разговор; чуть ли не десяток премий в кармане. И пожалуй, самое большое достижение, которое не ставится под сомнение: Захар Прилепин смог стать одной из основных медийных фигур в современной литературе.
Сергей, как я знаю, ты один из основных критиков прилепинского творчества, но давай для начала абстрагируемся от оценки его художественных произведений и попробуем порассуждать относительно его писательского образа, успешного и востребованного. В чём причина этого феномена? В ярко выраженной брутальности, которая сильно контрастирует со ставшим уже шаблонным образом занудливого и нелепого писателя-ботаника. В его универсализме, умении очаровывать и убеждать, находить общий язык и точки соприкосновения в практически несовместимых явлениях. В том, что он не замыкается в герметичной литсреде, но выступает в качестве оппозиционного политика, последовательного критика власти, общественного деятеля, острого публициста. Может, всё это вкупе, счастливо соединённое, и стало выражать определённые читательские ожидания, удовлетворять тем требованиям, которые предъявляются в первую очередь к писательской личности?
Сергей БЕЛЯКОВ: Успех писателя предмет не столько литературной критики, сколько социологии литературы. Неслучайно в финале «Национального бестселлера» за книгу Прилепина проголосовали две дамы, которые, собственно, и решили судьбу премии. В нашей стране в последние пять-семь лет заметен дефицит мужественности. Это просто в глаза бросается. Бритоголовые братки перестреляли друг друга в девяностые, освободив землю для поколения бесполого офисного планктона. С рекламных щитов на вас смотрят длинноволосые женоподобные молодые люди, в салонах красоты мужчин скоро станет больше, чем женщин. На экране телевизора всё чаще появляются манерные «мущинки» с тоненькими голосами. И в таком мире появляется «крутой мэн», мужественный, бритоголовый, в кожаной куртке или кожаном пиджаке. Успех обеспечен! К тому же Захар сумел занять очень удачную позицию. Он создал образ крутого оппозиционера, защитника народа, революционера, но попал не в тюрьму, а в Кремль к Суркову и в Ново-Огарёво к Путину. Когда я собрался в одном прокремлёвском издании написать о Лимонове, мне категорически запретили. Писать о Прилепине никто и никогда не запрещал.
У него репутация патриота-почвенника, но либеральных Дуню Смирнову и Татьяну Толстую Прилепин не оттолкнул, а, напротив, очаровал. Он тонко чувствует аудиторию, легко находит контакт с собеседником. К тому же Прилепин отличный публицист, один из самых интересных сейчас. Всё это превратило Прилепина в модного писателя. Точнее, он «сам себя сделал» модным. Это отличный проект. Но я считаю, что личность писателя видна не в общественной или частной жизни, а именно в творчестве. «Санька» и «Грех» скажут больше о Прилепине, чем его интервью или дискуссии с Петром Авеном.
А.Р. Захар знает что хочет, чётко обозначил для себя определённую стратегию, которой упрямо и следует, в полной мере используя свои обильные таланты.
Об этом пути сейчас возлюбили многие порассуждать. Кто-то говорит, что стал скатываться в автопиар и нарциссизм и в этом контексте по полной программе смакуется ставшая уже особым образом-символом его блестящая лысина, нарочито манерные фотографические позы. Рассуждают, что бесконечные интервью и мелькания на площадках всевозможного калибра и направленности только мешают его художественной деятельности. Выделяют приметы постепенного обмельчания тем и образов в его книгах. Есть мнение, что это исключительно женская проза, то есть ориентированная на нежный чувственно-впечатлительный и в меру экзальтированный женский пол.
Я всё это могу понять, даже вообразить некоторое раздражение от всеусиливающейся популярности. Как же так, как он мог?!. Писатель должен быть чудным, должен быть оборванцем или по крайней мере стараться приближаться к этому статусу, должен сидеть в своей тёмной конуре и скрипеть пером настырно и бесконечно, думая о вечности. Плюс лучше всего, если и признан он станет только после смерти.
Как и при любом серьёзном разговоре позиции плодятся диаметрально противоположные: люблю/не люблю, нравится/не нравится. Хотя по-настоящему серьёзных аргументов ни с одной стороны высказано не было. В основном всё на уровне субъективных ощущений от безапелляционного «рожа мне твоя не нравится, пацан», до столь же возвышенного и внерационального «реальный чувак». Всё это малопродуктивно. К примеру, титульный рассказ «Ботинки полные горячей водкой» в одноименной книге именуется то самым слабым в книге, то, безусловно, центральным. Почему? Да так на душу легло, зацепило. Вот именно поэтому сейчас мы всё больше слушаем Прилепина, но сами что-то вразумительное сказать ещё не можем.
С.Б. Литература — не математика, никто не докажет с математической точностью, что «Зависть» лучше «Гидроцентрали», а «Дом на набережной» выше «Битвы в пути». Поэтому все наши доказательства будут лишь условно убедительны. Это не наука. Так что не стоит упрекать критиков в неумении доказать теорему: «Захар Прилепин хороший писатель» или «Захар Прилепин плохой писатель».
PR Захара Прилепина мне не мешает, мне до него, в сущности, нет дела, как нет дела до его коммерческого успеха или неуспеха. Настоящий художник может быть беден, как Ван Гог, даже нищ, как великий Филонов, а может быть очень богат, как Рубенс или Тёрнер. Лев Толстой жил в собственном имении и не думал о хлебе насущном, Достоевский жил в долг, Розанов, кажется, умер от голода, Олеша хвастался, что зарабатывает в день больше, чем рабочий за месяц. Талант и материальный успех не соотносятся друг с другом. Пустой кошелёк способствует творчеству не больше, чем солидный банковский счёт.
Разбирать «Ботинки, полные горячей водкой» не хочется. Работа должна вдохновлять автора и заинтересовать читателя, но чем, скажите на милость, может привлечь этот претенциозный опус? Рассказ о том, как трое приятелей упиваются собственным талантом, успехом? «Влюблены в себя и пользуются взаимностью». Что он хотел сказать читателю? «Посмотрите, какой я замечательный, какой талантливый, какой умный, какой красивый»?
Даже поклонники Прилепина невольно произносят слово «манерно». А разве манерность свойственна образу «настоящего мужчины»? Манерность и самолюбование в его последних вещах разрушают образ, так старательно им созданный.
Молодой писатель должен чем-то удивить, чтобы прославиться. Мэтр уже может не утруждать себя. Пусть критики-злодеи что-то долдонят про «измельчавшего» или «исписавшегося» классика, читатель всё равно его книжки раскупает: ты работал на имя, теперь имя работает на тебя.
Мне кажется, что с какого-то момента Захар Прилепин потерял чувство реальности. Скорее всего, после успеха «Саньки». Он слишком рано решил, что стал мэтром, стал писателем. Между тем как писатель он перестал развиваться. Сравни первую главу «Патологий» с рассказами из его последнего сборника. Это ни в коем случае не регресс, но стагнация.
А.Р. Со стороны сложно рассуждать о потере чувства реальности. Но согласен, что во времена, когда литература стала практически исключительно коммерческим продуктом, — это большая опасность для писателя. Те же множащиеся в издательстве «Время» томики Александра Иличевского во многом иллюстрируют эту ситуацию… Здесь можно начать рассуждать о творческой деградации, однако надо понимать, что это только лишь контракт с издательством, а книжные беляши — выполнение условий этого контракта.
Вот ты говоришь о стагнации Прилепина… Конечно, если исходить из постулата, что каждая новая книга должна быть на порядок выше предыдущей, то, естественно, можно изыскать черты топтания на месте. Мне ближе твоё же высказывание, в котором ты определяешь его как неровного писателя с чередованием успехов и неудач. Неровность чувствуется и в его романах и рассказах как на языковом, так и стилистическом уровне. Он не из тех авторов, которые дотошно шлифуют свои тексты, может быть, действительно пишет их чуть ли не левой ногой. Но, на мой взгляд, при всех просчётах и оплошностях как раз удивлять Прилепин не разучился. Этого удивления ждёт от него читатель, ждёт не просто победы, но победы безусловной с мировым рекордом. За эту первую свою пятилетку он уверенно преодолел разряд начинающего писателя, и как бы там ни было, но между «Патологиями» и «Санькя» уже есть дистанция, и немаленькая. Рассказы «Греха» написаны примерно в этот же период, а так называемые «Пацанские рассказы» можно также рассматривать в качестве промежуточного этапа, созданы на одном порыве, и эта энергия, эта эмоция отлично зафиксированы в книге. Ну, а скорая биография Леонида Леонова, разве это не удивление? Вместо неё можно было бы написать несколько романов уровня «Патологий», ещё долго черпать материал «чеченской компании», но он замахнулся на нечто принципиально иное.
Прилепин счастливый человек с точки зрения литературной биографии, его примечают также за то, что перешагнул литературное мелкотемье и начал с разработки «большой» проблематики. Критик Капитолина Кокшенёва отметила, что привлекательность его творчества заключается в «крепком инстинкте жизни», а также «энергетичности» прозы.
Он сам стал предметом, материалом литературы. Прилепин не из разряда кабинетных писателей, он своей жизнью проживает и множит сюжеты. В одной из его недавних статей я нашёл знаковую для него фразу: «я только последнюю неделю своей жизни могу на пару романов пустить, а тут ещё полгода впереди. Когда ж я это всё буду описывать» (http://rulife.ru/index.php?mode=article&artID=1181). Не думаю, что всё это можно свести только лишь на счёт «воздуха успеха», вскружившего голову…
Но, как и при любом разговоре о развивающейся творческой индивидуальности, о становящейся величине, есть опасность чрезмерного авансирования. А вдруг окажется не тем, за кого себя выдавал, а вдруг на проект «Прилепин» работает целый штат авторов, вдруг он нас всех попросту дурачит, прокравшись троянским конем на литературное лоно?..
С.Б. Иличевский здесь ни при чём. Его книги, изданные, кстати, очень скромными тиражами, появились не вдруг. Иличевский много лет писал «для себя», публиковал свои вещи в Интернете. После Букера издатели заинтересовались его творчеством, востребованным оказалось практически всё, что он написал со второй половины девяностых. И немудрено. И сборник эссе «Гуш-мулла», и роман «Мистер нефть, друг», и книга стихотворений в прозе «Ослиная челюсть» — вещи незаурядные, если не сказать — исключительные. Так что «в серию» Иличевский не вышел. Не такой это автор.
Прилепин, на мой взгляд, писатель, Иличевскому противоположный. Иличевский не любит и не умеет заниматься самопиаром, разыгрывать перед читателем спектакль. А Прилепин сам по себе человек-спектакль. Во всём, начиная с внешности и псевдонима. Он может внушить не только читателю, но и критику, что его сентиментальная проза «энергетична». Захар Прилепин, безусловно, проект. Но проект не издательский. Литературные негры на него, я убеждён, не работают. Он проект в том же смысле, в каком существуют «проекты» Б.Акунин и Виктор Пелевин. В чём-то он им подобен, хотя, конечно же, не равен. Б.Акунин мастер и эрудит. Пелевин мыслитель. Захару Прилепину пока что до них далеко, но его образ всем запомнился. Вот только что за этим образом? Где у Прилепина лицо, а где маска? Вот был у него образ нацбола-лимоновца. Но эстетика Прилепина от лимоновской далека. Прилепин — антипод Лимонова, каждый, кто внимательно прочитает того и другого, я убеждён, со мной согласится.
Вообще я всегда Прилепину симпатизировал. Одно время он казался честным борцом за права народные. Ругал толстосумов. Но со временем что-то в нём стало проглядывать странное. Иногда мне кажется, что он такой же нацбол и революционер, как Жириновский — русский националист, а Миронов — социалист. Может быть, я ошибаюсь, но театральность Захара отталкивает не меня одного. Самая жёсткая, злая характеристика Захара Прилепина принадлежит не мне и даже не Фролову, а писателю Дмитрию Новикову. Я всегда считал Новикова и Прилепина друзьями, но вот недавно прочёл в новиковском рассказе о некоем Мироне Прилавине (он же Целестий Лабильный).
«Гляжу, друг мой на государственном телевидении занимается революцией. А также в различных поездках на деньги налогоплательщиков. „Какой молодец! — думаю. Как он ловко занимается революцией под носом у властей“.
Дальше — больше. Дмитрий Новиков завершает портрет своего друга «убийственным» диалогом:
— Нравится мне мой джип, люблю большие машины, — по-рабочему честно сказал Мирон.
— И мне мой нравится, — с буржуазной изворотливостью подхватил я. — Вот сейчас вернусь домой, нужно будет обслужить машину, масло поменять там, фильтра.
— А мне шофёр мой всё это сделает, — приоткрылся на мгновение Целестий…
(Дмитрий Новиков. В сетях Твоих // Октябрь. 2009. № 3.)
Имеет ли этот образ отношение к Прилепину-писателю? Да, имеет. Ведь его литературный успех неотделим от созданного образа. А если образ начали потихоньку разоблачать, значит, и его литературный успех будет под угрозой.
А.Р. Не стоит, конечно, укорять Прилепина за то, что он отличен от Лимонова, и делать выводы, будто имидж нацбола ему нужен был только как толчок автопиара. Не будет преувеличением сказать, что каждый второй автор, заявивший о себе, в нулевые «вышел» из Лимонова. И аббревиатура НБП и Эдуард Лимонов вылились в протестный символ поколения в целом. Прилепин здесь не исключение, а скорее закономерность. Другое дело, что в НБПешной песочнице рано или поздно становится тесно, и человек выходит из неё, чтобы возделывать свою территорию.
Рассказ Дмитрия Новикова — это ответ прилепинским «Ботинкам полным горячей водкой». У Новикова с Прилепиным стилистические и идеологические расхождения, их спор интересен, но в нём слишком много эмоций по классическому типу «ты меня уважаешь?!».
Ты цитируешь портрет Прилепина кисти Новикова: «то ли Мирон Прилавин, то ли Целестий Лабильный, и левак он, и православный христианин», который будто бы должен свидетельствовать о рукотворности и нарочитости писательского образа нашего героя. А вот, ты знаешь, лично для меня он, возможно, этим и привлекателен. Прилепин не статичен, а хаотичен, находится не в состоянии внутреннего покоя, а бесконечной диффузии. Он не замкнут в рамках какой-либо идеологемы, а находится в свободном поиске и синтезирует своё сугубо личностное понимание многих вопросов. В своих мыслях, высказываниях он не односторонен, а многообразен; не оперирует заученными шаблонами, а пульсирует бесконечным поиском. В этом водовороте и порождается его специфическая энергия, противостоящая любой узости и регламентации. Я не собираюсь здесь петь дифирамбы и хорошо отдаю себе отчёт, что подобный взгляд может быть больше идеально-желаемым, чем реальным… Но, с другой стороны, понятно, что Захар Прилепин — личность незаурядная, именно такой давно не хватало нашей литературе. Он, может быть, не создаст свою «Анну Каренину» или «Братьев Карамазовых», но произведёт на литературной площадке, практически уже ставшей той же песочницей, некоторое необходимое ей движение, придаст важный животворный импульс.
Приведу две цитаты, которые, на мой взгляд, можно отнести к Прилепину:
«Настоящий писатель брезгает говорить понаслышке о вещах, которых он сам не видел. Ему кажется унизительным и скучным гимназическое занятие — рассказывать „своими словами“ то, что он вычитал в чужих книгах. Да ему и не до того!» (Лев Шестов).
«Чем же обусловливается эта оригинальность каждого истинного художника?
Во-первых, тем, что он живёт интересною, своеобразною внутреннею жизнью, и, во-вторых, — что он во всем является самим собою» (Викентий Вересаев).
Как бы там ни говорили, но Прилепин во всех своих текстах остаётся самим собой, даже в ущерб такому аморфному понятию, как художественность. И вот у меня вопрос: может ли личность автора быть больше и первичнее текста, а текст обрести призвание фиксировать поступь и развитие этой личности?
С.Б. Это старый вопрос о «писателях с биографией» и «писателях без биографии». Какой-либо зависимости между яркостью личности и качеством текста нет. Скучна и заурядна биография Владимира Набокова: русский эмигрант, потом — американский профессор. Ничего особенного. Мало ли таких было? О нём говорили: скучнейший человек, даже жене не изменяет. Вдохновение черпал как раз в книгах. Или Афанасий Фет. Вся Россия смеялась над его судебными процессами против крестьян. Кто бы мог подумать, что великий лирический поэт будет сутяжничать из-за гусят в огороде, а ведь сутяжничал! А потом ещё выхлопотал себе дворянскую фамилию «Шеншин», чем очень гордился. Даже биография Гоголя, при всех её загадках, слишком скучна и нелепа для автора «Вечеров на хуторе…», «Миргорода» или «Носа». Были, конечно, великие с интересной биографией: Лев Толстой, Достоевский — и даже с героической: Михаил Лермонтов, Николай Гумилёв, Аркадий Гайдар, но разве менее значителен «дачник» Пастернак, до несчастного нобелевского скандала проживший как будто тихо и сравнительно благополучно? Был великий Солженицын, сокрушивший ни много ни мало мировой коммунизм, был герой и мученик Константин Воробьёв, но рядом с ними Юрий Трифонов и Юрий Казаков, разве они менее значительны?
И в наши дни дела обстоят так же. Всем известно, что я ценю творчество Александра Проханова и при случае защищаю его от обвинений в «графомании». Но я никогда не поставлю его выше Владимира Маканина, а ведь у Проханова не жизнь, а приключенческий роман: Афганистан, Никарагуа, Камбоджа, 1993-й год, редакторство в «Дне» и «Завтра», политические интриги, знакомство с ведущими политиками, учёными, военными. Рядом с ним Маканин — «кабинетный писатель», не более. Но все литературные критики России, кроме, быть может, Владимира Бондаренко, не сговариваясь, поставят Маканина намного выше.
Да, Захар Прилепин интересный человек с интересной биографией, но в его книгах это пока не очень-то заметно. Верю, что за неделю он накопит материала на роман, но где же этот роман? Складывается впечатление, что эта увлекательная, яркая, интересная жизнь не оставляет времени на творчество. Силы человеческие не беспредельны. Очень трудно быть действующим политиком и хорошим писателем. Исключения лишь подтверждают правила. Своего Дизраэли у нас нет, да и Прилепин на Дизраэли не тянет. Рано или поздно ему придётся выбирать между карьерой писателя и политика, литератора и журналиста.
А.Р. Всё же, на мой взгляд, писатель в России личность во многом симфоническая. Сейчас невозможно написать достойную книгу, живя только литературой, окунувшись с головой в литпроцесс. В какой-то момент следует заявить, как Сергей Шаргунов, что политика для него важнее литературы. Нужно бить по всем фронтам, жить наслаждаясь и страдая, жить истово и где-то даже безбашенно. Тогда ты будешь вознаграждён, тогда не только ты придёшь в литературу, но и литература придёт к тебе. Иначе ты будешь производить книги, далёкие от какой бы то ни было реальности, да и правды. Ситуация с маканинским «Асанов» здесь во многом показательна. Литература в современных условиях не имеет права быть односторонней и самозамкнутой, иначе она станет любопытной разве что учёной остепенённой публике. Яркая писательская личность сейчас важна ещё и в плане миссионерской деятельности, в плане привлечения к современной литературе новых читателей-адептов. Ведь недаром тот же Александр Проханов и Захар Прилепин становились лауреатами «Нацбеста», они смогли заинтересовать, удивить, пошатнуть нигилистическое отношение к современному литпроцессу. Вероятнее всего, что они не будут зачислены в живые классики, как Владимир Семёнович Маканин. Их основная миссия в другом — работа на сохранение литературы, ведь ещё лет десять назад существовала реальная опасность, что она разделится на две чёткие и непересекающиеся линии: «высокохудожественную» узкокружковую заумь для двух-трёх «ценителей» и массовое пляжно-одноразовое чтиво, а между этими патологическими крайностями — зияющая пустота. Уже теперь этой пустоты, по счастью, нет, появились сияющие точки, к которым направляются многочисленные читательские челноки, преисполненные любопытством и жаждой живого слова.