Жупел публицистики
Небольшой ответный импульс на одну из газетных публикаций Романа Сенчина, которые никогда не оставляют меня равнодушной. В данном случае речь идёт о статье «Муза публицистики / демон колумнизма» («ЛР», 2012, № 5).
Я считаю, что сегодня писатели в массе своей паразитируют на классике в прямом и переносном смысле. В прямом — постмодернисты, в переносном — все те, в ком душа ещё теплится за счёт читательской памяти о великой русской литературе.
Русские классики — наша гордость, наша слава, наша конвертируемая валюта. Этот неоспоримый факт признан всеми, за исключением разве что отдельных, совсем уж отпетых нигилистов. Но почему-то все обходят молчанием, что великие Гоголь, Толстой, Некрасов, Чехов, Короленко и многие другие — не гнушались публицистикой, где они напрямую излагали свои социальные и религиозные взгляды, суждения на тему государственного устройства, предлагали решения национального вопроса, проливали свет на проблемы текущей политики, войны и мира, и многое, многое другое. В противном случае, не было бы сегодня их многотомных академических изданий полных собраний сочинений с их очерками, письмами, заметками и пр.
«Дневник писателя» Достоевского, «Окаянные дни» Бунина, «Одноэтажная Америка» Ильфа и Петрова, да даже «Колымские рассказы» Шаламова… Что это, если не публицистика?
Мне могут возразить: но прославились-то наши классики художественными произведениями. Возражения принимаю. С одной оговоркой: русская литература потому и стала великой и всемирно известной, что писатели в своих произведениях поднимали острейшие проблемы современности, что вся классическая литература, за редчайшим исключением, пронизана любовью к простому человеку и идеей необходимости утверждения социальной справедливости…
Долго ещё может продлиться это «паразитирование»? Вряд ли. Последнее время вы, писатели, сами на все голоса уверяли меня, читателя: конец близок, русская литература доживает последние дни. Вопреки моим ободряющим подстёгиваниям в Сети: «Да нет же! Соберитесь! Напрягитесь! Всё у вас (у нас) получится!» Сегодня вашими молитвами червь сомнения вселился и в меня.
Каждый из вас убаюкивает себя уверениями: массовый читатель до меня просто не дорос. Тогда скажите на милость: почему же он до Толстого, Шолохова, Булгакова дорос, а до вас, современников, всё никак не дорастёт? А я вам скажу, почему. Потому что вы сегодня пишете в расчёте не на читателя, а на заевшееся премиальное жюри. Но в шорт-листы попадают единицы, а остальные сотни гуляют сами по себе, оставаясь в результате без премии и без читателя. И поделом, как говорится. Никого не жалко.
О чём вы сегодня пишете? Кому интересны ваши комплексы, рефлексии, фантазии, сновидения, высокохудожественные описания собственных физиологических отправлений? Поверьте: никому. Существует этакий негласный внутрицеховой договор. Каждый из вас читает другого при условии, что тот другой прочтёт первого и по возможности похвалит: старик, ты — гений, считай, что Букер у тебя в кармане! При этом даже в сладком сне не могу себе представить, что в одобряющей тираде речь пойдёт о читателе. Его как будто вообще уже нет в природе. Вы давно смирились, что вас никто не читает, и не осуществляете даже робких попыток изменить ситуацию. Более того, считается даже чем-то постыдным факт интереса к вам со стороны массового читателя. А вот будь моя воля, я вообще «давала» бы премии, разумеется, высокохудожественным книгам, но лишь по итогам обращаемости этих книг среди читателей — после проведения соответствующей экспертизы в библиотеках и книжных магазинах, Интернете. У нас же совершенно не понятно, по каким критериям выбирают лауреатов. Это можно сравнить с награждением изобретателя медицинского препарата, который никто не покупает по той причине, что он никого не исцеляет.
«Беда нашей нынешней многочисленной оппозиции в том, что её лидеры не обладают литературным талантом», — пишет Роман. А беда наших многочисленных писателей в том, что, обладая этим самым литературным талантом, они категорически не желают «размениваться» на публицистику. Мол, не царское это дело. И проигрывают по всем фронтам. В лучшем случае, «проявляют гражданскую сознательность» у себя в жежешках. А слышит их кто-нибудь ещё, помимо десятка френдов, их не особо волнует. Они высказались среди своих, и — вроде как совесть чиста.
Такое впечатление, что и «новые реалисты» сегодня почивают на лаврах.
«Захар Прилепин всё отчётливей уходит в прозе от злободневного, вспоминая то детство, то юность, конструируя полуфантастические страхи, погружаясь то в Африку, то в средние века», — цитирую Сенчина.
Сегодня Прилепин — один из самых успешных в премиальном смысле и одновременно самых читаемых писателей современности. Редкое сочетание в одном флаконе.
Но давайте будем честными до конца и спросим себя: стал бы он таким, если бы не его остросоциальные романы «Патологии» и «Санькя»? И так же честно ответим себе: нет, не стал бы. При всём его несомненном таланте. Потому что талантливых сегодня много. Но дерзких, громогласно заявляющих о себе, бесстрашно плывущих против течения — мало. Ничтожно мало тех, кто изображает типичного героя в типичных обстоятельствах, причём не жалким, не мерзким и отталкивающим, а ярким, пассионарным, достойным если уж не подражания, то, как минимум, огромного сочувствия и симпатии. В своё время Прилепин сильно рисковал, делая ставку на такого героя. И речь здесь не о риске гонений со стороны официальной власти. Какое там? Свои братья-писатели куда страшней царской охранки. Выламывание из среды всегда чревато всевозможными насмешками с её стороны, ядовитыми укусами, упрёками в заигрывании с массовым читателем и ангажированности. Но Прилепин рискнул. И выиграл. И сегодня читатель, я знаю, терпеливо ждёт от любимого писателя, и не без оснований, покорения новых вершин социальной прозы.
Ждёт читатель и дальнейших сенчиновских «исследований» пост-елтышевского синдрома. Семья деградировала — деревня (страна) на краю пропасти. Что дальше?
В случае с «новыми реалистами» лично меня интересует не столько моя читательская история, сколько бесспорный факт преодоления повсеместного отчуждения — прорыв многолетней блокады читательской безмолвной реакции на литературный процесс.
А может, реалисты-публицисты немного задремали, как караси в море, потому что «щуки» на них нет? Аморфные, принципиально аполитичные постмодернисты — им не конкуренты. А традиционалисты предпочитают тоже писать «о вечном», выбирая для себя более-менее спокойное времяпрепровождение в пределах внутренней эмиграции.
В общем, я хочу сказать, уважаемые господа писатели, что никакие игры в буриме и прочие интеллектуальные догонялки не спасут нашу отечественную литературу. Никакое «перекрёстное опыление» не будет плодотворным, если в агонизирующий писательский организм не будет влита свежая читательская кровь.