Под сенью «Букера» в тиши

Ведущая литературная премия на финишной прямой

До появления пятнадцатого букеровского лауреата (конечно, речь идет о нашем соотечественнике — бывшем или настоящем, потому как английский букеровский лауреат этого года уже определен) осталось две недели, а со дня объявления короткого списка из шести писателей, вышедших на финишную прямую букеровской гонки, прошло более полутора месяцев. Произведения финалистов, атмосфера премиального процесса и весьма скупые (особенно в этом сезоне) слова членов жюри о писателях стали предметом живейшего обсуждения, анализа и трактовки не только в специальных литературных изданиях, но и в разнообразных СМИ. Все-таки «Русский Букер» по сию пору остается самой престижной и заметной независимой литературной премией современной России. Конечно, замаячила в конкурентах «Большая книга», но пока это только смелый, претендующий на серьезный масштаб проект. Поживем — увидим.

Немногочисленные интриги

«Русский Букер» этого года окрещен «тихим». Это по контрасту с прошлогодним — «громким». Тогда председатель жюри Василий Аксенов заявил несогласие с выбором жюри (лауреатом 2005 года стал Денис Гуцко с романом «Без пути-следа») и отказался признать его. В этом году подобного скандала прогнозировать не приходится — все члены жюри под председательством Александра Кабакова почти торжественно заявляли, что решение относительно короткого списка принято единодушно, несмотря на некоторые разногласия. Можно предположить, что и выбор одного из шести претендентов будет столь же мирным.

Хотя некоторая интрига в таком успокаивающем единодушии все же имеется. Светлана Сорокина, которая идентифицирует себя в этом жюри как «свежую голову», обронила таинственную фразу: «Не буду конкретизировать, о какой книге речь, но вот одну бы я точно не включила в этот список, будь моя воля. Но, в общем, меня убедили, и я сдалась. На мой взгляд, она просто плохо читается. Мне было неинтересно, я с трудом продирались через эту „высокую литературу“. Но я просто читатель, поэтому мне было в каком-то смысле трудно». Что же это за книга? Один литературный критик высказал предположение, что это роман Дениса Соболева «Иерусалим». Этого автора во многих вполне солидных СМИ почему-то называли неизвестным молодым ростовским писателем и иронично предполагали, что он попал в шорт-лист по «провинциально-молодежной» квоте. Денис Соболев действительно человек нестарый, но и на «молодежную квоту» явно не тянет — он 1971 года рождения. И живет Соболев не в Ростове-на-Дону — просто там издана его книга, а в Израиле, где стал доктором философии и преподавателем Хайфского университета. Так вот, после прочтения всех шести романов, вошедших в шорт-лист, мне представляется, что Светлана имела в виду отнюдь не Соболева, а «Виллу Бель-Летру» Алана Черчесова. Но об этом романе чуть позже.

Способы превращения «тихого» в «громкий»

Есть предположения, как «тихий» «Букер» может превратиться в свою противоположность. Так, уже упомянутый Алан Черчесов считает, что подобное может произойти, если главную премию дадут ему. «Вот тогда зашумят!» — уверен он. Но мне кажется, что этот способ совсем не эффективен. Ну кто там зашумит! Смею предположить, что подобное решение жюри будет воспринято вполне толерантно — не встречала я ни одной разгромной рецензии на «Виллу Бель-Летру», а в некоем весьма солидном издании Черчесова и вовсе считают главным претендентом на лавры «Букера», поскольку его «объемный, запутанный до головоломности, местами очень прилично написанный и полный разговоров о литературе роман „Вилла Бель-Летра“ наиболее соответствует общему стилю и представлениям о хорошей прозе как комитета премии, так и жюри» (особенно трогает это «местами очень прилично написанный», вот вам и критерий настоящей новой литературы).

Нынешний «Букер» мог бы действительно превратиться в «громкий», если бы лауреатом стал Захар Прилепин, роман которого «Санькя» критики, по моему представлению, совершенно неуместно окрестили «ремейком горьковской „Матери“». Мышление по аналогии давно уже стало настоящей бедой нашей литературной критики.

Писатели и герои

Итак, обратимся к финалистам: Петр Алешковский. «Рыба»; Захар Прилепин. «Санькя»; Дина Рубина. «На солнечной стороне улицы»; Ольга Славникова. «2017»; Денис Соболев. «Иерусалим»; Алан Черчесов. «Вилла Бель-Летра».

Таково представление авторитетного жюри о достижениях современного русского романа. Взглянув на этот корпус текстов, можно выявить ряд любопытных закономерностей.

Прежде всего четыре из названных романов совершенно отчетливо группируются в две пары. Причем по нескольким признакам и элементам.

Пара первая: «Рыба» Петра Алешковского и «На солнечной стороне улицы» Дины Рубиной. И в том и в другом романе в центре повествования — судьба героини с много говорящим именем Вера. И в том и в другом случае Вера живет в Средней Азии (Вера Алешковского — в Таджикистане, Вера Рубиной — в Узбекистане). Обе Веры после распада СССР покидают Среднюю Азию: у одной конечный пункт — Москва, у другой — сначала Германия, потом — США. И в том и в другом тексте много восточного колорита, яркого солнца, пряных дурманящих запахов и дыма анаши. Наркотики, насилие, криминал — пусть не главные, но неизменные атрибуты этих произведений. Исполнены оба романа мастеровито, и тот и другой неподдельно трогают душу. Перед нами добротная реалистическая проза.

Пара вторая: «Иерусалим» Дениса Соболева и «Вилла Бель-Летра» Алана Черчесова. Это так называемые интеллектуальные, многослойные романы, которые изобилуют аллюзиями, реминисценциями, скрытыми и явными цитатами и отсылами. Объединяет их «местами» непростая вязь письма. Однако в этом деле Черчесов даст сто очков вперед еще трем интеллектуальным романистам. Ну, к примеру: «Разбирая причины осечки, Суворов признал, что желание переспать с сестрой беременной жены было вызвано не столько трехмесячным чувственным зудом, сколько преступным размахом авантюры, раздвигающей разом масштаб подвластных ему возможностей (пусть и по шкале сугубо низменных тяг), а значит, и укрупнявшей (пусть лишь в категориях отрицательных и аморальных величин) размер его личности, как раз затосковавшей от будничной неотвратимости повторения чьей-то чужой, трафаретной судьбы, все назойливее проявлявшей себя в списке делаемого им и думаемого — как бы по инерции заданного раз и навсегда слепого движения, определенного экзистенциалистами сокрушительной формулой недолжного существования „я живут“. (Особое удовольствие — попытаться прочитать эту фразу вслух.) Роднит оба произведения и чрезвычайное обилие сравнений, метафор, гипербол и т. д. Местами от них просто не продохнуть. Вот еще из Черчесова: „Вечность, давно уже дурно попахивавшая мертвечиной, была беспощадно отброшена в сточную канаву засыхающей на корню истории, все равно что дырявый башмак — с разбитой в мозоли ненужной дороги“. Соболев по этой части хоть и сдержанней, но тоже потрудился немало. В близнецов-братьев романы превращает просто невероятное количество эпиграфов, которые не действуют никак, поскольку их перестаешь замечать. Оба автора — мономаны. Предметом исследования Соболева является город Иерусалим, выступающий у него в роли модели мира, что позволяет ему подводить итоги XX века, намекать на будущее, выдавать замутненные притчи и пр. Герой, вернее, героиня сердца Черчесова — ЛИТЕРАТУРА. (Кстати, это слово зашифровано и в названии романа, и в имени героини.) Оба автора в полной мере продемонстрировали начитанность и образованность. Однако открытым остается вопрос, имеют ли их интеллектуальные успехи прямое отношение к столь почитаемой ими литературе.

Межеумочное положение занимает роман Ольги Славниковой «2017». Отчасти он может примкнуть к первой паре, отчасти — ко второй. В книге есть практически все: интрига, мистика, эротика, посильные рассуждения, элементы антиутопии и, по всей видимости, что-то еще. Как сказал один маститый литературный критик, Ольга Славникова создала культовое произведение, которое должно устроить всех. Этакий многогранник, способный пристроиться ко многим явлениям одной из своих сторон. Можно рассматривать этот текст и как явление постмодернизма: роман безусловно есть (книга перед тобой), но вроде бы его как и нет (такое ощущение появилось у меня после прочтения).

Особняком стоит непонятно как попавший в короткий список роман Захара Прилепина «Санькя». Его герой состоит в организации, весьма напоминающей нацболов, что и создало вокруг книги ауру некоторой скандальности. Однако дело тут вовсе не в неполиткорректности. Если отшелушить легкий политический налет, возникнет произведение, смысл и значение которого выходят за рамки предложенного сюжета. Перед нами безыскусное повествование прямого действия, напоминающее временами сдавленный, а временами истеричный выкрик: «Ненавижу!» Автору удалось практически в чистом виде явить мироощущение молодого человека, не принимающего возникшую реальность и от безысходности способного оформить это неприятие лишь в форму деструктивных протестных действий. При всех недочетах Прилепин смог ухватить некоторые существенные черты сегодняшней реальности и, не пускаясь в традиционное психологизирование, показать одно из возможных отношений к ней. По внешним признакам «Санькя» должен был бы встать в ряд с первой парой выделенных романов. Но между ними есть весьма существенная разница, которую очень точно описал Осип Мандельштам: «С тех пор, как язва психологического эксперимента проникла в литературное сознание, прозаик стал оператором, проза — клинической катастрофой, на наш вкус весьма неприятной, и тысячу раз я брошу беллетристику с психологией Андреева, Горького, Шмелева, Сергеева-Ценского, Замятина ради великолепного Брет-Гарта в переводе неизвестного студента девяностых годов, — „не говоря ни слова, он одним движением руки и ноги сбросил его с лестницы и преспокойно обернулся к незнакомке“. Думаю, будь Мандельштам членом сегодняшнего букеровского жюри, он голосовал бы именно за книгу Прилепина. Но сколь фантастично это допущение, столь же невероятна и возможность присуждения премии роману „Санькя“.

По моему мнению, лауреатом станет Петр Алешковский: в коротком букеровском списке он уже в третий раз, свою мастеровитость продемонстрировал в полной мере, его проза по своим показателям вполне может претендовать на роль воплощения современной русской литературы.

Если завершение букеровского соревнования 2006 года окажется столь же «тихим» и раздумчивым, как и его предшествующие этапы, премии это может пойти на пользу. Возможно, возникнет традиция отбора, обсуждения и премирования по ЛИТЕРАТУРНЫМ, а не каким бы то ни было другим критериям. Очень хотелось бы в это верить.

Елена ГАРЕВСКАЯ