ГРАССирующая речь
В Санкт-Петербурге русские и немецкие писатели во главе с Гюнтером Грассом критиковали произведения друг друга
На два дня в северную столицу приехали Томас Бруссиг, Элеонора Хуммель, Катя Ланге-Мюллер, Норберт Ниман, Йенс Шпаршу и Захар Прилепин, где встретились с питерскими писателями Ильей Бояшовым, Дмитрием Горчевым, Павлом Крусановым, Татьяной Москвиной и Сергеем Носовым. Авторы читали уже вышедшие или еще не опубликованные произведения друг друга, а затем подвергали их самому детальному разбору. Единственным российским журналистом, допущенным на это узкопрофессиональное мероприятие, оказалась обозреватель "Известий" Наталья Кочеткова.
Первым читал Йенс Шпаршу. "Это у вас намеренно такие простые предложения, рубленные фразы?" - спросил Крусанов. Оказалось, что автор пишет пьесы для радио и привык к такой речи. "А при чем тут Кропоткин? - отозвался Грасс, - и почему у вас времена как-то скачут - непонятно, то ли начало ХХ века, то ли сегодняшний день?" Носов обнаружил связь с "Завистью" Олеши, Бояшов - с ранним Горьким, обсудили, присутствует ли в тексте сюрреализм и в чем он, какими средствами показано, что европейский пансион на глазах превращается в советскую коммуналку.
Идея писательского семинара пришла в голову Гюнтеру Грассу во время его прошлогоднего визита в Санкт-Петербург и была горячо поддержана его питерским коллегой Даниилом Граниным (к сожалению, накануне семинара он серьезно заболел и не смог принять в нем участие). "Авторы могут гораздо больше дать другим авторам, чем критики, - поделился во время кофейной паузы Грасс. - Ведь они подходят изнутри профессии. Мы все - ремесленники письма, мы знаем, как это делать, и нам интересно про это говорить".
Писатели по очереди представили на суд коллег отрывки из своих произведений. Сергей Носов прочел "Закрытие темы. Рассказ протрезвевшего", про то, как алкоголик с похмелья обнаруживает труп Ленина и хочет его похоронить. Все сошлись во мнении, что, во-первых, похоже на Венечку Ерофеева и что, во-вторых, в рассказе история оказывается гораздо более абсурдной и алогичной, чем вымысел (труп правильнее хоронить, а не выставлять на всеобщее обозрение).
Отрывок из романа "Рыбы Берлина" Элеоноры Хуммель про жителей города Астана, который местные называли "Белая могила", сплотил писателей как никакой другой текст. Оказалось, что в этом же городе Казахстана родился также Дмитрий Горчев и тесть Павла Крусанова. Кстати, сама Элеонора тоже оттуда.
Рассказ Захара Прилепина "Жилка" о революционере, который пытается разместить в душе сразу две любви - к жене и к друзьям, - слушали заворожено. После некоторой паузы ведущий семинара критик Самуил Лурье отметил, что слишком маленькая дистанция между автором и рассказчиком, от чьего лица написан текст.
Грасс же нашел, что это очень поэтичный текст, в котором прекрасно описано, как герой спит с женой: сначала прижавших друг к другу "лицом к лицу, переплетенные руками и ногами, щека ко лбу, живот к животу, лодыжка за ляжечку, рука на затылке, другая на позвонке, сердце в сердце. Если бы нас решили разорвать, потом бы не собрали единого человека", а спустя несколько лет они начали отдаляться.
Грасс отверг все нападки писателей: мол, в тексте сказано, что герой революционер, а как он занимается революцией - не ясно и проч. "Мне кажется, мы с вами слушали разные тексты", - рассердился нобелевский лауреат и еще раз отметил сцену, когда герой едет в троллейбусе и думает о семье и друзьях.
Норберт Ниман прочел отрывок из романа, который выйдет в августе. Его герой в отличие от прилепинского фотограф и на протяжении большей части текста описано, как он фотографирует город. "Великолепный текст", - отметил Грасс. Дмитрий Горчев прочел короткую миниатюру про то, как мужчину все стали принимать за женщину и он с этим смирился. "Это "Превращение" Кафки", - выдохнули немцы. "Это просто смешной рассказ", - сказали русские.
Катя Ланге-Мюллер прочла отрывок из романа "Злые овцы" про девушку Зою, жительницу Восточного Берлина, у которой завязывается роман с мужчиной из Западного Берлина. Некоторым - сюжет показался любовным, некоторым политическим, но немцы тут же принялись искать фактические ошибки и выяснили, что такой-то станции метро тогда еще не было, а такой-то универмаг находился в другом месте.
Томас Бруссиг прочел фрагмент из романа "Яснее ясного" о том, как полицейский с группой из четырех помощников избил женщину. Рассказ написан от лица этого полицейского. "Скажите, - поинтересовался Прилепин, - вы так хорошо это знаете, потому что пережили на собственном опыте?" "Одно время я был полицейским, - согласился Бруссиг, - но тогда не было политических митингов".
Илья Бояшов прочел отрывок из "Пути Мури" (написан в стиле притчи), за который в прошлом году получил "Национальный бестселлер". Кажется, немцы не совсем его поняли, а потому говорили про то, какие замечательные животные коты и как следовало на немецкий переводить слово "Мамочка", в случае когда это восклицание.
Павел Крусанов получил упрек от Самуила Лурье за то, что его проза слишком отделанная и ее невозможно пересказать. "Почему же - возможно", - возразил автор и объяснил, что рассказ про то, как герой должен вернуться домой, но отношения с женой остыли, его там не очень ждут, и он решает вернуться не сразу, а через некоторое время. Грасс согласился и выдал свою версию пересказа, близкую к авторской.
Последней три коротких отрывка прочла Татьяна Москвина. "Это не моя система координат", - отозвался Прилепин. "Фатализм безвольного человека", - констатировал Грасс. "Текст-провокация", - подытожила Катя Ланге-Мюллер.
Писатели обычно не жалуют друг друга, заметил в конце встречи Самуил Лурье, но и жить друг без друга не могут. Поскольку никто так не понимает писателя, как другой писатель. И несмотря на некоторые трудности перевода, российские и немецкие авторы разошлись весьма довольные друг другом.
Наталья Кочеткова«Известия», 06.09.2008