ГРАССирующая речь
В Санкт-Петербурге русские и немецкие писатели во главе с Гюнтером Грассом критиковали произведения друг друга
На два дня в северную столицу приехали Томас Бруссиг, Элеонора Хуммель, Катя Ланге-Мюллер, Норберт Ниман, Йенс Шпаршу и Захар Прилепин, где встретились с питерскими писателями Ильей Бояшовым, Дмитрием Горчевым, Павлом Крусановым, Татьяной Москвиной и Сергеем Носовым. Авторы читали уже вышедшие или еще не опубликованные произведения друг друга, а затем подвергали их самому детальному разбору. Единственным российским журналистом, допущенным на это узкопрофессиональное мероприятие, оказалась обозреватель «Известий» Наталья Кочеткова.
Первым читал Йенс Шпаршу. «Это у вас намеренно такие простые предложения, рубленные фразы?» — спросил Крусанов. Оказалось, что автор пишет пьесы для радио и привык к такой речи. «А при чем тут Кропоткин? — отозвался Грасс, — и почему у вас времена как-то скачут — непонятно, то ли начало ХХ века, то ли сегодняшний день?» Носов обнаружил связь с «Завистью» Олеши, Бояшов — с ранним Горьким, обсудили, присутствует ли в тексте сюрреализм и в чем он, какими средствами показано, что европейский пансион на глазах превращается в советскую коммуналку.
Идея писательского семинара пришла в голову Гюнтеру Грассу во время его прошлогоднего визита в Санкт-Петербург и была горячо поддержана его питерским коллегой Даниилом Граниным (к сожалению, накануне семинара он серьезно заболел и не смог принять в нем участие). «Авторы могут гораздо больше дать другим авторам, чем критики, — поделился во время кофейной паузы Грасс. — Ведь они подходят изнутри профессии. Мы все — ремесленники письма, мы знаем, как это делать, и нам интересно про это говорить».
Писатели по очереди представили на суд коллег отрывки из своих произведений. Сергей Носов прочел «Закрытие темы. Рассказ протрезвевшего», про то, как алкоголик с похмелья обнаруживает труп Ленина и хочет его похоронить. Все сошлись во мнении, что, во-первых, похоже на Венечку Ерофеева и что, во-вторых, в рассказе история оказывается гораздо более абсурдной и алогичной, чем вымысел (труп правильнее хоронить, а не выставлять на всеобщее обозрение).
Отрывок из романа «Рыбы Берлина» Элеоноры Хуммель про жителей города Астана, который местные называли «Белая могила», сплотил писателей как никакой другой текст. Оказалось, что в этом же городе Казахстана родился также Дмитрий Горчев и тесть Павла Крусанова. Кстати, сама Элеонора тоже оттуда.
Рассказ Захара Прилепина «Жилка» о революционере, который пытается разместить в душе сразу две любви — к жене и к друзьям, — слушали заворожено. После некоторой паузы ведущий семинара критик Самуил Лурье отметил, что слишком маленькая дистанция между автором и рассказчиком, от чьего лица написан текст.
Грасс же нашел, что это очень поэтичный текст, в котором прекрасно описано, как герой спит с женой: сначала прижавших друг к другу «лицом к лицу, переплетенные руками и ногами, щека ко лбу, живот к животу, лодыжка за ляжечку, рука на затылке, другая на позвонке, сердце в сердце. Если бы нас решили разорвать, потом бы не собрали единого человека», а спустя несколько лет они начали отдаляться.
Грасс отверг все нападки писателей: мол, в тексте сказано, что герой революционер, а как он занимается революцией — не ясно и проч. «Мне кажется, мы с вами слушали разные тексты», — рассердился нобелевский лауреат и еще раз отметил сцену, когда герой едет в троллейбусе и думает о семье и друзьях.
Норберт Ниман прочел отрывок из романа, который выйдет в августе. Его герой в отличие от прилепинского фотограф и на протяжении большей части текста описано, как он фотографирует город. «Великолепный текст», — отметил Грасс. Дмитрий Горчев прочел короткую миниатюру про то, как мужчину все стали принимать за женщину и он с этим смирился. «Это „Превращение“ Кафки», — выдохнули немцы. «Это просто смешной рассказ», — сказали русские.
Катя Ланге-Мюллер прочла отрывок из романа «Злые овцы» про девушку Зою, жительницу Восточного Берлина, у которой завязывается роман с мужчиной из Западного Берлина. Некоторым — сюжет показался любовным, некоторым политическим, но немцы тут же принялись искать фактические ошибки и выяснили, что такой-то станции метро тогда еще не было, а такой-то универмаг находился в другом месте.
Томас Бруссиг прочел фрагмент из романа «Яснее ясного» о том, как полицейский с группой из четырех помощников избил женщину. Рассказ написан от лица этого полицейского. «Скажите, — поинтересовался Прилепин, — вы так хорошо это знаете, потому что пережили на собственном опыте?» «Одно время я был полицейским, — согласился Бруссиг, — но тогда не было политических митингов».
Илья Бояшов прочел отрывок из «Пути Мури» (написан в стиле притчи), за который в прошлом году получил «Национальный бестселлер». Кажется, немцы не совсем его поняли, а потому говорили про то, какие замечательные животные коты и как следовало на немецкий переводить слово «Мамочка», в случае когда это восклицание.
Павел Крусанов получил упрек от Самуила Лурье за то, что его проза слишком отделанная и ее невозможно пересказать. «Почему же — возможно», — возразил автор и объяснил, что рассказ про то, как герой должен вернуться домой, но отношения с женой остыли, его там не очень ждут, и он решает вернуться не сразу, а через некоторое время. Грасс согласился и выдал свою версию пересказа, близкую к авторской.
Последней три коротких отрывка прочла Татьяна Москвина. «Это не моя система координат», — отозвался Прилепин. «Фатализм безвольного человека», — констатировал Грасс. «Текст-провокация», — подытожила Катя Ланге-Мюллер.
Писатели обычно не жалуют друг друга, заметил в конце встречи Самуил Лурье, но и жить друг без друга не могут. Поскольку никто так не понимает писателя, как другой писатель. И несмотря на некоторые трудности перевода, российские и немецкие авторы разошлись весьма довольные друг другом.