Захар Прилепин «Взвод: офицеры и ополченцы русской литературы». Опыт рецензии
Захар Прилепин заметил, что обычно на каждую из его книг появляется около трехсот рецензий.
На «Взвод» вышло три.
Я написал четвёртую.
Не исключаю, что Захару она не понравятся, но здесь я уповаю на здравую мысль, приписанную автором «Взвода» Павлу Катенину: «…нелепо было бы убивать человека из-за критической статьи». И, правда — нелепо.
Начну с немаловажного.
К какому литературному жанру можно отнести это произведение?
В аннотации определения нет — «Взвод» назван здесь книгой.
С этим не поспоришь, книга и увесистая: «800 страниц убористого текста».
Кто-то назвал эту работу Прилепина романом и получил от него резкую отповедь: «„Взвод“ никакой не роман, но так как журналисты у нас люди, как правило, глубоко не образованные даже в области филологии, то спросу с них нет».
Может быть художественно-биографическая проза? Похоже. «Взвод» отчасти напоминает такой, коллективный ЖЗЛ. Да, но здесь же, внутри, собран, литературно-критически проанализированный поэтический альманах. В книге, кроме того присутствует несомненный, по крайней мере для меня, научно-исторический привкус. Оцените: библиография — около 200 названий, включая архивные материалы. Своим большим трудом Захар Прилепин вернул в литературный оборот фамилии, уже еле-еле освещаемые иссякающими лампадами российской памяти.
Но если задаться вопросом, о чем эта книга, зачем ее написал Захар Прилепин, то ответ будет однозначным: полемика. Главный заряд книги публицистический.
Вот так вот — всего и много и всё в одном флаконе, томе, то есть.
Попытка связать все перечисленные выше жанры воедино состоялась.
Получилось?
Скажу так: на мой взгляд — не совсем. Нет, в целом всё добротно, местами талантливо, но…
Дело в том, что каждый из охваченных видов литературы предъявляет к автору свои требования.
Историческая проза, к примеру, связана с последовательной, возможно даже скрупулезной обстоятельностью, а публицистика, напротив, живет в объятиях ярких, сильных и ловких, а главное — острых высказываний и иносказаний.
Прочитав несколько глав, понимаешь, в изложении есть единообразный повторяющийся ранжир: биография, описание воинских и гражданских подвигов и заслуг выбранного героя, набор его стихов, отсылка к поэзии иных времен, демонстрация глубины связи воина-поэта с современностью.
Хорошо сложилось с жизнеописанием Федора Глинки, где читателю открываются, редко кому знакомые, яркие перипетии вокруг вхождения на престол Николая Первого. Это интересно.
С остальными получилось не так ярко.
Захар Прилепин считает, что он написал хорошую книгу.
Возможно, что так оно и есть.
Но в борьбе за читательское внимание «Взвод» не выделяется. Таких хороших книг много. Как писал Александр Иванович Арнольди (1817—1898) — генерал от кавалерии, участник Кавказских походов и русско-турецкой войны 1877–1878 годов, военный губернатор Софии: « В то время мы все писали такие стихи».
Возникает правильный вопрос: почему же я взялся писать рецензию на это произведение Захара Прилепина, если оно мне кажется достаточно обыкновенным? Можно было бы и промолчать. Никому я ничего не должен и за язык меня никто не тянул.
Есть причина.
Непреодолимо толкнула меня к чтению «Взвода», статья Захара «Золотой век шлет привет». Вот это написано сочно, ярко, одним словом — сильно. Каждая фраза блестит, текст скроен ладно, всё «в строку». Прочитанное понравилась мне так, что захотелось окунуться в источник, из которого эссе было зачерпнуто.
Автор показал этот источник — «Взвод».
В результате сложения первого со вторым возникло ощущение: «Привет» — авангард, здесь настоящий бой: преодоление, боль…
А «Взвод» — тыл, обоз, если хотите.
Да, я знаю, одно без другого не бывает.
Победа дитя и тыла, и фронта.
Но так мы устроены: нам в книжке самое-самое яркое и сладкое подавай.
Есть еще один аспект.
«Взвод», это непринятый вызов.
Прилепин пишет: «Я думал, что меня будут оспаривать.
Я знал, что оспорить меня невозможно: любой человек, прочитавший книгу „Взвод“, с печалью или с радостью признает мою правоту…
Но всё произошло несколько иначе.
Книгу „Взвод: офицеры и ополченцы русской литературы“ было решено признать не существующей. Ведь оспаривать то, чего не существует, не имеет смысла».
Кому брошена перчатка-«Взвод»?
Она упала перед нашими рукопожатными, теми, кому Донбасс — неприятная, обездоливающая любителей хамона, обуза, а Крым, он, чей угодно, но не наш.
Их много. Можно сказать в московской пишущей среде они составляют большинство, они эту среду в основном и образуют.
Захар вышел на бой, а «вокруг тишина».
Прилепину нужна реакция. «Человек не мыслим вне общества» (Л.Толстой). Писатель Захар Прилепин не может проигнорировать своих коллег.
А они его могут.
А почему автор «Взвода» решил, что вызов должен быть принят?
Подавляющее большинство, ему тихо противостоящих, имеют в послужном списке только один впечатляющий подвиг — они геройски откосили от призыва, но ума у них достаточно, чтобы понять, поле боя, предложенное автором «Взвода», им категорически не подходит.
Дискутировать на тему войны и литературы с писателем, который реально ходит под пулями, это всё равно, что пытаться в театре переиграть вышедшую на сцену кошку.
Захар пригласил Быкова и всю его рать на прямую наводку.
Не вышли.
Разбираются.
И о самом главном.
Книга «Взвод» при всех достоинствах и недостатках призвана формировать у российского читателя образ положительного героя.
И не беда, что мы, в подавляющем своем большинстве, не воюем и стихов не пишем, основной мотив книги — патриотизм — нам доступен вполне.
Быть патриотом, это правильно. Об этом говорят со страниц книги все её герои от Державина до Бестужева-Марлинского. Немного по-разному, не сразу, некоторые со временем, не хором, но говорят.
И здесь мы сталкиваемся с основной проблемой всех времен и народов - идентификацией добра и зла.
У Прилепина патриотизм — высшая форма добра.
Но мы знаем, что есть и иные точки зрения, с указанием на место последнего прибежища негодяя.
Русская, российская проблема отношения к патриотизму, старше не только полемики западников и славянофилов, она идет через Петра, линия её теряется, проходя через переписку Ивана Грозного с изменщиком Андреем Курбским…
На поверхности все выглядит не очень замысловато. Реальный опыт западных стран, обеспечивающих, постоянно ускользающий от России технический и социальный прогресс, противостоит глубокой уверенности в необходимости и единовозможности поиска собственного пути.
«Не постепенными, не медленными успехами на поприще образованности; не долговременными, постоянными, трудными заслугами в деле человечества и просвещения, — нет: быстро и вооруженной рукой заняли мы почетное место в числе европейских держав» — это слова героя «Взвода» Петра Вяземского «еще до ухода от своих либеральных иллюзий».
Все это понятно.
Но есть и непонятное.
Прилепин сам в книге задает вопрос о природе «отчаянного русофильства» либерально настроенных «декабристов» и им по духу близких русских офицеров.
Объяснения автора такие:
— прошли войну, поэтому «кровью скреплены со своей землёй»;
— будущие декабристы «росли среди русских людей — у каждого была своя Арина Родионовна — и в русских пейзажах, и воевали рядом с русскими людьми».
Интересно, а почему этот вопрос у Прилепина вообще возник? Очевидно, это реакция на современное состояние, когда нынешние либералы, «выросшие среди русских людей…» в большой своей части являются матерыми русофобами.
Думаю, ответ Захара Прилепина не полон. Декабристы не только жили, они владели. Россия частью, дарованной дворянству, с людьми, жившими здесь, была их законной собственностью. Они и родину, и своё, кровное защищали. Не забудем, что Наполеон находился на грани отмены крепостного права в России.
И это наиглавнейшая причина.
Другой, не нынешний патриотизм был у героев «Взвода».
А вот либерализм остался прежним. Крепостническим: есть я (немножко — мы), а вокруг быдло, ватники по сегодняшнему.
Книга, по её прочтению, ставит и другую, более сложную проблему.
Почему Александр Шишков, из семьи, где было семеро детей и 15 душ крепостных, был и оставался яростным консерватором, а потомок самого Рюрика, богатейший Петр Вяземский — либерал, работы которого и сегодня в ходу у прекраснолицых.
Таких примеров много.
В чем причина? Семья? Окружение? Обстоятельства? Да, да и еще раз да. И все же?
Возможно, что основная причина кроется в глубинах нашего сознания, там, где находятся истоки эгоизма.
Всем людям присущ эгоцентризм (egocentrum) поскольку картина известной Homo sapiens части мироздания составляет основу, фундамент сознания, и каждому человеку принадлежит место в центре его индивидуального полотна.
Человек-эгоцентрик способен любить весь мир, но только в том его варианте, где он, со своим неизбывным эго, находится в самом центре. Именно этот мир и никакой иной, он готов спасать, защищать и совершенствовать.
Но эгоцентризм только плоскость эгоизма. Его объем определяется еще и уровнем самооценки человека — egoaltius, т. е. высотой той ступеньки социальной лестницы, которую он считает достойной себя. Разница между уровнем самооценки и реальным местом, занимаемым индивидом в социальной иерархии формирует критическую массу нереализованного эгоизма человека. Именно она определяет степень его потенциального противостояния реалиям общества, в котором он живет. Добавим к этому, что шкала на этой лестнице может быть для одного местячковая, а для другого — мировая.
Индивидуальное для каждого из нас соотношение между egocentrum и egoaltius лежит в основе деления людей на либералов и консерваторов. Противоречия между этими направлениями общественной мысли, проистекают из человеческой природы и существовали даже тогда, когда этих терминов еще никто не знал.
Консерватор (патерналист, славянофил, патриот) защищает и совершенствует мир под свои представления о его идеальном образе, и тем самым повышает свое egoaltius.
Либерал (западник, космополит) исчерпывающе определяет назначение окружающего его мира в обеспечении ему условий для роста egoaltius.
Противостояние между этими позициями вытекает из самой природы человека и поэтому неразрешимо, как неразрешимо и вечно противоречие между «жаворонками» и «совами».
Добро и зло могут таиться в любом обличии: и космополита, и патриота, поскольку даже эти основополагающие понятия морали не абсолютны. Мы их формируем при непрекращающемся, никем не регламентированном — спонтанном делении на консерваторов и либералов.
И в завершении.
«Взвод» Прилепин открыл мощной фигурой Гавриила Державина.
Сознайтесь, что вам сразу приходит на ум, когда вы слышите эту фамилию?
Конечно: «Старик Державин нас заметил / И, в гроб сходя, благословил…»
Не скрою, ждал я найти эти строки в жизнеописании Державина.
А вот их-то и не оказалось.
Более того, перечисляя поэтов, на которых Гаврила Романович оказал влияние, автор упоминает многих: Бродского (этого особо), Баратынского, Грибоедова, Тютчева, Брюсова, Блока… Юнну Мориц, включил он в этот список. А Пушкина в нём нет.
В этой связи вспомнился прижизненный музей Зураба Церетели на Большой Грузинской в Москве.
Там в одном из залов, представлена загогулина, собранная из маленьких моделей наиболее известных архитектурных памятников мира.
Подходят к этому произведению посетители и с удовольствием сообщают: «Это — Биг Бен», «А вот это — Пизанская башня»…
Даёт Церетели людям возможность продемонстрировать свою культурность…
А вот Захар Прилепин не даёт.
Тимофеев Сергей Александрович
Портал «Виперсон», 16.06.2017