Взвод Захара Прилепина
Именно так, без кавычек. Хотя речь пойдёт о книге, но не хочется брать её в кавычки. Это тот случай, когда личность автора сливается с его произведением, и ни в единой букве и строчке ему не противоречит.
Такое бывает не часто. Любого талантливого (именно талантливого, с бездарными всё проще) писателя читатели путают с его героями и отождествляют с его произведениями. И только въедливые критики при внимательном рассмотрении отмечают, что вот здесь, и вот тут, и ещё вон там автор, вообще-то, изрядно разошёлся со своими героями. Не так он жил, как они. Не так думал. И ни за что бы так не поступил.
О Прилепине такого не скажешь. Все его главные герои всех его книг — это он сам. Он думал, как они, он жил, как они, он поступал и поступил бы, как они. Вся его публичная, общественно-политическая деятельность, тому свидетельством. И «Взвод», его крайняя книга, очередное тому подтверждение.
Ах, всё-таки эти несчастные кавычки. Ладно, раз уж без них не обойтись…
* * *
Писать рецензию на понравившуюся книгу всегда трудно. С не понравившейся книгой гораздо проще. Ругать вообще проще. Отметил все слабые места, нестыковки, противоречия, провисания сюжета, выделил тенденциозность и бездарность автора, и в пух и прах разнёс его книжку. Скучно.
С хорошей книгой сложнее. Да, она тебе понравилась, но насколько это ощущение объективно? Или субъективно? Может, она понравилась, потому что вы с автором давние друзья, идейные единомышленники, или политические союзники? Может, тебя впечатлил блестящий слог, за которым одна пустота, может громкое имя? Всё может быть.
Именно поэтому с рецензией лучше не спешить. Лучше подождать несколько недель, а то и месяцев, чтобы улеглись первые впечатления, чтобы остыло воображение и включились критические рецепторы, чтобы просто подумать и осмыслить, наконец, прочитанное. А потом вернуться и убедиться, наконец, в верности или ложности первых впечатлений. Если и по прошествии этого времени захочется что-то сказать о книге, значит, она действительно того стоит.
* * *
«Взвод» Прилепина, безусловно, идеологическая книга, с мощнейшим идейным зарядом и посылом. Отрицать очевидное глупо, но и пугаться этого не стоит. Все хорошие книги в той или иной степени идейны, все несут какой-то идейный посыл, все стремятся убедить читателя в чём-то важном для автора. И «Полтава» Пушкина, и «Война и мир» Толстого, и «Бег» Булгакова — всё это идеологические книги. Идея, правда, упрятана здесь гениями в художественную ткань произведения, поэтому не бросается в глаза.
В публицистической беллетристике провернуть такой фокус сложнее; Прилепин и не пытается. Он идёт другим путём, путём историка-биографа, бытописателя и хроникёра. Можно читать «Взвод» как идеологический памфлет, а можно как увлекательный очерк о героях былых времён, от которых — да, не осталось порой имён. Кого из героев «Взвода» знает широкая публика? Ну, Державина может вспомнить, что «в гроб сходя, благословил» Пушкина с его музой. Ну, Давыдова, по старой памяти советских фильмов о гусарах. Ну, и всё.
Просвещённая публика, конечно же, упомянет Чаадаева, с его «Философическими письмами», Вяземского с его нарочитой оппозиционностью. Глубже же никто не копает. А Прилепин решил копнуть. И выяснились удивительные вещи.
Что вольнодумец Чаадаев — герой Бородинского сражения, Кульмской битвы и взятия Парижа, один из самых смелых и отважных офицеров Семёновского полка, с такой насыщенной и яркой биографией, что хватило бы на несколько романов и художественных фильмов. «…Он в сражениях империю прославил// Столько раз могли убить, а умер старцем// Даже здесь не существует, Постум, правил».
Что оппозиционер Вяземский не только писал язвительные эссе и отличные стихи, но и ревностно служил на самых разных постах своей долгой и весьма успешной карьеры, завершив её чином тайного советника и начальником Главного управления цензуры. И, опять-таки, славой участника Бородинской битвы, с которого Лев Толстой писал потом своего Пьера Безухова.
О прочих героях «Взвода» и того не знали. А ведь это неистощимый кладезь романтичных историй, героических деяний, трагических поворотов и авантюрных сюжетов, которые не выдумает никакой Александр Дюма, не говоря уже про Бориса Акунина.
Прилепину не надо ничего выдумывать. Он открывает старые книги, тетради, письма и «со страниц пожелтевших на нас» смотрят люди, которыми хочется гордиться. О которых мы даже и не знали — а если и знали, то вовсе не то — и вот Прилепин открывает их нам заново.
Державин, Шишков, Давыдов. Глинка, Батюшков, Катенин. Вяземский, Чаадаев, Раевский, Бестужев-Марлинский. Пушкин, наконец. Люди, одинаково хорошо владевшие пером и саблей, одинаково метко разящие и словом, и пулей.
Вы, чьи широкие шинели
Напоминали паруса,
Чьи шпоры весело звенели
И голоса.
Державин — лихой игрок и отважный офицер, солдат империи и трубадур военных побед. Что мы знаем о нём, кроме того, что он «благословил» Пушкина и сочинял оды императрице? А его опасное влечение к войне и сражения с бунтовщиками Пугачева? А правительственная служба и дружба с Суворовым?
И чьи глаза, как бриллианты,
На сердце вырезали след —
Очаровательные франты
Минувших лет.
Адмирал Шишков, спасавший Петербург от шведского флота и основатель детской литературы в России. Денис Давыдов, гусар до мозга костей, прирождённый вояка и блестящий поэт. Одна его «Современная песня» с едкой сатирой на тогдашнее рукопожатное общество небрежно и легко перекрывает все потуги Дмитрия Быкова и «Гражданина поэта».
Одним ожесточеньем воли
Вы брали сердце и скалу, —
Цари на каждом бранном поле
И на балу.
Это было сословное общество, и ведущим сословием было дворянство, и оно вело страну во всём, не разделяя свою ответственность на экономику, политику, идеологию, культуру или военное дело. Можно было воевать или писать стихи, служить империи или участвовать в дворцовых переворотах. Вот только люди того времени вместо «или» ставили «и»; для них не было здесь дихотомии и противоречия, и личный выбор оказывался актом служения. И хитроумный заговорщик Фёдор Глинка, и непреклонный артиллерист Владимир Раевский, и бесшабашный авантюрист Бестужев-Марлинский, готовя и участвуя в восстании декабристов, намеревались сделать страну лучше, чище, сильнее. А проиграв, сохранили человеческое достоинство, не озлобившись, не ожесточившись и не предав страну.
Вас охраняла длань Господня
И сердце матери. Вчера —
Малютки-мальчики, сегодня —
Офицера.
«Взвод» — удивительный сборник удивительных биографий людей, объединённых одной судьбой. Почти все они были знакомы друг с другом, если не лично, то через одного; почти все поучаствовали в войне 1812 года и Заграничном походе русской армии. Прилепин открывает нам мир людей, создававших Россию штыком и пером, и не видевших в этом никакого противоречия. Литература была для них такой же органичной частью жизни, как штыковая атака или кавалерийский рейд — и то, и другое они полагали во славу России, и слава эта пережила их самих.
Вам все вершины были малы
И мягок — самый чёрствый хлеб,
О, молодые генералы
Своих судеб!
Военную славу у них никто не отнимет, что и говорить — герои. С литературной им не так повезло, но это не их вина. Все они были отличными поэтами, недурными писателями, переводчиками, публицистами. Но когда является настоящий гений, даже хорошие писатели уходят в тень. Порой, незаслуженную. Прилепин выводит их из этой тени, знакомя нас с теми, кто до Пушкина и рядом с ним творили славу русской культуры. И русского оружия, да. И не видели в этом никакого противоречия.
В одной невероятной скачке
Вы прожили свой краткий век…
И ваши кудри, ваши бачки
Засыпал снег.
Знали ли вы, что Фаддей Булгарин, известный лишь как враг и антипод Пушкина, был, однако, еще и боевым офицером, участником войн со Швецией, завоёвывавшим Финляндию вместе с Денисом Давыдовым и Константином Батюшковым? Я вот, к стыду своему, не знал. Теперь, благодаря Прилепину, знаю. И много чего ещё можно узнать из «Взвода».
Три сотни побеждало — трое!
Лишь мёртвый не вставал с земли.
Вы были мальчики-герои,
Вы всё могли.
Помимо всех идейных и политических причин, побудивших Прилепина взяться за эту книгу, сработал эффект, который сам он, может быть, даже и не закладывал — просветительский. Мы просто больше узнали о своей истории, культуре и нескольких хороших парнях, видевших в лицо и Смерть, и Музу.
Что так же трогательно-юно,
Как ваша бешеная рать?..
Вас златокудрая Фортуна
Вела, как мать.
Они не приравнивали перо к штыку, как призывал век спустя один их громогласный собрат. Они просто хранили и то, и другое в одной комнате, и с детства учились пользоваться и тем, и другим. Они умели не только брать от жизни всё, но и отдавать. Поэтому рукописи их не горят и спустя двести лет, и начищенные штыки, эполеты и сабли сверкают как новые в построенном «Взводе».
Вы побеждали и любили
Любовь и сабли остриё —
И весело переходили
В небытиё.
Из небытия извлёк их Прилепин. Чтобы мы смотрели и любовались своими героями. И изредка, с потаённой завистью шептали про себя: «Да, были люди в это время…»
Алексей Ларин
«АПН — Нижний Новгород», 06.12.2017