На Донбассе музы не молчат
О книге Захара Прилепина «Некоторые не попадут в ад».
У каждой войны, имеющей значение для народа и страны, есть или должны быть свои песни и книги. В них поют и рассказывают, за что воюют и умирают солдаты, почему они пошли на войну. Такие произведения искусства очень нужны: они поднимают дух и внушают мужество, ободряют в неудачах и приближают победу, помогают осознать ее необходимость и понять себя, в том числе не превратиться в бессмысленное орудие для убийств.
И горе той воюющей стороне, у которой в ходе изнурительной войны не находится своего поэта и певца, как когда-то у спартанцев нашелся Тиртей. Когда те, уставшие от войны с Мессенией, по совету оракула обратились к Афинам с просьбою дать им полководца, неприязненно настроенные по отношению к Спарте афиняне в насмешку послали им хромого школьного учителя Тиртея. Но совершенно неожиданно нелепый, казалось бы, и никчемный хромой учитель вдруг оказался поэтом, и еще каким. Он своими песнями воспламенил сердца спартанцев, вновь вдохнул в них отвагу и тем доставил им победу над врагами.
Так что музы, вопреки известной поговорке, совсем не должны молчать, когда говорят пушки.
Молчание муз — это путь к поражению.
Но, слава Богу, в войне на Донбассе и у нас есть свои Тиртеи. Это, например, Юлия Чичерина, которая написала такие сильнейшие песни об идущей там войне как «На передовой», «Рвать» «Моя Спарта» и другие. В них настоящий, неподдельный сплав пафоса, скорби по погибшим и лирики, внушающий мужество и решимость.
А что касается литературы — то я знаю теперь, как минимум, одну книгу, которая, судя по всему, правдиво рассказывает о войне на Донбассе, и при этом обладает несомненными литературными достоинствами. Это вышедший в 2019 году роман-фантасмогория Захара Прилепина «Некоторые не попадут в ад». Несмотря на причудливое определение жанра, это практически документальная проза, рассказывающая о том, как и зачем автор поехал на эту войну, как и с кем плечом к плечу он там воевал, что он там увидел и пережил. Как поясняет он сам, «кто-то романы сочиняет — а я там живу». И еще:
«И мысли не было писать эту книжку.
Сорок раз себе обещал: пусть всё отстоится, отлежится — что запомнится и не потеряется, то и будет самым главным.
Сам себя обманул.
Книжка сама рассказалась, едва перо обмакнул в чернильницу.
Известны случаи, когда врачи не теряя сознания, руководили сложными операциями, которые им делали. Или записывали свои ощущения в момент укуса ядовитого гада, получения травмы.
Здесь, прости Господи, жанр в чём-то схожий».
«Вы пьете водку на кухне, а я еду на войну»
Признаюсь, до этого я не читал ни одной книги Прилепина и к его фигуре был равнодушен. Считал его каким-то раскрученным и мне лично малоинтересным медийным персонажем, и никогда не любопытствовал, благодаря чему и как он раскрутился.
«Мало ли в Бразилии донов Педро». А его недавняя инициатива по восстановлению памятника Дзержинскому на Лубянке показалась помимо прочего неуместным движением слона в посудной лавке и серьезной ошибкой, вместо замышлявшейся (надо думать) консолидации только расколовшей общество. Удивили нечуткость и непонимание, что, например, для православных христиан, Дзержинский никак не может быть героем, достойным памятника в центре Москвы, что в итоге во многом и вызвало накал и раздрай.
Однако, специально заинтересовавшись в последнее время темой войны на Донбассе (см., например, мои статьи «Война на Украине и нищета философии русского консерватизма» и «Историки должны строить мосты, а не усугублять расколы»), я просто увидел на полке магазина эту книгу и просто ее купил. И не пожалел.
В ходе ее чтения сам собой отпал вопрос о раскрученной медийности и самопиаре Прилепина. Есть люди, известные и раскрученные по праву. Емкая, сжатая, легкая, умная проза в этой книге, рассказывающая о том, чего нигде пока больше не прочитаешь, наполненная массой событий, разговоров и деталей, которые не придумаешь, говорит сама за себя. По поводу якобы пиара и самопиара, кстати, есть забавные страницы и в самой книге:
«Как-то сидели у Трампа (так в книге обозначен близкий соратник Александра Захарченко, первый вице-премьер ДНР Дмитрий Трапезников — Ю.П.), он обмывал свой орден; меня усадили рядом с одним усатым комбатом, мы нормально говорили — но с какого-то момента, после одиннадцатой, к примеру, рюмки, он посчитал мне нужным сообщить: „…а я не пиарюсь“.
Забыл, к чему он это сказал. Скорей всего, ни к чему.
Я посмотрел на него и смолчал. До этой минуты мы хорошо общались, чего переспрашивать у него всякие глупости.
Ещё пять рюмок он залил в себя и говорит: „…а я не пиарюсь“.
Я говорю: „Братан, а ты попиарься, кто тебе не велит?“
Он: „Мне этого не надо“.
Я: „Если не надо, зачем ты об этом говоришь?“
Он стал смотреть на меня. Я выловил мокрую метёлку петрушки с большого блюда и начал жевать, глядя на него.
Наконец он ответил: „Я не о тебе“.
Я, вытащив петрушку изо рта и держа стебелёк вертикально: „А про кого?“
Он продолжил смотреть на меня.
Я говорю: „Что ты смотришь? Вообрази на миг, что ты решил стать известным. Расскажи мне, как ты это будешь делать? Кто приедет тебя спрашивать о том, что ты думаешь? У тебя есть какая-то важная мысль, которую ты хочешь рассказать миру? Скажи эту мысль мне, я проверю её на вес“.
И он — умный оказался, спасибо ему, — нисколько не обиделся.
Выдохнул, и: „Никто не приедет, — сказал неожиданно. — Мысли никакой нет. Ты прав“.
На тот вечер мы подружились».
Нелепо обвинять в пиаре человека, который реально отправился на войну, сам, на свои деньги собрал батальон, и которого много раз могли убить. Прилепин пишет, как он после поездки в Москву ночью возвращается в Донецк, смотрит по сторонам на редко горящие окна и думает: «Вы пьете воду на кухне, а я еду на войну».
А можно и так сказать: «Вы пьете водку на кухне, а он едет на войну». Слабо повторить? Ну, хотя бы в режиме самопиара?
Неизвестный постсоветский солдат
О чем эта книга? Поделюсь своими, возможно, весьма субъективными впечатлениями. Тем, что мне показалось очень важным при её чтении.
По сути, эта книга для меня, прежде всего, — о неизвестном постсоветском солдате, уже и до войны на Донбассе неоднократно спасавшем Россию после распада СССР и ее честь. О подвиге, который не слишком хочет знать наше общество и который остается в тени, в лучше случае на периферии его ленивого сознания. О герое, остающемся неинтересным сытой и нелюбопытной Москве. Именно такие люди шли добровольцами в Приднестровье и Сербию, в Чечню, а теперь — на Донбасс. Простой вопрос: каков был бы ход дальнейших событий для России, если бы на пути ВСУ тогда, весной 2014-го, не встали пророссийские добровольцы? Стоит вспомнить слова Путина о том, что вступи Украина в НАТО, и подлетное время для ядерных ракет до нашей столицы сократилось бы до 10–12 минут.
Со страниц прилепинской книги перед нами проходит много портретов живых людей, которые мирной жизни предпочли опасность и смертельный риск. Не по призыву, а по зову совести и мужеству. Рядовые ополченцы и их командиры — это во многом идеалисты, которые за 16 тысяч рублей в месяц пошли в окопы, чтобы сражаться и умирать. Это и есть на самом деле мужской золотой фонд нации, ее пассионарный остаток.
Золотой фонд, о котором нация не слишком хочет знать и отдать ему должное. Кстати, россиян там вряд ли больше, чем уроженцев этих мест и тех, кто считает себя украинцами. Как пишет Прилепин, «…патроны — праздничные, золотые, приятно перебирать их в пальцах, хочется всё время из них выложить какое-то слово, или несколько слов: „Я люблю тебя, Украина“, или там „Хохол, сдавайся“, — про хохла даже лучше: буква „Х“ отлично получится из четырёх патронов; хотя нельзя, конечно, — Тайсон, к примеру, считает себя украинцем; многие в батальоне считали себя украинцами и воевали за Ковпака против Шухевича, за Махно против Петлюры, за Богдана Хмельницкого против Ивана Выговского, наконец, за князя Святослава, русича, праотца всем нам…»
В то же время этих идеалистов не надо идеализировать и лакировать. Прилепин пишет:
«Не воевавших среди нас почти не было; может, три, может, два человека — случайных. Это уже потом, краем уха, я слышал разговоры, что попадаются дурни, не умеющие разбирать автомат.
Но по большей части бойцы у нас служили духовитые, идейные; хотя многие, как положено ополченцу, беспутные — одна жена в Луганске, вторая в Ростове, третья на той, за линией разграничения, стороне, а вообще: пошли бы все эти бабы к чертям, надоели.
Ополченец, весело убегающий от перепутавшихся баб — частый случай. Но без убежденности в том, за что стреляешь, на одной распре с потенциальной вдовой, — много не навоюешь. Женщины были далёким фоном: на фон не оглядывались, о женщинах почти не говорили».
Главные герои
Их в этой книге, пожалуй, двое. Сам автор, и, кроме автора — это Александр Захарченко, погибший лидер ДНР. Прилепин рисует очень симпатичный портрет невероятно привлекательного и харизматичного человека. Чувствуется прямо-таки человеческая влюбленность автора в этого идеального постсоветского солдата-добровольца, у которого все получалось, и все было хорошо: и на войне, и в семье (в отличие от многих других ополченцев), и в дружбе, и в любых других занятиях. В книге его, как и в жизни, все звали Батей.
В то же время это трагическая книжка, и у нее трагический конец. Правда, будем надеяться, что в конечном итоге и смысле, который за её рамками, этот конец временный и промежуточный, предварительный. Начатая легко и почти весело (как известно, о войне тоже можно писать весело), уже скоро с её страниц явственно чувствуется недоумение и боль. Чем дальше, тем недоумения и боли становится больше.
На стр. 156–157 Прилепин пишет:
«Быть может, в тот раз, под пиво и астраханскую воблу, я говорил о том, как отсюда, с Донбасса, кажется, что ничего важнее, чем наша жизнь и наша смерть, — нет; что огромная северная страна и её император должны о нас помнить; но если сопоставить многие и многие зримые и незримые вещи, то выяснится, что мы — к несчастью, но это так, — стоим предпоследними в немалом перечне идущих противостояний; да, здесь они наглядны, слышны, катастрофичны, — но там, за их главной красной стеной, — по-иному сводят дебет и кредит: у них свои счёты, свои резоны, свои вызовы.
Боль, которая здесь, — её никто не учитывает, у этой боли нет цифрового эквивалента.
Когда в один столбик выписывают прибыль, а в другом подгоняют убытки, то… понятно, что.
Быть может, в тот раз он вдруг признался, что знает: когда шарлатаны в киевских кабинетах соберутся и ближайшими рейсами разлетятся по заготовленным адресам, не оставив даже номера, чтоб позвонить и найти в случае обнаружения забытых вещей, потерянных запонок, детских фотографий в рамочках, вибрирующего на столе, подыхающего без тёплой руки хозяина, на последнем издыхании телефона, — когда все исчезнут, — он, Захарченко, не будет рассматриваться за красной кремлёвской стеной даже в первой дюжине претендентов на управление матерью городов русских; откуда-то явятся другие, не тащившие весь этот кровавый воз на себе; и по лицу Бати было видно, что ему, в сущности, всё равно, что он давно готов к подобному — но только озадачен, отчего политика устроена так бесстыдно.
(Однако степеней бесстыдства мы оба не сознавали.)»
И чем дальше, тем вопросы острее и неотступнее. Почему наступления всё нет и нет? Почему Москва гасит всякую инициативу и шлёт сюда проходимцев? Сколько времени можно так жить, в такой замороженной ситуации? Зачем здесь находится добровольцам и самому Захару Прилепину, уже который год подряд, если событий, ради которых они приехали, всё нет и нет? Что за мутная игра, в конце концов, ведётся с нашей стороны?
У книги есть свой сюжет, и я не буду его выдавать. Скажу лишь, что развязка наступает с трагической смертью Александра Захарченки. И, в частности, очень тревожно звучат почти последние слова книги, про поминки главного героя:
«Угодил четвёртым в знатную компанию, кто-то из них негромко поделился: „…взяли только одного, он сразу сказал: да, я из СБУ, да, Порошенко знал про операцию: без него такие решении я не принимаются — но источник, откуда пошёл импульс на ликвидацию, ищите у себя под боком, это многоуровневая разработка, а больше я ничего не знаю, так что режьте поскорей на куски“.
Услышанного мне было достаточно, и я уехал.
Думал бесполезное: если б я встретился с императором — и если б император принял его (Захарченко — Ю.П.) — они не посмели бы.
Кто они?
Они знают, а нам никто не расскажет про них.
Просыпаются утром, включают свет, надевают халат, ищут босыми ногами тапочки, идут пить свежевыжатый сок. Тёплые тосты. Несколько ягод.
Принимаются за дела. Серьёзные люди, правильный ритм. К сожалению, я никогда не смогу их убить».
Книга заканчивается в чёрном цвете. Самые последние слова её, последнее предложение – «Черным черно».
Но на самом деле у неё открытый конец. Он за её пределами, и будет определяться в зависимости от того, как и чем кончится война на Украине. Как и будущее и огромной северной страны, и её императора тоже от этого напрямую зависит.
Рано или поздно, но маски будут отброшены, и игра поведётся в открытую. Ведь сколько верёвочке не виться, но конец будет, и некоторые не попадут в ад — как минимум. В отличие от тех серьезных мастеров многоуровневых разработок, кто дал импульс убить Захарченко и кого Прилепин, к сожалению, убить не может.
Юрий Пущаев
«РУССКАЯ IDEA», 10.07.2021