Захар Прилепин. Некоторые не попадут в ад

Стыдно сказать, но это первая книга Захара Прилепина, читанная мной. Стыдно, потому что, кажется, его читали уже совершенно все — до такой степени его имя везде на слуху. И, конечно, по одной книге судить об авторе в целом тяжело, но после нее так хочется назвать его русским Ремарком. У того все действия происходят в послевоенное время, под гнетом лишений и душевных травм, но страдают красиво — под коньяк, шампанское и в платьях от Баленсиаги. Прилепин пишет про военные действия в Донецкой народной республике, в которых сам принимал участие, но перемежает это рассказами о поездках за границу да о встречах с Эмиром Кустурицей так, что война кажется далекой и какой-то почти ненастоящей. И дело не в локации. Захар возвращается на передовую, но его мир не меняется — повествование ведется с легкой ленцой, как послеобеденная прогулка — и даже не верится, что это тот самый Донбасс, где вообще-то погибают люди.

С утра я заезжал поболтать с миномётчиками. По должности мне было положено работать с личным составом, без устали поясняя им поставленные республикой задачи, — но за всё время службы я ни разу ничем подобным не занимался; какие-то журналы вела специально для этого взятая в штат умная девушка — но и в журналы эти я не заглядывал никогда, в батальоне будучи по очередности всем: командиром, «крышей», корешом, консультантом, «кошельком», но точно не замполитом; однако мимо ехал, миномётчики позвали на чаёк, и остановился.

Вот только что был Донбасс, а уже Белград

Огромной рукой Эмир тут же остановил такси. «Залезай!» — велел мне.
Только потом я понял, что сделал.
Это как если бы Никита Сергеевич Михалков пригласил меня — да ладно меня, — югославского, неважно из какой именно страны, мальчишку лет под сорок — с одной еле различимой ролью в каком-то местном, не очень заметном, получившем поощрительный приз при показе студенческих работ кино, — на знакомство, — заказав оглушительный стол в ресторане с видом на Кремль, — а тот ему через пятнадцать минут говорит: «Меня друзья ждут в Бутово, в пивной „У Саныча“, — короче, план меняется, к ним поедем, Никит. Да, Сергеич?»

И тут помимо Кустурицы еще много кому находится место — и рэперу Хаски, и Эдуарду (Эду) Лимонову и другим. Смотреть на них глазами Прилепина интересно, книгу стоило читать хотя бы ради этого.

Надо, конечно, держаться справедливости — не лишен в этом автобиографическом романе Прилепин самолюбования. Мол, смотри как запросто я — и в Женеве и в Каннах, и с Кустурицей за руку и с еще одним человеком накоротке, тем, которого в книге предупредительно называет «императором с прозрачными глазами». Но нам же сразу понятно, кто это. Непонятно только, почему после выхода этой книг Прилепин все еще жив и на свободе, ведь там меж строк, в деталях упомянуто много такого, для чего еще не вышел срок давности, когда всем становится все равно. То ли мало правды, то ли чересчур много, так что уже можно рукой махнуть, то ли Прилепин и на самом деле совсем непрост и облечен невидимой бронью. Этакий Джеймс Бонд made in Russia — только из Европы и сразу за руль, 1300 километров до границы с Украиной одним махом, писатель-контрабандист-военнокомандующий да еще и с намеком — если б все срослось, то после убийства Захарченко мог бы быть у ДНР другой руководитель.

Ну и конечно, Захарченко. Если это книга не о самом Прилепине, то следующий после него главный персонаж — точно он, Батя, как называет его Захар. В каком-то смысле роман стал реквиемом ему, последним, растянутым на 300 страниц поминальным словом. Захаченко повезло, потому что ему достался хороший летописец. За умение складывать слова Прилепину можно простить и избыток бахвальства и много чего еще. Он их нанизывает бусинами, начинаешь читать — и как в океан заходишь, тебя несет-несет от берега, уже не выплыть и не хочется.

«Батя мотнул головой. Роль Стеньки Разина шла ему идеально — потому что не была его ролью: это он сам и был. В поведении его — можете не поверить, мне всё равно — не было ни бравады, ни злой дурости, — только нежность и задор: хорошо должно быть немедленно, потому что потом его убьют и он не сможет увидеть, как получилось; тем более, что, скорей всего, так уже не будет».

Не будет. И Прилепин пишет об этом так, что, наверное, даже тому кто вообще далек от украинского конфликта и каким-то чудом не посмотрел ни одного выпуска передачи «60 минут», все эти люди из его книги становятся как родные — они живые, и если они умирают, их жалко, как будто лично их знал. В этом мастерство слова, научиться так писать невозможно, только мочь — Прилепину. Остальным — завидовать. Уметь так составлять слова — самый ценный дар в мире. Ценнее даже возможности личных бесед с императором с прозрачными глазами.

Мария,
журналист, эксперт LiveLib, 13.01.2020
Оригинал