Орденоносный погорелец

Книга Прилепина «Леонид Леонов. «Игра его была огромна» вышла в серии «ЖЗЛ». В ней — 560 страниц, четыре года работы. И 95 лет жизни Л.М. Леонова: 1899—1994, весь «советский проект» с походом.

Биография добротна, как коринские парадные портреты 1930-х годов. ХХ век — фон за спиной героя. Ключевая тема (хотя бы — одна из): почему умный, сильный, много чего повидавший человек принял для себя и для Отечества власть Советов? Как — не в мифе, не в анекдоте, не в перестроечной скорописи, а в мелком растре документальной прозы — это происходило? Причем Прилепин вовсе не настроен извиняться за «Соть» и «Дорогу на океан», как восьмиклассник за «Выбранные места…» Гоголя: он недопонял…

Биограф четко формулирует свое нежелание: «Вообще же восприятие судьбы писателя исключительно через политическую призму кажется нам вопиюще абсурдным и даже стыдным. Выстроена некая оптика, где грех (грех ли?) принятия власти (именно советской власти) является фактором, определяющим отношение к писателю; причем зачастую — фактором вообще единственным. Вот так мы, значит, воспринимаем немыслимо разнообразный божественный мир. Ты получал советские ордена и был признан и издаваем — выходит, ты, безусловно, грешен, и значит — изыди из литературы! Освободи место для узников совести и невольников чести».

…И вот его герой: гимназистик из Зарядья 1910-х, прапорщик Белой армии Е.К. Миллера в Архангельске 1919-го (этот период жизни Леонова Захар Прилепин описывает первым, вводя в оборот документы губернского архива и газеты «белого» Архангельска), редактор красноармейской дивизионной газеты в 1920 году — на черте Сиваша, в канун взятия Крыма. Затем — блистательно начинающий прозаик в Москве 1920-х, автор повести «Петушихинский пролом» (1923) и романа «Вор» (1926), зять книгоиздателя М.В. Сабашникова.

Посаженый отец на свадьбе Леонова и Татьяны Сабашниковой — А.Д. Самарин, бывший московский губернский предводитель дворянства (судьбы Самарина и дочери его Елизаветы вскоре будут из самых скорбных в хрониках 1920—1930-х, в методичном истирании во прах «бывших»). И кстати: перед свадьбой замечательные портреты Леонова и его невесты пишет Маргарита Сабашникова — тетушка Татьяны и «царевна Таиах» стихов Волошина. И кстати: брак Леонова и Татьяны Михайловны длился 56 лет, от венца до ее смерти, честно и грозно. И кстати: о прозе Леонова в 1920-х с равным пылом писали — «здесь», в Москве, Александр Воронский, а «там», в эмиграции, Георгий Адамович…

Прилепин-биограф очень тщателен. Именно оттого ткань книги — с шевроном на рукаве прапорщика Леонова и ценами на конину в Архангельске 1919-го, с казнями в Одессе 1921 года и стихами Леонова в одесской газете «Красный боец», с письмами М.В. Сабашникова жене из-под ареста, с широко прописанным фоном судьбы и четким пониманием фигур, связей, смыслов — реконструирует помянутое им «немыслимое разнообразие божественного мира». И каждый блик, каждый смысловой мазок усложняет портрет главного героя.

Что особо важно для следующих глав: от «Шахтинского дела» и «дела Промпартии» до войны. Леонов об эту пору пишет «Соть», эпос о строительстве приблизительно Балахнинского бумкомбината в глухих лесах Севера — книгу столь орнаментальную, столь ядовито-живописную и уже в роскоши эпитетов запутанную, точно в тексте растерянный зверь вяжет мелкие петли под прицелом. И мрачный роман «Скутаревский» — о спеце из бывших, столпе электрификации.

Прилепин своего подведомственного Леонида Максимовича любит и почитает. Очень точно цитирует лучшие абзацы. Настойчиво ищет тайнопись в его прозе и пьесах 1930-х. Но, кажется, ближе всего к сути подходит в строках о «Соти»: «Он намеревался вбить хоть одну скрепу в свое миропонимание, чтобы было за что удержаться. …Новый роман — с коллективным героем, с картинами гигантского человеческого переплава — мог убедить в первую очередь самого автора в осмысленности и человеческой истории как таковой, и русской судьбы».

Но «русская судьба» в XX веке не будет понята без хроники этих попыток. Уже потому, что этнос в XXI веке почти полностью составляют потомки тех, кто пытался «убедить себя». Или тех, кто вошел в социальную жизнь после 1917-го.

…По отношению к книгам Леонова биограф добровольно берет на себя роль странную, однако необходимую. Ведь не из архива, даже не из спецхрана тексты! Дважды (в начале 1970-х и в начале 1980-х) выходил десятитомник Леонова. И повести начала 1920-х, и «Вор», и Evgenia Ivanovna многократно перепечатаны. «Пирамида», венец леоновской прозы, вышла в 1994-м двумя изданиями. Более того, Леонов мирно лежит в Сети — чуть не все наследие, кроме «Русского леса». «Пирамида» всплывает по первому клику… но именно после тома «ЖЗЛ» ее наверняка и начнут читать. Лежащее на виду, это наследие все же надо открыть.

Что Прилепин и делает — попутно, видимо, решая свою личную задачу понимания мезозоев ХХ века через судьбу Леонова. Достойный способ.

Роман «Пирамида» разрешает «явные» вопросы жизнеописания Леонида Максимовича и ставит новые, глубинные, запутанные — как лабиринт в каменной толще. Но пройдем молчанием тему богооставленности у Леонова и ереси его героев. Действие происходит осенью 1940 года (в 1940-м Леонов и начал писать этот роман). Опыт 1920 — 1930-х уже не смягчен попытками «убедить себя». А образ жестокого и нищего времени, где все «топики» прежнего благостного катехизиса (богоотступничество и отступничество сына, самоубийство, расплата душой и телом) обострены предельно — до вопроса о выживании своих детей и детей ближнего, — написан с силой, прозрачностью и гармонией русской классики.

…Отчасти — это «Соборяне» сталинских лет. Леонов все повторяет лесковское словцо «поповка», пополняет народную этимологию термином «бедография», да и герои его, отец Матвей Лоскутов и многосемейный богатырь, дьякон Аблаев, — точно потомки задумчивого протопопа Туберозова с дьяконом Ахиллой. Натурально, никакой барыни Плодомасовой (где-то по соседству бедствует юродивая побродяжка, последний осколок старинной русской семьи). Вместо прихода — закрытая церковь при Старо-Федосеевском некрополе. Имена, составившие историю России, обомшели на его плитах. Храм, похоже, освящен во имя преподобного Феодосия Печерского — первого игумена Киево-Печерской лавры, ставшего образцом для Сергия Радонежского. Аллегория России прозрачна (и подтверждена всем строем книги). В эпилоге, уже в 1960-х, руины Старо-Федосеевского храма и «поповки» сносят и жгут. Искры падают «пеплом на истоптанный снег, на просторную окрестность по ту сторону поверженного наземь Старо-Федосеева, на мою подставленную ладонь погорельца».

И это финал «Пирамиды». Последние слова писателя Леонова. Как люто он в 1994-м, в свои 95 лет, правил роман — Прилепин пишет весьма подробно.

Елена Дьякова, "Новая газета" - 28.05.2010