Писатель с позицией

В наш город один из самых читаемых и обсуждаемых писателей современности приехал в рамках фестиваля «Белое пятно». Новосибирскую публику он нашел «интеллигентной и адекватной». А фестиваль поставил в первую тройку известных ему мероприятий подобного рода. Пошутил, что последний раз получал подобное удовольствие разве что от фестиваля в Пятигорске. Писателей там принимали с поистине кавказским гостеприимством:

— Встреч с читателями там как таковых не было. Но было много застолий: писатели буквально переходили с одного стола за другой. Самый большой перерыв между обедами длился 35 минут. А остальное время ели-пили, ели-пили... Этим и запомнилось (смеется).

В Новосибирске, напротив, обедов было не так много, а все фестивальные дни расписаны на творческие встречи буквально по минутам.

Прилепин — автор десяти книг. Ведущий колонок в ряде газет, главный редактор «Агентства политических новостей — Нижний Новгород», генеральный директор «Новой газеты в Нижнем Новгороде». Прежде чем стать писателем, он шесть лет служил в ОМОНе. Был командиром отделения. Принимал участие в боевых действиях в Чечне.

Писатель придерживается левых взглядов. И, что удивительно, «заставляет» читать свои книги представителей политической и деловой элиты. Его романы, к примеру, стоят на полке в кабинете Анатолия Чубайса. А не так давно на страницах прессы разгорелась бурная дискуссия по поводу его романа «Санькя». Ее начал своей разгромной рецензией президент «Альфа-банка» Петр Авен... На одной из творческих встреч с читателями побывал корреспондент «ВН». Вот некоторые из вопросов, которые были заданы «писателю с позицией».

— Наверное, я мог бы придумать десять ответов на вопрос «почему я пишу?», но это мало бы что объяснило. Хотя я, конечно, искал ответ на этот вопрос. Литература для меня — это, прежде всего, самый действенный способ фокусировать в одной точке самое важное в жизни. Своего рода энергетический сгусток всех чувствований и отношений. Я хорошо помню одно состояние, которое предшествовало моему, скажем так, писательству.

Я проснулся однажды от переполнявшего меня чувства, что я безмерно люблю жизнь, люблю свою женщину, и мне настолько в этом мире прекрасно, что все это надо куда-то выплеснуть. И хотя писать я стал вовсе не об этом, а о вещах совсем иного толка, это ощущение полнокровности и огромности бытия меня не покидало.

Мне хотелось создать некий иероглиф человеческого счастья, который бы все это в себе заключал, и вывести формулу, которая бы объясняла, почему в этом прекрасном, божественном мире человек так несчастлив? и почему он не может жить в состоянии перманентного восторга?.. Человеческое тщеславие? Безусловно. Хотя у меня, как мне кажется, оно находится в зачаточном состоянии.

Деньги тоже имеют значение. То есть это занятие, которое мне интересно, меня не понуждает, не мучает, да мне еще за него и платят деньги. Я не очень верю тем, кто говорит, что «пишет кровью сердца» и так страдает, что после каждого своего текста впадает в запой. Со мной этого не происходит...

— По своим убеждениям я — патерналист. И считаю, что есть сферы, из которых государство не имеет права уходить. С одной стороны, это, может, и хорошо, что государство не очень интересуется литературой — на эту сферу не распространяется политическая цензура — но с другой... Как я шучу по этому поводу: в свое время товарищ Сталин читал Платонова и писал на полях: «сволочь».

Книга его раздражала, но он ее читал! Сегодня же представить, что Дмитрий Медведев будет читать мою книжку, я просто не могу. Насколько я общался с политиками, они вообще ничего не читают, литература для них не является субъектом политики. Работая над последней книгой («Леонид Леонов. Его игра была огромна», серия ЖЗЛ. — Прим. «ВН»), я перечитал массу газет тридцатых годов.

Оценивать это время можно по-разному, но на первых полосах там обязательно были награжденные за те или иные деяния. Сегодня — Шолохов, завтра — летчик Чкалов, послезавтра — токарь... И страна таким образом создавала свои элиты, которые охватывали все реальные и важные для страны сегменты. Это были работающие люди, работающие на славу и развитие страны. А кто сегодня российская элита?

Это шоу-бизнес, это менеджмент, все остальные — находятся на периферии человеческого внимания и уважения. Сегодня наши герои — Прохоров, Ксюша Собчак, Андрей Малахов... Но элита «Малахов — Собчак» не имеет своего будущего. Настоящую элиту мы не видим, не знаем, и это меня мучает. В нормально устроенном государстве в иерархии ценностей летчик и военный должны быть куда выше и важнее, чем, прошу прощения, Иван Ургант, при всем моем хорошем отношении к этому «чуваку».

— Я могу не соглашаться с его высказываниями в девяти случаях из десяти, но на мое отношение к нему это, в конечном итоге, не влияет. За последние двадцать лет я выяснил для себя, что самое ценное и редкое из качеств в России — это последовательность в своем мужественном отношении к жизни. И Лимонов это демонстрирует.

Александр Проханов имеет обыкновение периодически влюбляться (в хорошем смысле этого слова) в тех или других политических деятелей постсоветской России. Он пытается вдохнуть в них жизнь, буйство и желание изменить Россию. Сначала он влюблялся в Хасбулатова, потом в Руцкого, потом в Рогозина, в Глазьева.... Фаворитов у него было человек 20.

И в конечном итоге все они оказывались недостойны того восхищения и тех надежд, которые на них возлагались. Где сейчас эти люди? Кто-то сбежал, кого-то купили за деньги, кому-то предложили хорошую должность. Так или иначе, но все они исчезли из политического пространства. А Лимонова — я это точно знаю — нельзя ни купить, ни запугать. На такой политический стоицизм, способность работать на благо страны честно и последовательно, сегодня не способен практически никто.

Лимонов и Проханов — это те люди, которые наиболее ощутимо повлияли на мое литературное поколение. Они пронесли через всю жизнь бодрый, агрессивный, непосредственный взгляд на мир. При этом я могу по-разному относиться к разным книгам того же Проханова, но и недостатки его текстов с лихвой окупаются его колоссальным жизнелюбием и величиной его фигуры.

— Самая важная для меня книга — это «Тихий Дон» Шолохова. Для меня это недосягаемая величина — на уровне святых писаний, священных книг. Вообще русская литература XIX—XX веков — это одно из чудес света. Была античная культура, искусство Возрождения и русская литература. Это колоссальный дар, который неизвестно за что получила наша нация, и соответствовать этим высотам — большое счастье.

Из современных авторов люблю Михаила Тарковского, Александра Терехова, Алексея Иванова... Я с очень большим интересом, хотя и неоднозначно отношусь к фигуре Дмитрия Быкова — он многих раздражает, многих восхищает, но, безусловно, то, что он успевает делать в самых разных сферах, немыслимо. Когда мы однажды заговорили о нем с Прохановым, он сказал: «Это не Быков, это стадо быков!»

И это совершенно верно. Как-то мне довелось вместе с ним ехать на литературном экспрессе через пол-России. И, как выяснилось, он совершенно не спит. Мы весь день выступаем, выпиваем, потом ночью садимся в поезд, в пять утра прибываем к новому месту назначения, я просыпаюсь в три часа ночи, а Быков уже стоит в коридоре и набирает на ноутбуке свой текст! Не знаю, когда он спит. Наверное, на пресс-конференциях (смеется). Помню, мы выступали в Чите, на столе стояла большая бутылка минералки: Быков поставил на нее свою огромную голову и спал. Вот так он отдыхает! А остальное время он пишет (смеется).

— Я, к сожалению, как Быков, не могу, мне необходимы тишина и покой. У меня есть дом на берегу реки — в тех местах, где старообрядцы ставили свои скиты — там я недосягаем для мобильной связи и Интернета и могу спокойно работать. А город — это всегда суета. Хотя дети вокруг бегают толпой (у Захара Прилепина трое детей. — Прим. «ВН»), собака лает, коты ходят — это мне не мешает.

— У меня было две встречи с Путиным. Одна состоявшаяся, другая несостоявшаяся. Первая — это была встреча с молодыми литераторами в его резиденции в Ново-Огареве. Там я спросил Владимира Владимировича, каким бы правителем он хотел остаться в памяти народной. Строгим, жестокосердным или милосердным и добрым? И заметил, что климат политических свобод, как мне представляется, переживает в стране не лучшие времена, и почему бы нам не амнистировать наших политических заключенных.

Он ответил, что видит, что у меня есть претензии: рассказывайте, что, по вашему мнению, у нас в стране не так. Я начал говорить о Чечне, об отношениях с Белоруссией и Грузией, о зарплатах россиян, о медицине... Он очень внимательно слушал и по пунктам записал в блокнот. Всего набралось пунктов десять. Потом он сказал: «Хорошо, сейчас я буду вам все объяснять». Зарплата.

Зарплаты в России растут на 13—15%, это гораздо больше, чем в Европе. С этим у нас все нормально! — и зачеркнул этот пункт. Грузия. Грузия заслуживает только такого и никакого другого отношения!.. То есть решил все вопросы страны в течение двух минут. Говорил бодро, признаю, порой убедительно. Просто в общих чертах я знаю эту аргументацию и могу столь же бодро излагать противоположную точку зрения. Необходимости во второй встрече у меня не было.

— Книга о Леониде Леонове. Я ее писал четыре года. Честно признаюсь, истратил на эту книгу — на поездки по архивам в разные города — средств больше, чем получил за нее гонораров. Но я все равно этой работой очень доволен. Духовно окупилось многократно, и я думаю, что дедушка Леонов мой труд там как-то оценит и погладит по голове...

Татьяна Коньякова, "Вечерний Новосибирск" - 9.12.2010