Захар Прилепин: «Мы находимся в запредельном состоянии»
Корреспондент «Yтра» встретился с одним из самых востребованных писателей и известным публицистом для того, чтобы побеседовать о журналистике, идеологии и общественной импотенции
«Yтро»: Ваша новая книга — сборник эссе, публицистика. Насколько этот жанр интересен для вас?
Захар Прилепин: Журналистика позволяет сформулировать вещи, которые в литературе произносить не будешь. Отчасти банальности, социальные или политические. Публицистика — это вещь, которая позволяет разговаривать, как за столом, кроме того, за это платят. В какой-то степени это еще аутотерапия: работая над статьями, я критически задумываюсь о вещах, о которых раньше не думал. Как правило, тему мне задают, и я начинаю размышлять. В итоге складывается определенная система координат, миропонимание. Прожив до 33 лет, о многих базовых вещах я не озаботился подумать, а в журналах предоставляется отличная возможность это сделать. Собственно, писать книги я стал после того, как работал журналистом. После того как появился строй фразы, понимание дыхания текста, его стремительности. А потому работа в жанре публицистики — это еще и возможность держать себя в тонусе.
«Y»: В Нижнем Новгороде вы возглавляете небольшой медиахолдинг. Можете сказать, в чем проблема современной журналистики?
З.П.: Не так пристально слежу за нашей журналистикой, но, для того чтобы говорить о проблемах, надо разобрать несколько пластов. Есть провинциальная журналистика, которая год от года приходит во все более чудовищное состояние. Когда я пришел в журналистику в середине 90-х годов, она переживала пышное цветение. Работали много людей, которым было интересно этим заниматься. Было множество независимых газет, телеканалов, радиопрограмм. Затем стала происходить нивелировка — и политическая, и в сфере шоу-бизнеса. И хотя в Нижегородской, к примеру, области осталось несколько «мастодонтов» журналистики, в основном, работает политическая прислуга. Газеты принадлежат местной власти, все пишут о том, о чем надо писать. То есть политическая журналистика сходит на нет, а вся остальная — максимально упрощается и работает по лекалам газеты «Комсомольская правда». Все это превращается в немыслимую пошлятину. Что касается московской журналистики, то средняя планка тоже упала. Хотя существуют люди коммерсантовской школы, журналы со сложившимися традициями: «Огонек», «Эксперт», «Русская жизнь» (только что закрытая). Есть пишущие люди самых разных взглядов, которые продолжают производить качественную журналистику. Но этот пласт не есть, а еще есть. Даже если взять рок-музыку, за последние 15 лет, кроме пары групп, ничего нового не появилось.
«Y»: Почему, как вы думаете?
З.П.: Упрощенный продукт легче продается. Всем надо, чтобы было мало текста, много фотографий, какие-то нелепые фактики, нелепые сенсации. Все превращается в погань. Нашу журналистику стыдно в руки-то брать. Поэтому я за ней и не слежу.
«Y»: В коммерсантовском приложении вышло продолжение вашего романа «Санькя», в котором вы пишете, что герой жил, ему исполнилось 33 года, а в государстве ничего не изменилось. Так что должно с нами случиться, чтобы люди вышли на улицу и спросили: «А где Санькя?»?
З.П.: Видимо, это может произойти при условиях некоторой дестабилизации. Как любит говорить Эдуард Лимонов, только на кладбище все спокойно и все одинаковы. Есть устоявшееся пошлое выражение — вертикальный лифт. В России продвижение молодых людей, мыслящих чуть иначе, невозможно вообще ни в какой сфере. Политика, социум, медиа — все находится в тотальной власти «формата». Кроме литературы я занимаюсь и медиа, и музыкой — так с новой музыкой вообще ни на одну радиостанцию не влезешь: «Мы не понимаем, зачем нам это надо. Это вообще не наше». Все эти площадки для творчества находятся во власти «взрослых людей», притом не креативных, не остроумных, медленных, боящихся потерять свой статус. Когда я начинаю вести колонку в журнале, я, как правило, вынужден слышать: «Захар, может быть, вы не будете говорить все, что думаете?». В итоге я пошел по проторенной Дмитрием Быковым дороге: писать для нескольких интересных изданий, а на выходе получать цельную картину мира. В новой книге я все эти тексты собрал вместе. Часто меня спрашивают: а как вот вы, с такими взглядами, дружите с либералами или консерваторами? Но дело в том, что я не дружу ни с кем, просто мои мысли порой пересекаются еще с чьими-то. Я пишу в разные издания, разной политической ориентации, и это как раз означает, что человека нельзя судить по идеологическим лекалам. Мне уже не интересно быть или последовательным либералом, или последовательным леваком.
«Y»: Что происходит с экранизацией «Саньки»?
З.П.: Права на экранизацию купил Петр Буслов (режиссер «Бумера 1-2»), но у него ничего не происходит, поэтому идут переговоры с одним — двумя режиссерами, которые хотели бы этим заняться.
«Y»: Рашид Нугманов сейчас снимает продолжение «Иглы», Соловьев выпустил вторую «Ассу». Поколение 90-х можно было отличить по духу, по желанию жить в измененном мире. Что отличает поколение нулевых?
З.П.: Не стал бы идеализировать то поколение, потому что, по большому счету, они все, мягко говоря, профукали. Как Лимонов метко заметил, в борьбе патриотов с либералами победили чиновники. Можно продолжать эту фразу: в борьбе рокеров и джазменов победила попса и так далее. Победило упрощение. Да, было ощущение, что мы ждем перемен. Ощущение того, что сейчас что-то должно случиться, но в итоге ничего не произошло. Тем не менее набор «возбужденных хромосом» был. Сегодняшняя молодежь фактически превращается в пенсионеров: люди, которые не достигли ничего в жизни, пытаются ничего не потерять. Люди, жизненным девизом которых является «Не парься!» и «Коси и забивай!». Из обихода даже исчезла фраза «Молодежь теперь не та». Потому что молодежь и старики почти одинаковы: сидят дома, смотрят телевизор. Я уже писал об этом, после чего ко мне приходили молодые возбужденные люди и пытались отрицать очевидное. Но получилось так, что своим поведением лишь убедили меня в моей правоте. В итоге они обозленно говорили: «Да, все так, но вы нас сделали такими. Что вы нам можете предложить? Мы получились такими, потому что были брошенными, никому не нужными. Теперь мы стали циничными: хотим хапнуть и ничего за это не отдавать». Возможно, они не виноваты…
«Y»: А феномен Интернет? Вот, например, блоги — что это, по-вашему: платформа для самовыражения, прибежище нереализованных в настоящей жизни людей или эффективное поле для борьбы и дискуссий?
З.П.: Я скептически отношусь к тому, что это поле действия. Большинство моих знакомых молодых людей проводят по три — четыре часа в день за просмотром огромной бессмысленной френд-ленты в ЖЖ. Никаких диспутов там нет, происходит тухлый, вялый, ничтожный базар. Молодость, опять же, проходит впустую. Собственный блог я практически не веду, а заводил ЖЖ в силу необходимости оповещать читателей о выходах книги, встречах и прочем. Появляюсь только тогда, когда мне кто-то нахамит. Доля правды в ваших словах есть — в том смысле, что туда можно оперативно выложить кадры, например, с митинга, чтобы пять — десять тысяч человек смогли посмотреть, что там было. Так Интернет может служить хоть каким-то противовесом ТВ. Недаром все деспотии очень строго относятся к Интернету.
«Y»: Какой идеологии вы придерживаетесь, будучи главным редактором Агентства политических новостей?
З.П.: Свои издания я держу как открытую площадку. Пишут люди самых разных взглядов, главное, чтобы был ген несогласия. Мне интересны люди возбужденные, пытающиеся придерживаться простейших принципов справедливости. Мы ведь сейчас находимся в запредельном состоянии — люди что угодно могут принять и проглотить. Чиновники могут строить себе имения, расстреливать зверей, давить людей. «Так жить нельзя» — фразу, которая висела в воздухе 80–90-х годов, никто не произносит. Произошла атрофия элементарной гражданственности.
«Y»: Но почему так? Психология пресмыкания, боязнь милиции, потери работы?
З.П.: Тут парадокс: почти все, ну, кроме законченных идиотов, всё понимают. Разговариваешь с продавцом, таксистом, инженером — все всё знают. Но никто ничего не делает. Что-то сложилось в структуре мозга. Мы стали, как в страшном сне, ватными, медленными, стали бояться реагировать. Сводить это к рабской психологии нельзя: раб счастлив по определению. Хозяин принесет ему миску, и все будет нормально. Есть и вина оппозиции, которая не сложилась, не имеет лидеров. Беда не в том, что оппозицию не пустили на ТВ. Беда в том, что оппозиция не является единой силой, за ней не идут.
«Y»: Какое слово вы не любите больше всего?
З.П.: Есть такое утверждение: «Мы это уже проходили». Не терплю.