«Новая книжка будет через месяц, она уже выходит, она уже написана», — интервью с Захаром Прилепиным

Воспринимаете ли вы всерьёз современную литературу? Постарайтесь ответить честно, не задумываясь. К сожалению, вероятность отрицательного ответа довольно велика, и тому есть очевидные объективные причины. Для того, чтобы лишний раз убедиться в их наличии стоит просто зайти в первый встретившийся на пути книжный магазин. Что мы видим: горы мотивирующей литературы, лайфхаки для активизации скрытых резервов, безотказно работающие рецепты, позволяющие в одночасье сделаться миллионером, книги о похудении, боди-позитиве и любви к себе, лав-стори со счастливым концом и множество фантастики о магии, появившейся после оглушительного успеха истории о Мальчике, Который Выжил. Настолько обширный выбор книг, большинство из которых, скорее всего, недостойно внимания читателя, может ввести в состояние растерянности даже того, кто знает, за чем пришёл.

Обособленно от всего этого многообразия находится автор, в последнее время абсолютно заслуженно приобретающий всё большую популярность. Автор, которого называют современным классиком, а его произведения предлагают ввести в школьную программу. Захар Прилепин — прозаик, публицист, лауреат множества литературных премий, политический деятель, телеведущий, музыкант и просто интереснейший человек. В марте 2016-го года публике была представлена новая книга «Семь жизней» — сборник ранее не опубликованных рассказов. По словам автора «„Семь жизней“ — как тот сад расходящихся тропок, когда человек встаёт на одну тропку, а мог бы сделать шаг влево или шаг вправо и прийти… куда-то в совсем другую жизнь? Или другую смерть? Или туда же? Эта книжка — попытка сходить во все стороны, вернуться и пересказать, чем всё закончится». Итак, Захар Прилепин: вспоминая о прошлом, заглядывая в будущее.

— Здравствуйте, Захар! За 11 лет вашей писательской карьеры вы написали более 15 книг (романов, повестей, эссе) и 10 антологий и сборников. Как вам удается работать на такой высокой скорости без потери качества, оставаясь при этом медийной персоной, политическим деятелем, музыкантом, телеведущим?

— Здравствуйте, Аня (смеётся). Ну, не знаю про качество, надеюсь, что это действительно так. Вообще говоря, это не очень много, тем более, если человек имеет возможность заниматься только этой профессией. Одна книга в год — это вполне по силам человеческим, если ты знаешь, о чём ты хочешь сказать, о чём ты хочешь написать. Одна книга, одна антология — ничего сверхъестественного нет. Если бы я ещё другими вещами не занимался: всевозможными журналистскими, кинематографическими, гуманитарными и телевизионными проектами, то это вообще было бы смешно. На самом деле, скажем, Дмитрий Быков пишет больше, чем я, Пелевинпишет больше, чем я, Горький, Бальзак и Лев Николаевич Толстой написали настолько больше, чем я… Это вообще во многом вопрос работоспособности: некоторые медленно работают, совершают какие-то ритуалы, просто потому что человек так устроен, и в этом нет никакой его вины, а другие работают быстро. Я просыпаюсь в 8 утра, в 8:10 я открываю ноутбук и уже пишу. Я живу с одной женщиной, я переношу алкоголь легко, не болею, ни так, ни с похмелья, тьфу-тьфу (смеётся), у меня нет дурных привычек, я ничего не коллекционирую, ничем не дорожу, и поэтому у меня есть только мои мысли, есть одержимость историей моей страны и литературы, и я занимаюсь тем, что мне легко даётся, и тем, что мне приносит удовольствие.

— В своих интервью вы неоднократно говорили о том, что несмотря на то, что вам приписывают множество различных сфер деятельности, вы, в первую очередь, писатель. Всегда ли присутствовала эта уверенность в том, что ваше призвание — именно литература?

— Нет, конечно, я не всегда это понимал. Более того, лет до 28 я вообще об этом не думал, потому что я занимался разными вещами: работал в ОМОНе, женился, у меня родился первый ребёнок, потом я начал работать в журналистике. Первую книгу начал писать совершенно случайно, просто так, от какого-то чувства наивного, что я родил сына, начал строить дом, вот напишу книгу, будет у меня ещё и книга своя. Закончил я её писать где-то в 29-30 лет, и совершенно неожиданно получилось, что она оказалась востребованной, её перевели на иностранные языки, мне дали какую-то премию, и я подумал, что, наверное, я напишу вторую книгу, раз так хорошо пошло. Вот и всё. Я, может быть, был убежден в том, что я писатель (даже не писатель, а поэт) лет в 14-15, когда был юный совсем, сочинял стихи, песни. Правда, это очень быстро прошло: я начал качаться и с 16 лет вообще об этом не задумывался больше ни разу до 28 лет. Но книжки я продолжал читать в огромном количестве, в том числе, когда в ОМОНе работал: я много читал, и меня за это мои сослуживцы очень уважали. Вернее, поначалу, когда я пришёл в ОМОН, я, естественно, ничего не читал, потому что могли неправильно понять, а потом, когда я уже стал командиром отделения, стал много читать. Все говорили: «Ооо, у нас Прилепин самый умный!».

— Первый же роман «Патологии» стал финалистом нескольких литературных премий и получил статус Национального бестселлера. Повлияло ли это каким-либо образом на вас? Вселило уверенность, что вы на своём месте или, напротив, добавило груз ответственности и установило некоторую высокую планку для дальнейших произведений?

— Никакого груза ответственности я не испытывал. Только немного, помню, на день или на полтора меня переклинило, и я подумал: «Вот это да! Вот это я даю!», некоторую гордость испытал. Провинциальный мальчик всё-таки, дворняга, поэтому всё это на меня подействовало, но очень быстро прошло, потому что Господь оказался милостив ко мне, и Он мне не дал этой удачи, не дал этого в 18 лет или в 23. Я бы, может быть, тогда впоследствии планку и уронил, как это сегодня называется. Когда молодым людям такие удачи даются, я всё чаще замечаю, они с ними не справляются. А мне было 30 лет, я уже был взрослый мужик, у меня родился второй ребёнок, я успокоился, и с тех пор я просто работаю, к этому отношусь с большой долей иронии, и большой долей скепсиса. Я прекрасно знаю своё место, знаю свою цену, и не переоцениваю себя, но и не недооцениваю тоже. Представление об иерархиях у меня в армейском смысле есть: я понимаю, кто такой Прилепин, кто такой Лев Толстой, кто такая Улицкая, например. Поэтому нечего тут больно кривляться, и ничего изображать из себя не стоит.

— Вообще такое количество премий, на ваш взгляд, положительно или, напротив, отрицательно влияет на ваш имидж в глазах читателя? Делает вас для многих маст-ридом или создает налёт такой нарочитой распиаренности?

— Новости живут сейчас, полторы-две, максимум — три недели, и про эти премии знает только какая-то определенная часть моих литературных недоброжелателей и завистников. Вот они знают, что я получил 10 или 15 премий, а люди не знают. Если спросить у них — 99% не знают ни о чём, а знают только библиотекари, которые, когда ищут, кого пригласить, смотрят Википедию, и это большое количество премий на них влияет, а также, возможно, на людей из мира чиновничества. Это влияет на продажи книг, когда дают очередную премию, сразу же выходит 150 новостей, люди видят какую-то фамилию, идут и покупают книжку. Уже потом, когда проходит время, в каждой статье пишут, что я лауреат Русского Букера, а я не лауреат Русского Букера и никогда его не получал. Ну и так далее, какие-то вещи мне приписываются, которых вообще никогда у меня не было. Ну и всё-таки премии посыпались на меня с третьего года работы, а не с первого, поначалу я только мимо пролетал. В общем, это нормально: для продаваемости хорошо, да и для душевного здоровья хорошо, если ты уже взрослый человек. Если ты молодой, ты можешь не пережить первый успех, и такое случается. Хочешь убить молодого писателя — дай ему премию.

— В предыдущих интервью вас уже спрашивали о вашем отношении к ярлыку «модного писателя». В последнее время этот статус очень быстро и небезосновательно разрастается. Как вы к этому относитесь, и не изменилось ли ваше мнение?

— Это опять же для тех людей, которые находятся внутри литературного мира. Для них я «модный писатель», а так нет никакого «модного писателя». Модными писателями были братья Стругацкиеили Юлиан Семёнов, которые продавали по 30 млн. книг. В России с нынешними тиражами никого по сути нельзя назвать модными писателем. Я, например, продал 200 тыс. бумажных книг «Обители», это была самая продаваемая книга в России и самая читаемая книга во всех Московских библиотеках. Но 200 тысяч в масштабах страны… Даже если сюда же отнести аудио диски и электронные книги, ну, получится, что её полмиллиона прочитало, но полмиллиона — это тоже ничего! Вот, например, когда «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова выходили, тираж был 12 млн., то есть каждый десятый читал эту книжку, а сейчас не о чем и говорить. Просто существует некий элемент телевизионного присутствия, потому что я телепрограммы веду, и, например, одну программу на РЕН-ТВ видит людей больше, чем вся аудитория моих книг за 10 лет. Ну, модный… В тех масштабах, которые сегодня есть, наверное, модный… 

— Что же касается вашей любимой литературы; есть ли произведение, которое, на ваш взгляд, обязательно к прочтению, любимое произведение, которое существенно на вас повлияло или, по крайней мере, сильно впечатлило?

— Обязательным к прочтению я ничего не считаю, но на меня очень сильно повлиял писатель Гайто Газданов и его книга «Вечер у Клэр». Это, наверное, моя самая любимая книжка на Земле. Там есть какое-то душевное облако, удивительная атмосфера, удивительные вещи, которые таинственным образом на меня влияют. Это просто прекрасная, волшебная, неизъяснимая литература. Не могу это объяснить и даже не буду пытаться.

— Прочитав кроме, непосредственно, книг некоторое количество рецензий на ваши произведения и объединив их в единый образ, я получила что-то вроде «настоящий мужик, не с подкатанными джинсами и смузи в руках, а брутальный, мужественный, харизматичный, довольно жёсткий, при этом искренний, тонкий, нежный, поэтичный». Что вы думаете об этом сложившемся образе? Соответствует ли он тем задачам, которые вы ставили перед собой; отражает ли то, что хотели донести до читателя?

— Вы знаете, я не создаю свой образ, и если он вот такой у кого-то сложился, то, наверное, это хорошо. У меня вот кофта, купленная во Франции, джинсы тоже французские, рубашка дорогая, часы в Duty free я купил, при этом, конечно, Иван Ургант одет в 30 раз дороже, чем я. Поэтому я не очень понимаю, где там градация, между парнем с закатанными джинсами, который одевается в бутиках, и простым русским мужиком. Нет никакого конкретного понятия, человек не может быть как вот чашка какая-нибудь, он в разных ипостасях представляется. Эти образы вообще в начале создаются, а потом их кто-то начинает пытаться развенчать и преодолеть. Допустим, были супер харизматичные писатели вроде Хемингуэя, и сначала были книги про него, где он воспевался как охотник, рыцарь, солдат, партизан, а потом начался целый поток книг, развенчивающий такого Хемингуэя. То же самое с Маяковским: сначала он главарь, горлопан, руководитель, а сейчас Маяковский — невротик, психопат, растерянный и жалкий. И вообще, чем больше будешь доказывать свою брутальность, тем больше будет желающих потом подойти и ткнуть тебя длинной иглой, поэтому я оставляю все эти вещи на откуп тем, кто про эти образы пишет.

— Если говорить о предложении включить ваши произведения в школьную программу, то какую бы из ваших книг вы первой сделали обязательной к прочтению школьникам и почему?

— Я за то, чтобы включить. В школьную, в университетскую и во все остальные программы.  С какой начать — это дело учителей, пусть они сами разбираются.

— Кто для вас является главным критиком? Возможно, человеком, которому вы первому даёте прочитать рукопись будущего романа, мнением которого интересуетесь, к чьим замечаниям прислушиваетесь?

— Жена моя. Вы, я вижу, об этом знаете.

— Насколько я знаю вы являетесь папой четверых детей, причём старший уже довольно взрослый? Читает ли он ваши произведения?

— Старший — Глеб, 18 лет ему. Да, читает постоянно. Сегодня вот зашёл к нему в комнату, у него лежат три мои книжки, он их читает сразу, а потом перечитывает периодически, не знаю, с какой целью. Он вообще всё читает, у него там кроме трёх моих лежали ещё Воннегут, биография Есенина,Овидий, Маяковский и Рыжий. Он, как и я, читает книжек 5-7 одновременно.

— Беседуете ли вы с ним о ваших произведениях?

Нет, никогда. Я впервые прошлым летом поймал себя на мысли, что никогда не спрашивал у сына, читал ли он мои книги, и нравятся ли они ему. Ему было 17 лет, и я спросил: «Глеб, слушай, а ты читал мои книги?», он говорит: «Да, читал», «Ну и как? Тебе нравится?», он говорит «Да». Ну и больше я не спрашивал, ни у кого не спрашивал, ни у матери, ни у сестры, с женой вот разговариваю время от времени.

— В дополнение к весьма внушительному послужному списку, нет ли у вас в планах получить статус киноактёра?

— Чтобы планы какие-то строить, надо дар иметь определенный. Ну, я вот через 3 дня поеду сниматься в кино в главной роли, может получится.

— И когда нам ожидать выход картины?

— Это мой первый съемочный день, когда ожидать… Через год, может быть, через два, может быть, никогда, может, они меня выгонят просто, скажут: «Уходи отсюда!» (улыбается).

— Ну и, наверное, самый банальный вопрос, который можно задать писателю — что нам, читателям, ожидать от будущей книги, и когда вы планируете её выход?

— Новая книжка будет через месяц, она уже выходит, она уже написана. Книжка будет называться «Всё, что должно разрешиться», она об опыте моих поездок на Донбасс, я работал помощником Александра Захарченко — главы ДНР, и там в основном разговоры с этими людьми, с Захарченко, с Моторолой, с ополченцами, потому что они сейчас откровенные все и говорят много вещей, которые они потом не скажут вслух. Я это записал, и будет такая книга. А ещё я пишу такую публицистическую, не художественную литературу, будет называться «Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы» — это биографии воевавших поэтов и писателей 19 века. То есть мы, как правило, помним про Дениса Давыдова, Лермонтова и Толстого, а их там гораздо больше, и есть совершенно героические персонажи, такие, о которых надо снимать фильмы, и вся бы страна ими гордилась. Плохо мы знаем биографии. Там есть совершенно уникальные поручики, дуэлянты, вояки, поэтому я решил восполнить этот пробел и написать небольшие цветастые эссе о персонажах, которые мне наиболее симпатичны.

— Спасибо большое, Захар, за то, что нашли время, а также за интереснейшую беседу!

Анна Радионова
thewallmagazine.ru, 19.05.2016