«Мне было важно показать, что происходит с теми, кто берется повелевать людьми»: писатель Захар Прилепин о Серебряном веке и тюремной прозе

Чем Соловки отличаются от Освенцима, почему истории чекистов не менее важны, чем заключенных, и что такое русский монастырь — «Теории и практики» поговорили с Захаром Прилепиным, чей роман «Обитель» в этом году номинирован на премию «Большая книга». В «Обители» рассказывается о соловецких лагерях в 1920-х гг., в которых оказались последние представители Серебряного века.

— Тут нет прямой связи, будто я что-то прочитал и решил сделать из повести роман. Связь, скорее, другая. Появляются какие-то персонажи, и эти персонажи имеют прототипов. Чем больше занимаешься человеком, тем больше видишь его фотографии, записки, дневники и становишься следопытом, маниакально увлеченным этой темой, а за каждый новый документ готов многим пожертвовать. Жизнь человека тебе открывается все больше, и ты чувствуешь все больше ответственности за то, чтобы рассказать об этом человеке: он жил, и ты имеешь шанс замолвить о нем словечко.

— Нет, скорее Соловки — в контексте этого времени. Сложно сказать, почему интересно. Когда-то в детско-юношеском возрасте я прочитал какую-то строчку Есенина, Блока, Мариенгофа и был сражен наповал, и потом это прошло через всю жизнь. Это время растворено в моей физиологии, в крови. Я в нем живу. Ну, почему я полюбил свою жену? Просто это время безумно интересно, потому что политика, страсти, поэзия, высочайший подъем русского национального духа, революция, изменение жизни человечества — все это тогда происходило.

Это время, безусловно, интересно, как Античность или Возрождение. Это время многочисленных и многообразных прорывов и катастроф. Поэтому Серебряный век. Потому что из этой поэзии, из этих салонов, из этих случайных встреч большевиков и проходимцев зарождались изменения, которые коснулись всего человечества. Как этим временем не быть увлеченным?

— Это чушь собачья. В тюрьме не может быть больше свободы, чем на воле. Просто наши представления о том, какими были Соловки, немного ангажированы пропагандой последних двух десятилетий. Иностранные журналисты мне говорят: «Мы думали, Соловки — это Освенцим, и все». Это, конечно, не Освенцим. Это тоже, безусловно, трагедия, но она не сопоставима в масштабах, да и цели чекисты ставили другие. Насчет Ширяева — естественно, у нас есть какие-то общие вещи, потому что мы пишем про одно и то же место в одно и то же время.

— Это не означает, что Христос там не близко. То, что герой уходит от покаяния, — это проблема героя. Христос как был близко, так и остался. Я уже забыл, что у Ширяева такой эпиграф, но, конечно, писал я о том же самом, что и он. Просто у меня есть две оптики, которых нет у Ширяева в силу следующих причин. Во-первых, Ширяев писал по следам событий, не слишком далеко уйдя от той эпохи. А у меня в запасе есть без малого столетие. Когда спустя сто лет смотришь на определенное время, у тебя по-другому настроен взгляд, и это дает тебе другие возможности. Если бы Лев Николаевич Толстой писал «Войну и мир» не спустя без малого полвека, а непосредственно в 1814 году, то это не было бы «Войной и миром». Наличие долгосрочной перспективы дает другие взгляды.

Во-вторых, у Ширяева и вообще у всей русской лагерной традиции нет фигуры палача или она только эпизодическая. Палача — в условном смысле: человека, который охраняет тюрьму, который является силовой линией лагерной жизни. Для меня показать его было не менее, а может быть, даже более важно, чем рассказать о жизни лагеря как такового. Мне было важно показать, что происходит с теми, кто берет на себя чудовищный крест повелевать людьми, убивать людей, наказывать людей и видоизменять людей. Ведь изначально советская власть пыталась добиться эффекта перековки человека. Человек не удался, но мы перекуем его и сделаем более приемлемым. Ничего не получилось, но цель такая была.

— Этот лагерь — монастырь. Вот такой вот русский вариант монастырской жизни. Вот такая наша обитель, где поэты, бандиты, чекисты, подонки и святые — все в одном котле.

— Вы все правильно говорите. Но там каждая конкретная судьба по-своему решается. Для одного важнее рефлексия, для другого — анализ, для третьего важнее вера, а для четвертого — физическая сила. Судьба при определенных обстоятельствах может убить и первого, и второго, и третьего, и четвертого. Никто не знает, как лучше. Всякая судьба в тюрьме — это просто путь слепого на ощупь.

— Если вам механизм интересен, то это просто. Роман происходит как бы из головы Артема. Описать Галину сразу каким-то глубоко организованным и сложным образом было бы неверно, потому что Артем ее не знает. Он узнает ее настолько, насколько способен. Этот дневник был придуман с тем, чтобы люди поняли, что за всей этой историей стояло. Если бы я сразу запихнул этот дневник в главного персонажа, это было бы неразумно, неправильно, неточно с точки зрения правды жизни, правды романа. Она не могла всего этого рассказать, открыть. Этого не могло быть в романе. Но это очень важно, потому что это такое превью, предисловие — с чего все началось. Поэтому появился дневник.

— Ничего в жизни не бывает легко. Сначала ищешь информацию и читаешь, читаешь, читаешь — дневники, письма, документы. Это надо читать долго — год, два, а лучше — читать всю жизнь. Когда это становится твоим естеством, все уже легко. Любому человеку, который умеет что-то хорошо делать, ему легко, а кто не умеет — ему тяжело. Вот и все. Когда это становится твоей жизнью, это уже легко. А когда это чужая жизнь и ты пытаешься подделаться под нее — это тяжело. Это было не легко и не тяжело, просто стало моим.

— Нет, не буду наводить лишней мистики. Никто не приходит, Галина в дверь не стучит. Все в порядке. Просто это все равно со мной, оно никуда не ушло. Я книгу закончил, но все это живет вокруг меня, я переписываюсь с дочкой Эйхманиса — Эльвирой Федоровной (Федор Эйхманис — первый комендант Соловецкого лагеря особого назначения. — Прим. T&P).

— Да. Скорее да.

Все книги из списка финалистов IX сезона премии «Большая книга» доступны в библиотеке Bookmate для бесплатного чтения на телефоне, планшете или компьютере. Голосуйте за понравившиеся вам книги с помощью лайков — автор, за которого проголосует наибольшее число читателей, будет официально признан победителем народного голосования.

Dina Baty, T&P - 11 ноября 2014 г.