Захар Прилепин: «Стыдно писателю всю жизнь водить хороводы вокруг себя самого…»
— В 2010 году в серии ЖЗЛ вышла Ваша книга «Игра его была огромна», посвященная Леониду Леонову. Почему именно Леонид Леонов?
— Огромный писатель, один из несомненных титанов в этом ряду: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Достоевский, Лев Толстой, Чехов, Горький, Платонов, Булгаков, Набоков… У нас много любят в последнее время говорить, что великая литература закончилась — правда, как правило, говорят об этом люди, которые читают мало и впопыхах, зато очень любят высказываться.
Но, если они хотят великой литературы — вот, пожалуйста. «Пирамида» вышла только в 1994 году — совсем недавно. Роман сногсшибательный. Прочитали его, как мне кажется, человек сто. В том числе, я, Олег Кашин и Дмитрий Быков.
Сейчас я подготовил к изданию шеститомное собрание сочинений Леонова в издательстве Терра — издание просто чудесное, множество текстов, которые ни в какие его собрания не входили, комментарии и предисловие — моё, послесловие Быкова и ещё одно послесловие Кашина.
— Дмитрий Быков участвовал в подготовке биографии или только подтолкнул с выбором героя?
— Нет, никак не участвовал. Просто мы стояли на Стрелке в Нижнем — смотрели на слияние Оки и Волги, и неожиданно выяснили, что оба считаем Леонова гениальным писателем. Это был 2006-й год, Быков писал тогда Пастернака и, чтоб, ему, видимо, не было скучно в жанре биографии одному, тут же предложил мне заняться Леоновым. И я немедленно согласился.
Мы с ним в ряде вопросов совершенно неожиданно совпали, потому что я когда сдал уже книгу, а Быков её ещё не читал, он издал большую статью о Леонове — и выяснилось, что мы параллельно пришли к одним и тем же выводам.
Единственно — тему «Леонов и Сталин» мы трактуем образом почти противоположным. Но в случае Леонова это не самое важное.
— Вы отказались от идеи писать биографию Анатолия Мариенгофа, потому что это отнимает много сил и времени. Но все же вернулись к Леонову и написали еще одну книгу, посвященную ему — «Подельник эпохи». Почему Леонов более интересен Вам, чем Мариенгоф?
— Эта одна и та же книга, просто расширенная за счёт включения двух новых главок. Ничьих биографий я писать пока не готов, вернусь к этому, даст Бог, лет через пять, а то и десять. Но о Мариенгофе я сейчас написал большой очерк, потому что одновременно с собранием сочинений Леонова я и мой молодой товарищ, филолог Олег Демидов, подготовили — впервые! — трехтомник Мариенгофа. Из этих трёх томов, в лучшем случае, выходила тома полтора — остальные тексты никто не видел, мы их все вытащили из архивов. Там есть и письма к Есенину, и письма к жене Мариенгофа Анне Никритиной, скетчи, рассказы, пьесы, поэмы — всё неизвестные тексты.
Комментарии делали два самых известных исследователя Мариенгофа — Томи Хуттунен и Валерий Сухов, послесловие написал критик Алексей Колобродов — в общем, получилась отменная работа, к тому же с уникальной фотовкладкой. Выйдет, как и Леонов, это собрание в сентябре — мы на книжной ярмарке в Москве всю эту красоту представим.
— Почему Вам кажется, что издание писателей является делом других писателей?
— Мне так не кажется, но если никто этим не занимается — почему бы нам не заняться самим? Стыдно писателю всю жизнь водить хороводы вокруг себя самого… К тому же, у меня сугубо личный есть интерес. Собрания Мариенгофа у меня дома нет, а оно мне нужно, я хочу просыпаться и его видеть. Пришлось его придумать и собрать самому — спасибо Сергею Кондратову, главе издательства «Терра», который сразу этим проектом заинтересовался.
Та же самая история и с Леоновым. Его последний десятитомник выходил в начале 80-х. Ни в одно его собрание не входила не «Пирамида», ни третий вариант «Вора», ни повесть «Унтиловск», ни дневники, ни многое другое. Я хотел бы, чтоб такое собрание было в природе. Так как никто за него не брался — я сам им занялся.
Сейчас издам два этих собрания, ещё чем-нибудь займусь.
— Что для Вас советская литература? Она Вам кажется актуальной сегодня?
— Во-первых, она более чем актуальна, в наши времена начинающегося разлома всех и всяческих связей — и социальных, и политических, и национальных, и культурных, и, Боже мой, религиозных тоже. Во-вторых, она просто отлично сделана. Нужно быть слепцами, чтоб не увидеть, на каком уровне работали те же Леонов и Мариенгоф, и Шолохов, и Артём Весёлый, и ранний Всеволод Иванов… А перечитайте, скажем, «Железный поток» Серафимовича — это же натурально железный поток, а не проза — мощь необычайная. Алексея Николаевича Толстого выбили из школьной программы — позорище просто. Нынешняя наша литература, девять из каждых десяти её представителей — рядом не стоят с этой плеядой.
Но нам же объяснили, что всё это — «устаревшее», что тогда «честно писать было нельзя», и весь прочий этот либеральный бред. Другой такой страны, зарывающей свои собственные сокровища, я и не знаю. Любой народ, если б у него имелся в запасе свой Леонов и свой Алексей Толстой — памятники ставили б им на каждом углу.
— К концу года Вы собираетесь опубликовать роман «Обитель». Отрывок из него Вы опубликуете уже в ближайшее время в журнале «Гостиница для путешествующих в прекрасном». Чем обусловлен выбор именно этого издания?
— Чем-чем — это журнал, который издавали в своё время Есенин и Мариенгоф — люди, чьи портреты висят у меня на стене в комнате. Как же я могу отказаться в одной гостинице с ними погостить?
— Может ли реакция публики как-то повлиять на ход дальнейшей работы?
— Реакция публики меня волнует всё меньше и меньше с каждым годом. Меня волнуют реакции, которые происходят в моей собственной голове.
— В основном действие Ваших произведений происходит в настоящем и посвящено обычным людям. Почему Вы обратились к великим поэтам и писателям начала XX века?
— Никакой разницы между людьми, живущими сейчас, жившими в начале века, и, к примеру, в IX веке — нет. Мы себе льстим, что стали умнее и глубже. Человек не повзрослел нисколько. Дай Бог, чтоб не поглупел хотя бы.
— В статье «Сортировка и отбраковка интеллигенции» Вы говорите, что «либеральная интеллигенция — любит под видом народа себя как носительницу лучших качеств народа». Но разве Вы, говоря про свою любовь к простоте, про предков, которые пахали землю, не делаете то же самое?
— Конечно, это не то же самое. Огрубляя, можно сказать, что либеральная интеллигенция к народу имеет отношение весьма отдалённое. И я тоже уже от народа и деревни оторван, вишу на трёх корешках над пустотою. Но я ещё помню, как там было. А они и не знали никогда.
Они, конечно, тоже уже часть народа — но как бы не проросшая изнутри, а наросшая снаружи и прижившаяся.
Я люблю своих предков и пою им славу. А либеральная интеллигенция любит свои представления о том, какими этими предкам стоило бы быть, и, главное, какими им надлежит стать, чтоб превратиться, наконец, в «демократический», «просвещённый», «воспитанный» народ. То есть, такой, как она — либеральная интеллигенция.
То есть, для непонятливых, разница элементарна: я хочу быть наследником лучших качеств народа, хочу быть похожим на него. А либеральная интеллигенция хочет, чтоб народ был похож на неё.