Захар Прилепин: Я был так беден, что не хватало даже на еду

Нормальные люди варят борщ, а не пишут

– О вас только что вышла книга Алексея Колобродова «Захар» – толстая, подробная. Как относитесь к тому, что стали героем серьезного исследования?

– Спазмов совести по этому поводу у меня нет. Версия о том, что при жизни писателя книги о его творчестве не должны выходить, сомнительна даже в контексте истории русской литературы. Например, о Сергее Есенине вышли первые книги, когда поэту было 25 лет, о Леониде Леонове – когда ему было 33 года, о Шолохове – в 40, о Валентине Распутине – в 49. Ведь никто не запрещает писать в журналах о живых людях, не так ли? А книга Колобродова – ряд статей, вышедших в разных изданиях в течение нескольких лет. Понимаю, что у нашего читателя отношение к книге как к чему-то священно-мистическому. Но эта книга не моя биография и не столько обо мне, сколько о времени, обо всем, что происходило с нами в последние годы.

– А у вас какое отношение к книгам? Тоже мистическое?

– К чужим хорошим книгам я иногда отношусь, как к чуду небесному, а к своим – нет. Если бы я относился к своим текстам, как к священному таинству, место мне было бы в психлечебнице.

– А вы нормальный человек? Простите за грубый вопрос.

– Абсолютно нормальных людей нет в природе. Есть известная история про французского священника, служившего в деревне. Одни и те же люди в течение 40 или 50 лет ходили к нему на исповедь, и он знал о них всё – и хорошее, и плохое. Когда у священника спросили: «Что вы думаете о человечестве, исходя из личного опыта наблюдения за жителями деревни?», ответ был такой: «Думаю, что взрослых людей не бывает». Понимаете, все мы так или иначе инфантильны, все наступаем на одни и те же грабли. Разве писатель может быть нормальным? Нормальные люди варят борщ, вскапывают огород, забивают гвозди, а не пишут какие-то тексты. Впрочем, признаюсь, что я, наблюдая за другими писателями, считаю себя относительно нормальным.

Книги за рубль – самые любимые

– В вашей домашней библиотеке тысячи томов классиков...

– Это правда, более десяти тысяч книг. Я попытался собрать дома всю мировую классику в лучших образцах. От древнейшей литературы до самой современной. Вот смотрю теперь: у меня есть полка чешской литературы, полка венгерской, 10 полок английской – да какой угодно. Осталось прочитать хотя бы половину из собранного.

– Давно стали библиофилом?

– Как только женился, сразу стал покупать книги. В те годы мы с женой были ужасно бедны – так бедны, что периодически не было денег на еду, не говоря уже о развлечениях. Но рядом с нашим домом находился букинистический магазин, в котором за рубль можно было купить собрания сочинений хороших писателей. Поясню: в начале 90-х за рубль нельзя было купить даже чашку кофе, а мы покупали уникальные книги, которые в Советском Союзе, где за книгами охотились, достать было очень сложно. Теперь у нас есть лишние деньги, и мы ходим в книжные магазины, как на праздник, с большими суммами и покупаем все, что нам захочется. Правда, те книги – за рубль, из букинистического магазина – самые любимые. Я помню даже те дни, когда я их покупал, вплоть до погоды.

– Мы с вами ровесники, и я тоже в начале 90-х на последний рубль покупала книги в букинистических магазинах, только мой муж устраивал скандалы из-за того, что я трачу деньги. А в вашей семье во всем согласие и взаимопонимание?

– Надеюсь, вы с ним расстались. Мужчина, который ругает жену за книги, ну прямо говоря, жлоб. Для нас с женой поход за книгами был сродни прикосновению к сокровищам, которые способны изменить жизнь. И наша жизнь менялась. В лучшую сторону.

– Но неужели вам, Захар, действительно не нравится поэма Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки», о чем вы однажды заявили вслух?

– Да нет, хорошая книжка. Просто там все мне чужое... немного юродивое... Мне нравится литература с большими страстями, злыми мужчинами.

– А почему критикуете мужественного и смелого человека, прекрасного музыканта, кумира нескольких поколений Юрия Шевчука?

– Юрий Шевчук написал несколько великолепных песен, одна из которых – «Навалилась беда» – просто гениальна. Однако его политические взгляды вызывают во мне чувства весьма разнородные. Он для многих как бы занял нишу Высоцкого – народного певца. Но я иногда не уверен, что он там совершенно органично выглядит.

– Вас тоже считают народным. Родились в деревне, воевали, где только не работали. А если бы в метро рядом с вами сел бомж – вы бы ушли от него или остались? Мне кажется, что Лев Толстой не отодвинулся бы от бомжа.

– Я много общался с отбросами общества. За пять лет работы в ОМОНе с кем только не сидел рядом и кого только не видел. Что касается Льва Толстого в данной ситуации, то все-таки он жил в своем графском доме в Ясной Поляне, а не в деревенской избе, где держали зимой коров и поросят иногда.

Если чего-то не хватит, я заберу

– Однажды вы высказали мысль о признаках заката России как империи, как мощного государства...

– Я говорил о том, что Россия переживает сложные времена с элементами хаоса и деструкции. Но об упадке империи речи не было. Более того, я противник теории пассионарности Льва Гумилева, согласно которой империи имеют свои взлеты и падения и в этом есть закономерность. Одни государства существуют по десять лет и пропадают, а другие имеют тысячелетнюю историю, и ничего критического с ними не происходит. То есть математический закон на жизнь империй не распространяется. Думаю, что России предстоит долгая жизнь.

– Вы вспомнили сына Николая Гумилева – ученого Льва Гумилева. А кто из поэтов – Блок или его антипод Гумилев – вам больше нравится?

– Скорее Гумилеву хотелось быть антиподом Блока, а Блок вряд ли вообще думал на такие темы. Он был более чем самодостаточен. Как поэт Блок крупнее, многограннее. Но это нисколько не ущемляет достоинств Гумилева. Просто Блок – это мера весов, эталон поэта, гений, наконец. Гумилев же благодаря тому, что он был трудяга и человек потрясающей силы воли, стал одним из крупнейших русских поэтов на все времена. То есть то, что Блоку удавалось по наитию и в некотором смысле легко, Гумилеву – ценой огромного труда. Но в результате оба взлетели на недосягаемые высоты.

– А вы поэт?

– Нет. Я пишу тексты, которые пою, но это не стихи. Волшебство поэзии мне неподвластно. И я не очень по этому поводу переживаю [Прилепин выпускает библиотеку русской поэзии XX века, первые пять сборников выходят в октябре – прим. редакции].

– Андрей Битов в своей книге «О Пушкине» написал, что «Пушкин завидовал только одному писателю, точнее, его биографии – Александру Грибоедову». А вы кому-то завидуете?

– Никому не завидую. Не завидовал ни чужому успеху, ни чужим биографиям. У меня всё есть – Родина, дети, читатели, друзья. А если чего-то мне не хватит, то я заберу.

Заозерская Анжелика, "Собеседник" - №39-2015