Интервью с Захаром Прилепиным: Ольга Бузова во МХАТе — прерогатива режиссеров, выбирать исполнителей под образ, придуманный драматургом

Захар Прилепин — личность многогранная, сложная и неоднозначная. Он и писатель, и политик, и военный. Мы беседовали по пути к МХАТ им. Горького, где он работает заместителем художественного руководителя по литературной части. К 45 годам он написал больше книг, чем Пушкин, Экзюпери и Хемингуэй. Мастер слова и провокатор, который дает по десять интервью в неделю. Таких людей на журналистском сленге называют «выжженным полем», потому что очень сложно выведать у них что-то новое, не повторяться. Рискнула поговорить с Захаром об отношении к жизни. Любит ли себя человек, которого считают культовой личностью.

Анна Воронина: Ваши друзья и коллеги: однопартийцы, журналисты сходятся во мнении, что у вас огромный писательский талант, однако вы «распыляетесь» на ряд других проектов… Я так понимаю, вы не первый раз об этом слышите?

Захар Прилепин: Да, я слышу об этом всё время.

Анна Воронина: Это правда?

Захар Прилепин: Во-первых, писать книжки — дело нехитрое, написать их можно достаточно много, и никакой самоцели в этом нет. Раз в год-два по книге — этого вполне достаточно. К 45 годам я написал больше книг, чем, к примеру, Хемингуэй, уж точно больше, чем Экзюпери, больше, чем Пушкин. Меньше, чем Толстой и Тургенев, так они прожили дольше, поэтому, куда я опаздываю-то? Во-вторых, если тебе хочется влиять на какие-то вещи и даже исправлять вокруг себя то, что тебе не нравится, то вступив на путь литератора, ты ищешь слова, придумываешь какие-то серьезные смыслы, думаешь, что мир тебе сейчас откликнется, а он тебе не откликается, так это не работает. Потому что придумать и написать тексты — мало, надо пойти и сделать что-то своими руками.  И ты начинаешь собирать людей, выходить на митинг с флагом, говорить: «Услышьте нас немедленно! Сделайте, как мы просим». Они всё равно не слышат, тогда ты берешь палку, стучишь ею по автозаку, или берешь автомат и стреляешь в разные стороны. Тебя всё равно не слышат. Тогда ты говоришь: «Значит, я сам сделаю так, как я придумал и описал в книгах!» Классики русской литературы занимались и журналистикой, и политикой, и воинской деятельностью, и революционной. У нас так делали все, какие ко мне претензии? Я что, первый в этом ряду? Писатели могут быть хорошими управленцами, губернаторами, военными. У хорошего писателя сложная картина действительности, сложное мыслеобразование, хорошая психологическая школа.

Анна Воронина: Сейчас многие психологи и коучи транслируют идею принятия себя. На мой взгляд, у вас это получилось, как ни у кого другого.

Захар Прилепин: Многие журналисты и просто наблюдатели считают, что в этой империи, которую я вокруг себя выстроил, я сам для себя занимаю огромное значимое место, что Захар Прилепин — это культ, или что Захар Прилепин может всё продать вокруг себя: себя самого, свою позицию, свой Донбасс, свою партию. Но я не соотношу мир с самим собой, я себя не разглядываю. Я собой настолько не интересуюсь.

Анна Воронина: Вы себя любите?

Захар Прилепин: Знаете, как в стихотворении Лимонова… Я в прозе перескажу: «Вот, два зеркала на себя наведу, ах, какая родинка прекрасная! Больше ни у кого такой нет. Вот, что чужие? А я всегда с собой» … Я не знаю родинки свои, мне это не любопытно, а вот движуха вокруг меня мне нравятся. Мне нравится ее создавать: друзья, веселье, шум, гам… Алексей Навальный еще заметил, году так в 2006-м, когда я еще молодой был. Заваливаюсь на какое-то мероприятие, там было много знакомых… Многие со временем стали политическими звездами, многие — сидельцами. Сразу меняется атмосфера. Навальный говорит: «Ты Паратов», ну, помните, в исполнении Михалкова. Лёша ведь человек психологически внимательный, и, значит, действительно образ такой создается, но я не Паратов. Я с собой никаких отношений не заводил, я о себе не думаю, я себя не люблю и не нЕ люблю. Люди ужасно переживают, будут или не будут их любить. Один, к примеру, записал свою песню, потом прочел три комментария о том, что он бездарность, и все: у человека депрессия на неделю, он психологически не способен это пережить. Если ты не научился это переживать, то ты не справишься, ведь мир из этого и состоит: мир хамящий, мир, терзающий человека, но если ты слишком озабочен собой, то лучше не вступай на этот путь, лучше, чтоб тебя просто не было. Как наш действующий президент сказал в одном из своих последних интервью: «Я не человек, я функция, вы меня не обидите».

Захар Прилепин: Я тоже это отлично понимаю. Если ты — функция, то чего себя любить, выполняешь определенную функцию и все.

Анна Воронина: Когда я делала интервью с писателем Сашей Цыпкиным, то спросила: «Какой процент пиара в тебе?» Он мой коллега, бывший пиарщик…

Захар Прилепин: И очень хороший! Сделаю ему комплимент, он дерзкий, но, безусловно, профессиональный пиарщик.

Анна Воронина: Он ответил: «90 процентов». А если вам такой вопрос задать?

Захар Прилепин: Ну, во-первых, я на 90 процентов больше писатель, чем Цыпкин. Цыпкину свои тексты приходится доносить… Должна быть атмосфера, таинство литературы, девушки с бокалом вина… У меня таинство литературы уже в тексте есть, мои тексты работают сами по себе, у меня задача пиара сильно упрощена. Но я с вами согласен, пиар — это часть работы. Она была у Пушкина, у Достоевского, у всех поэтов Серебряного века. Образ, подача, как разговаривать — это стиль, который частично создается пиаром. Если таланта мало, то процент пиара повышается, там может быть и 90, и 100 процентов. Нет, я заинтересован, чтобы меня читали, чтобы люди знали мои тексты, мои прекрасные умные мысли. Однако, когда ты достигаешь определенного уровня, это происходит само собой. А так да, конечно, пиаром нужно заниматься. А те, кто говорит, что ему это не важно, — это от слабости и ущемленности, от зависимости от удачи. А если ты говоришь, что хочешь так же, как Прилепин и Цыпкин, то значит ты так просто не можешь. Фраза гениальная, из «Бриллиантовой руки», если не ошибаюсь: «На их месте должен быть я!». Нет, не должен, я на своем месте, а ты — на своем.

Анна Воронина: Вы в какой-то момент пришли к театру…

Захар Прилепин: А это все сопредельное, знаешь. Все пытаются разделить политику и театр, думают, что это принципиально разное, но это не так. С тех пор, как я в 21 год стал командиром отделения в ОМОН, я понял, что все очень похоже: в одном месте люди охраняют порядок, выезжают в горячие точки, в другом — ставят спектакль и несут культуру в массы, но это просто люди, совершающие определенные действия. Когда меня впервые позвали сниматься в кино, я не понимал, что это такое, а мне сказали: «Не парься, это фигня, любой дурак может в кино сниматься». А я смотрел до этого Киру Муратову, которая стала снимать исключительно непрофессионалов, и пошел сниматься в кино. Не скажу, что достиг каких-то высот, я никогда не стану артистом или режиссером, но я просто понял механику.

Анна Воронина: Я знаю, что осенью у вас во МХАТ им. Горького планируется спектакль «Женщины Есенина», по вашей биографии поэта, главная тема — это взаимоотношение с женщинами.

Захар Прилепин: Это поначалу так было придумано, мы же люди XXI века, мы живем в мире пиара, и, как настоящий Цыпкин, мы должны подавать Есенина через женщин. Через женщину выход в политику, с Айседорой Дункан — в зарубежную жизнь, в язычество даже, через мать — в определенные отношения… Я уверен, что МХАТ им. Горького поставит тонкий и глубокий спектакль — как большинство из того, что сегодня делает МХАТ. Там замечательные актрисы — Алиса Гребенщикова, Елена Захарова, Есенина репетирует совсем молодой парень Андрей Вешкурцев, внешне похожий на поэта. Россыпи клубники на сцене не будет.

Анна Воронина: Роль женщины в мире изменилась?

Захар Прилепин: Только на листовках изменилась. Я живу в том мире, где роль женщины не изменилась.

Анна Воронина: Они же отстаивают свои права…

Захар Прилепин: Они всегда их отстаивали. По-моему, они отстояли их успешно, в моем понимании, они уже вышли на тот уровень, когда могут сдать все права, которые отстояли.

Анна Воронина: Ольга Бузова во МХАТе — это что? Это зачем?

Захар Прилепин: Сама постановка вопроса, что «Ольга Бузова во МХАТе — это трэш и хайп в чистом виде», прямо скажем, вульгарная, манипулятивная. Во МХАТе в течение года готовятся 20 новых спектаклей, 14 уже в репертуаре, 15-я премьера — «Чудесный грузин» — готовится к выпуску. В этих спектаклях задействована как труппа театра, так и приглашенные артисты. Прерогатива режиссеров, которые сотрудничают с МХАТ, выбирать исполнителей под ту или иную роль, образ, придуманный драматургом.

У Ольги Бузовой будет небольшая роль певицы батумского кабаре в спектакле о молодом Сосо Джугашвили. А теперь послушайте, как это звучит: Ольга Бузова сыграет в спектакле о Сталине, в театре, который возглавляют «православный мракобес» Эдуард Бояков и «донбасский террорист» Захар Прилепин — ну, так нас представляет либеральная пресса. И что? И у любого прекраснодушного интеллектуала в нашей стране происходит взрыв в голове, все матрицы трещат по швам, все шаблоны летят в тартарары. И появляется Бузова — Бэлла Шанталь, поет свои романсы в кафешантане, помогает Сосо, еще молодому и романтичному, в его подпольной борьбе. А вместе с ней в кабаре в Батуме приходят ее 23 миллиона подписчиков в Инстаграме, и оказываются в совершенно новом и непривычном для них интеллектуальном поле. Получается, что театр, замкнутый в камерном пространстве зрительного зала, масштабирует свое влияние. Мы используем посредника, медиума, чтобы навязать наш контекст той части публики, которую мы хотим переформатировать. Которая сегодня точно совершенно ничего не знает о Сталине, да и в театре ни разу не была.

Со стороны Бузовой это, конечно, поступок, потому что она так или иначе меняет среду, которая стоит за ней. С помощью театра. Как в советское время брали на поруки беспризорников, перевоспитывали их. И не боится Ольга никаких истеричных возгласов по поводу того, хорошо она споет или плохо. И правильно делает. Я так воспринимаю приход Ольги Бузовой на ее маленькую роль во МХАТе.

Анна Воронина: Кстати, слышали такое выражение «МХАТ Горького — МХАТ для бедных»?

Захар Прилепин: Раньше был, сейчас это уже не так.

Анна Воронина: Сейчас здесь кого только не было.

Захар Прилепин: Это не самоцель — сделать здесь светскую жизнь. Но раньше публика тут была специфическая: приходили бабушки с котомочками, сядут — яичко почистят, огурчиком хрустнут… А сейчас самые модные люди стремятся во МХАТ. Любопытно же посмотреть, что за жизнь тут вдруг закипела. Приходят люди из Администрации Президента, приезжают губернаторы, бизнесмены, сюда тайком заглядывают представители гламурной богемы, чтобы ужаснуться обители мракобесия и консерватизма. Мы достигли этого совершенно творческими методами.

Анна Воронина: А есть у них, как в Большом театре, специальные места, ложа?

Захар Прилепин: У нас есть «брежневская» ложа, которую архитектор Кубасов в середине 1970-х спроектировал специально под генсека. Там отдельный вход с улицы, свой лифт, который поднимает с первого на второй этаж, комната отдыха с туалетом, пуленепробиваемый занавес. Но мы редко туда кого-то сажаем. Ну вот Евгения Водолазкина, например, написавшего роман «Лавр», по которому Эдуард Бояков поставил главный мхатовский спектакль этого сезона. Люди его уровня — вот кто для нас VIP, а не чиновники или олигархи. Ни к чему понты эти. Мы не играем во всю эту элитарность. МХАТ — общедоступный театр со времен Станиславского и Немировича-Данченко.

Анна Воронина: Что сейчас самое лучшее? Что стоит посмотреть?

Захар Прилепин: «Лавр» — это спектакль-бомба, который тебя оглушает, очень сильно на психику воздействует со всех сторон: текстом, музыкой, светом, игрой, видео, смыслами. «Лес» по Островскому в очень новаторской манере поставил  Виктор Крамер. И откопал в классической пьесе какие-то скрытые смысловые пласты, от которых и смешно, и грустно, и душа работает, дышит. Театр — это сложнее, чем книга, потому что книгу, гипотетически, можно написать за месяц, но она должна прорастать, должна расти с тобой  год, два, десять. Но она только твоя, книга бродит в тебе. И вот эти персонажи из книги попадают на сцену и воплощаются в живых артистах, которые должны выдать ансамбль, слиться в одной волне энергетической… Это целая культура, которую надо выращивать. Это очень долго. То, что мы за год успели сделать крупнейший спектакль «Лавр», а кроме него еще 15 премьер… Это ведь переворот. И это распустится потом всё невиданными цветами.

Анна Воронина: Все знают вас, как писателя, политика, военного. Но за всеми этими сущностями, масками, театром, все хотят понять, какой вы на самом деле?

Захар Прилепин: При моей степени публичности никакие маски невозможны, потому что пропалишься все равно: поймают на третий день, когда ты начнешь кривляться, играя какую-то роль, тебя быстро просекут.

Анна Воронина: Наверно слышали, что вас с Горьким часто сравнивают?

Захар Прилепин: Это давно прошло уже. Когда я начинал писать, я в Нижнем Новгороде жил. Тогда только уволился из ОМОНа и написал первую книгу. И все сказали: «Что, ОМОНовцы могут быть писателями? А вы, практически, как Горький». Но это все, конечно, поверхностно. Я не как Горький.

Анна Воронина: Вы себя с кем-то сравниваете?

Захар Прилепин: По юности, скорее соотносил, это все-таки разные вещи.

Анна Воронина: По цитируемости, вы себя, скорее, с Донцовой соотносите.

Захар Прилепин: Нет, это меня соотносит «Комсомольская правда», сам себя я соотносил с другими людьми: с Лимоновым, с Прохановым, смотрел на них, как на взрослых своих учителей. А другие соотносят с Донцовой, с Пелевиным, и с Прохановым, и с Акуниным. Но это ничего не значит.

Анна Воронина: Вы часто упоминаете, что каждые пять лет перечитываете «Герой нашего времени» и «Анну Каренину», а детям эти книги давали читать?

Захар Прилепин: Они сами подрастают и читают, вот сейчас выросли все дети…

Анна Воронина: Вас читают?

Захар Прилепин: У меня сыну 23 года. Ехал с ним как-то… Я их сажаю в машину и мы часто катаемся по городам: на Дон, или еще куда-то… Вот я еду-еду, смотрю в зеркало заднего вида и говорю: «Глеб, я тебя не спрашивал никогда, ты мои книги читал?», он ответил: «Читал». «Тебе нравится какая-то?». «Нравится». Ну и собственно всё. Есть еще дочка и сын, которым 14 и 16 лет, я их даже не спрашивал.

Анна Воронина: У нас интервью в рамках рубрики «Визионеры современности», поэтому попрошу вас сделать прогноз, например о том, как как изменится жизнь для простого россиянина после пандемии?

Захар Прилепин: Велось много уже разговоров на эту тему, совершенно нелепых: «Вот после коронавируса все изменится, все хорошие писатели побьют плохих писателей, не будет больше зависти, лжи и желчи, пройдут все болезни: у лысых волосы вырастут, у женщин — грудь». Люди пережили холокост, страшные войны, чуму, вымирало по пол-Европы, потом пришел какой-то «Covid». Фигня всё это.

Анна Воронина: Вы, кстати, прививались?

Захар Прилепин: Нет, я не прививался и не буду. Более того, я никогда ни дня не соблюдал никакую, как это называется, самоизоляцию. Я маски не ношу последовательно всё это время. Это не потому, что я не верю в «Covid», нет, он есть. И есть героические врачи, вытаскивающие больных. Вон в Индии какое безобразие творится, умирает много людей — я ничему этому не противоречу, но я просто не верю, что надо зайти в самолет, надеть маску, потом снять её на час, поесть, потом опять её надеть, и вот это тебя спасает. Я не уверен, что все эти аномальные меры, которые в Европе принимают, соразмерны с необходимостью…

Анна Воронина: Жизнь не изменится?

Захар Прилепин: Человека вообще ничего не изменит, даже если послезавтра одна половина человечества другую перебьет в рукопашной. На следующее утро проснутся люди, сочинят плохую попсу, поругаются с соседом из-за какой-то фигни… Я несколько раз бывал на войне… Человек выжил, вылез из окопа, а утром проснулся, у него шнурок порвался, а он — «ой, что ж такое?!». Ничего с человеком не происходит, не надо этого ждать, тем более из-за какого-то коронавируса. Это показывает мягкотелость человека, человечество настолько расслабилось, что оно говорит: «Ах, у нас коронавирус…». Ну вот чего, чего вы? Ну заболел кто-то, большинство же ничего не переживало, никаких трагедий, никаких открытий…

Анна Воронина
«Сноб», 11.06.21