Захар Прилепин: русский писатель не вмещается в простейшие схемы
Захар Прилепин, молодой российский писатель уже заслужил в свой адрес такой эпитет, как «неудобный». Неудобный своим успехом выходец из провинции, неудобный своим реализмом, близким контактом с жизненными реалиями (служба в ОМОНе, Чечня, организация «Маршей несогласных»), членством в запрещенной национал-большевисткой партии.
DELFI пообщался с писателем, генеральным директором «Новой газеты в Нижнем Новгороде» Захаром Прилепиным и попытался выяснить, отчего же он «неудобен», и должен ли писатель в принципе «быть удобным».
— Роман Сенчин назвал Вас «неудобным Прилепиным». Как вы смотрите на эту проблему «неудобства»?
— Насколько я понимаю, Роман имел в виду, что частью я стал неудобен, прямо скажем, без кокетства, своим, как кому-то кажется, чрезмерным успехом. Потому что, если я бы был неуспешным писателем, каких угодно взглядов, правых, левых, националистических или социалистических, был бы на периферии читательского внимания, мне никто и слова бы не сказал. Ничего сверхрадикального я не пишу. В России есть писатели, которые являются революционерами, или выдают себя за таковых, атакуют власть со всех сторон. И их достаточное количество. Но та доля успеха, которая выпала мне начинает кого-то раздражать. Люди начинают искать в этом некую хитрую подоплеку.
Это, собственно, и раздражает. Я — человек из провинции, который никоим образом не пытался отладить отношения ни с людьми справа, ни с людьми слева, ни с людьми во власти, безо всяких оглядок на авторитеты. Многие представители литературного сообщества пытаются вести себя иным путем. О чем-то не говорят, где-то себя не проявляют, пытаются провести более мягкую, незаметную линию, а в ответ — ничего. Их, конечно же, это бесит. Прилепин все себе позволяет, и его к президенту зовут, а мы ведем себя более-менее скромно, а нам — ни хера.
Это непонятно, раздражает, вызывает какие-то совершенно безумные конспирологические теории касательно причин того успеха, который выпал на мою долю.
— Должен бы писатель вообще ассоциироваться со словом «удобный»?
— Это дело физиологии каждого писателя, характера каждого писателя. В данном случае никаких законов нет. Кто-то может быть удобным и одновременно великим писателем. Кто-то неудобным, и все равно бездарным писателем. И так далее. Как, к примеру, говорить о Шолохове, как об удобном или неудобном писателе? О Пушкине? Любой русский писатель не вмещается в простейшие прокрустовы схемы. Все литераторы так или иначе имели контакты со властью. Для одних это заканчивалось прижизненными благами, для других — смертной казнью. Это судьба, которую одним словом не определить никогда.
— В своих интервью Вы много говорите о писателях из провинции. Редко удается отыскать книги этих писателей. Я молчу о литовских книжных магазинах. Достаточно ли о них говорится и уделяется внимания в самой России?
— 95% книг, любых, не только тех писателей, о которых я говорил, покупаются в Москве, Петербурге и двух-трех городах-миллионниках. Поэтому, когда я апеллирую к читателю, к несчастью, я апеллирую к людям, которые живут в Нижнем Новгороде, Санкт-Петербурге, Москве, Калининграде. То есть к тем людям, у которых есть доступ к книгам и возможность их купить.
В этих городах, конечно, никаких сложностей с тем, чтобы купить, к примеру, книги Васи Авченко или любую другую книгу нет. Что до стран бывшего СССР или провинции, то здесь без толку всерьез что-либо говорить о литературе, потому что ее никто в глаза не видит. Все видят набор из 5-7 фамилий. И так во веки веков. Поэтому я работаю в той ситуации, которая есть. Любой человек в крупных городах Васю Авченко может найти, а в городах поменьше — заказать. Было бы желание.
— Ваш сборник «Ботинки, полные горячей водки» о 1990-х годах. Вы описали там то, что происходило тогда. Если говорить о первом десятилетии 21-го века, в России многое изменилось? Как бы Вы могли охарактеризовать то, что происходило в это десятилетие?
— По этому поводу нужно книгу писать. И потом на это десятилетие я смотрю уже другими глазами. Тогда мне было 20 лет, сейчас мне 30 лет. Поэтому и оценивать его я буду по-иному. В-третьих, об этом десятилетии я написал книгу, сборник эссе «Terra Tartarara: Это касается лично меня». В ней есть раз все, что я спонтанно думал о современной молодежи, политике, стране, географии и прочих вещах. Я всех направляю к этой книге.
— Однажды довелось общаться с Вашим коллегой по национал-большевисткой партии Андреем Дмитриевым, который сказал, что «не нужно бояться революции в России». Ваш роман «Санькя», собственно, посвящен этим вопросам. Революции. Как Вы полагаете, насколько россияне восприимчивы к такому слову и действию как «революция»?
— Россияне переживают колоссально долгие периоды апатии, даже, отчасти, женского равнодушия к историзму, понятию будущего, прошлого и настоящего, к незыблемости и неразделимости этих понятий. Потом, неожиданно Россия видоизменяется на очередном витке своей истории и ведет себя диаметрально противоположным образом. В данный момент, слово «революция» у большинства населения вызывает если не апатию, то отторжение, если не отторжение, то удивление, если удивление, то лукавые пожатия плечами и вопрос «неужели вы всерьез верите в то, что это сделаете?».
Но потом, совершенно неожиданно, через два-три дня или два-три года, 12 лет или 12 месяцев, неожиданно все изменится так, что никто не успеет даже оглянуться. Вдруг, неожиданно ни для кого сложится совершенно другая, новая, непонятная ситуация. И никто не сможет объяснить, отчего так произошло.
К несчастью, российская история богата на такие неожиданные выверты сознания, которые никто толком не смог спрогнозировать.
Маяковский гениально написал, что в «терновом венце революции грядет 16-й год». Но это только он написал. Остальные смотрели на все спокойно: 300-летие Романовых, экономика развивается, железные дороги строятся, Константинополь собираются завоевывать… Казалось, что это золотой век. И вдруг все полетело ко всем чертям.
Сегодня даже такого состояния, какое было в 1913 году, нет и близко. Поэтому Россия неустойчива, и российский характер предполагает вещи совершенно неожиданные.
— Последнее время как раз наблюдается увеличение недовольства. Эта волна недовольства становится все более мощной. Как Вы полагаете, с чем это связано? Это ведь не только кризис…
— Я не очень понимаю, что такое кризис и структуру доходов российского населения. Не понимаю бедное или богатое. Если бы оно было действительно бедным, как говорит статистика, то наше население — мазохисты, поскольку над собой издевается и никак не хочет что-то менять.
Я втайне подозреваю, что население у нас не столь бедное в основной своей массе, как зачастую говорят. И эти спонтанные изъявления недовольства порождены не столько кризисом экономическим, сколько кризисом метафизическим, поскольку страна живет в тотальной атмосфере лжи, в отсутствии идеальных, верных, правильных представлений о будущем страны, собственном будущем.
Я не встречал еще ни одного более-менее разумного человека (не из мира большой политики, литературы, культуры), который говорил бы на полном серьезе, что у нас прекрасное правительство, отличная жизнь, что у нас все правильно устроено, что Россию ждут великие дела и отличное будущее. Никто об этом всерьез не говорит. Некоторые говорят, что нужно довериться органично развивающейся истории и все самой произойдет. Пока все безобразно, но, может быть, будет лучше.
Однако большинство говорит, что все чудовищно, и страна лежит во зле и подлости, во лжи, лести. Во всех этих пороках. Все люди ведь были маленькими детьми, мечтали стать космонавтами, милиционерами, продавцами мороженого и никто, даже будучи с седыми волосами, не хочет оканчивать свою жизнь в подлости и верить в то, что противоречит любой религии. А нас заставляют в это верить, жить в атмосфере подлости и пакости, уверять себя, что все нормально, нужно перетерпеть и ничего плохого в этом нет.
Эдуард Лимонов недавно заметил, что мир движется не сменой классов, экономическими формациями Маркса. Мир движется страстями. Это человеческие страсти. Люди страстно не хотят жить в грязи, хотят себя видеть людьми. Все это побуждает людей (к выступлениям — DELFI). Хотя я не отрицаю и экономических факторов.
— «Марши несогласных» все же не собирают такого количества людей, как хотелось бы их организаторам…
— Понимаете, политика же не сама по себе… Многолетняя трансляция негативного образа оппозиции привела к тому, что оппозиция выглядит одиозно. Какой-то шахматист Каспаров, который продался ЦРУ и Госдепу, Касьянов, который был чиновником, и как говорят в народе «не наворовался», Лимонов с его непонятной репутацией, какие-то нацболы, чуть ли со свастикой…
В итоге складывается нелицеприятный образ оппозиции. Если она была бы допущена к полемике, и Лимонов или Каспаров могли бы полемизировать с Грызловым, Зюгановым, была бы другая картина. Не стоит переоценивать свободу мышления российских граждан, воздействие пока еще свободного Интернета. Интернет воздействует на малую часть населения, а телевидение на очень многих. И люди ему по сей день доверяют.
Поэтому, Бог с ним, что у оппозиции нет такого влияния. В 1917 миллионы людей не имели представления году о большевиках, что прекрасно видно по литературе того времени. Помните, все эти советские книжки, где говорят «вот какие-то большаки», «какой-то Ленин». Это реальность того времени. Один из сотни слышал про каких-то там «большаков», один из тысячи слышал про какого-то там Ленина. Все было на таком уровне. И сейчас мы недалеко ушли.
Прошло сто лет, и если мы думаем, что стали умнее, что сейчас век информации, все это блеф. Люди по-прежнему живут в своем Средневековье.
— Вы член НБП, партии, запрещенной в России. В то же время — занимаетесь журналисткой деятельностью. «АПН Нижний Новгород», «Новая газета»…
— Я имею к отношение к «АПН»(Агенство политических новостей — DELFI), но небольшое. А «Новую газету» я возглавляю.
— НБП в России запрещена, даже использование символики запрещено. Но, являясь членом запрещенной партии, Вы занимаетесь журналисткой деятельностью.
— Я опять сошлюсь на Лимонова, потому что он достаточно точно сказал. В России режим не тоталитарный, а полицейский. При тоталитарном режиме нас всех можно «закатать в асфальт». Спасибо Дмитрию Анатольевичу и Владимиру Владимировичу, что у них пока еще не тоталитарный режим, а полицейский.
Для них гораздо проще не обращать внимания на меня и еще на какое-то количество людей. Потому что делать процесс, и направлять меня в тюрьму, как члена национал-большевисткой партии, смешно и нелепо. Формулировка будет звучать изначально абсурдно. Меня нужно будет судить как члена НБП, членом которой я быть не могу, потому что это запрещенная партия. Кроме того, не стоит преувеличивать значения и влияния «АПН» или «Новой газеты». Эти ресурсы воздействую на небольшую часть российской аудитории. Условно говоря, это 3% граждан, которые всерьез читают оппозиционные сайты.
Реальная политика делается не в сфере медиа, не во время прослушивания «Эха Москвы». Она делается в парламенте, правительстве, но туда доступ закрыт. А выпускать какую-то газету, говорить какие-то вещи по радио (строго ограниченные)… От этого большой беды нет.
— Как Вы смотрите на такое явление, как блог. Многие публичные люди стали блоггерами. У Вас он тоже есть.
— Если исходить из того, что я хочу разговаривать со всей страной, то нужно стать президентом, диктатором. Тогда из радиоточек, развешанных на столбах по деревням, тебя будут слушать все. Те, кто заводит блоги, разговаривать со всеми не собирается. Блог — это средство для решения медийных проблем.
Кроме того, это еще и средство для того, чтобы отпиарить, к примеру, книжку. Поэтому блог как средство доказать себе, что я еще живой, я не использую. Хотя многие люди в сети занимаются сеансами бесконечной самореализации, вуайеризма. Или бегают из журнала в журнал и пытаются оставить как можно большему количеству людей оставить разного рода пакости, реализовать свои комплексы.
Но часть людей ставит перед собой совершенно другие задачи. Я понимаю, зачем ведет блог Шендерович, Гришковец, Захар Май…
— Дмитрий Анатольевич…
— (смеется) Дмитрий Анатольевич тоже. И Эдуард Вениаминович. Все ставят перед собой определенные цели, и ничего в этом дурного нет. Это достижения 21-го века. Хоть какие-то коммуникации есть, и то спасибо.
— Когда выйдет Ваша новая книга?
— Буквально в течение двух недель у меня выходит биография Леонида Леонова. Мне кажется, что получилась интересная работа. Работа, которая охватила весь 20-й век. Леонов прожил 96 лет, и, работая над его биографией, мне пришлось описать и Гражданскую войну, и репрессии, Отечественную войну, оттепель, застой, перестройку, расстрел парламента. Со всем этим мне пришлось разбираться. Получилась история 20-го века через, на мой взгляд, недооцененного, гениального писателя.
— В Литву не собираетесь?
— Я везде приезжаю, куда меня приглашают.