«Культура не взвод солдат, ею управляют иначе». Захар Прилепин — о МХАТе, премьере «Женщин Есенина» и политике
3 декабря во МХАТ им. Горького — первая премьера после громкой смены руководства: «Женщины Есенина» по книге Захара Прилепина о поэте, вышедшей в серии «ЖЗЛ». Прилепин занимает пост заместителя художественного руководителя МХАТ, при том что самого худрука в театре нет — 1 ноября Эдуарда Боякова попросил уволиться новый гендиректор театра Владимир Кехман, затеявший масштабные перестановки в здании на Тверском бульваре. RTVI поговорил с Прилепиным о его взгляде на события во МХАТе, действиях и желаниях нового руководства, будущей премьере и о его политических амбициях.
Со сменой власти МХАТ им. Горького стал одним из главных ньюсмейкеров в российской культуре, новости отсюда поступают едва ли не каждый день. Решением нового гендиректора Владимира Кехмана отменен (перенесенный прежде «на неопределенный срок») спектакль «Чудесный грузин» о Иосифе Сталине с телеведущей в одной из главных ролей, обещаны масштабные сокращения административного состава, остановлены репетиции всех готовящихся к выходу проектов, запущенных при прежнем худруке Эдуарде Боякове, и анонсированные новые — в частности, репертуар снова пополнится пьесами Максима Горького.
Для одного, уже почти готового спектакля, сделали исключение — премьера «Женщины Есенина» по книге Захара Прилепина состоится в начале декабря. В интервью RTVI заместитель худрука МХАТа Захар Прилепин рассказал, почему не ушел вместе с командой Боякова, как Есенин выиграл заочное соперничество с Маяковским и почему пока не хочет быть ни губернатором, ни депутатом.
«Доронина если и вернется, то не для того, чтобы управлять театром»
Мы с вами разговариваем в холле МХАТ им. Горького. Что здесь сейчас происходит в связи со сменой руководства? Официальной информации мало, со стороны кажется, что людей увольняют пачками и режут весь репертуар.
Для одних ужас, для других праздник. Владимир Абрамович делает решительные жесты, думая, что с их помощью он быстрее вернет Татьяну Васильевну Доронину: мол, возвращайтесь так, как будто ушли вчера. Ну, это мой взгляд со стороны на его стратегию.
Что входит в ваши обязанности во МХАТе?
До сих пор я немного читал самотек (пьесы, которые присылают авторы в литературную часть театра без предварительного согласования — RTVI). Отвечал за литературную составляющую и за идеологию; осуществлял связь с актуальными текстами. Театр в моем понимании — это не только хранитель классических традиций, но и сцепка с актуальной литературной составляющей. То есть не только Чехов и Горький, но и Леонов, Иванов, Булгаков — вся эта плеяда блистательных авторов, переписавших свои произведения в пьесы для сцены. И далее везде.
Мне казалось, что в центре Москвы должно появиться театральное… место, которое могло бы работать с новейшими энергиями и текстами — но не либеральное, а такое… лево-правое.
Почему не либеральное?
Потому что либерализм, в моем понимании, как раз и является такой обрюзгшей, самой нелепой идеологией.
У вас получилось?
Не все, но кое-что. Проблема в том, что некому это оценить: у нас ни театральной, ни литературной критики как таковой нет: решения принимаются не на основе экспертной оценки, а на хайпе. Вот кто-то сказал, что Бузова и Бояков это плохо, и все принялись за ними повторять. Но вот во МХАТе нет ни той, ни другого — и я что-то не вижу народного ликования по поводу того, что они отсюда изгнаны. Люди скорее посмотрели с сомнением — так, и что же будет дальше?
А вы решили остаться?
У меня осталось одно дело — довести до ума постановку «Женщины Есенина». В них заняты Екатерина Стриженова, Алиса Гребенщикова, Катя Волкова и много замечательных актрис и актеров. Артисты, приглашенные и члены труппы, влюблены в этот спектакль. В связи с чем я чувствую некоторую ответственность за то, чтобы не бросить его перед самой премьерой. Собственно, едва ли первый вопрос на первой же встрече Кехмана с труппой был — будет ли сдан «Есенин»? Ответ был утвердительный.
А его включат в репертуар, можно будет увидеть его после премьеры?
Я думаю, что никто в театре не имеет представления о том, что будет с этим спектаклем после премьеры.
Вы для себя решили, остаетесь ли работать в МХАТе?
Задача стратегическая и тактическая у Кехмана на данный момент одна — Владимиру Абрамовичу важно, чтобы в театр вернулась Доронина, так или иначе. Я сижу и наблюдаю за тем, что будет происходить. Есть же какие-то силы и энергии, которые на это повлияли, и они должны проявиться. На данный момент они еще не проявились (улыбается).
Какие у вас отношения с Кехманом?
Нормальные, рабочие. Все, что касается Боякова, мы не обсуждаем, потому что у него позиция атакующая, а для меня Эдуард — мой товарищ.
Какие-то дальнейшие репертуарные планы после «Есенина» обсуждали?
Пока нет. Я предлагал обсудить наши новые идеи — мы хотели сделать для сцены «Хлорофилию» Андрея Рубанова и «1993» Сергея Шаргунова. Но Кехман пока взял паузу. Сейчас происходит реанимация ряда прежних проектов, среди которых — «Васса Железнова» Горького. Думаю, пока силы уходят туда. А точнее, в то, чтобы вернуть театр в положение «как будто не было этих трех лет» (периода с 2019 по 2021 год, когда худруком МХАТа был Эдуард Бояков, при котором репертуар стал сильно меняться — RTVI).
Кехман хочет, чтобы было побольше Горького в репертуаре МХАТ им. Горького. А вы как относитесь к этой идее?
Ну, если мне чего и не доставало при Эдуарде, то вот этого, левого по сути содержания. И МХТ, и МХАТ всегда были по сути «левым» театром. Я говорил ему — давай поставим. Он говорил «да» — и все время до дела не доходило.
А с Горьким — зависит от того, кто и как это будет делать. Сделать же можно… очень по-разному.
А, кстати, вы поддерживали Боякова в его стремлении выпустить в прокат постановку «Чудесного грузина» Ренаты Сотириади с Ольгой Бузовой в одной из ролей?
Мы его репетировали еще во время первого локдауна, по видеосвязи, и даже читал одну из ролей. Но целиком спектакль не видел — у меня были выборы (Захар Прилепин возглавлял партию «За правду», объединившуюся вместе с «Патриотами России» в партию «Справедливая Россия — За правду», и вошел в федеральный избирательный список на выборах 2021 года — RTVI) и гастроли по стране, и я так и не попал ни на один из его немногочисленных показов. Хотел сходить 2 ноября, но тут-то его и перенесли. А теперь и отменили.
«Чудесный грузин» был сильным жестом со стороны Эдуарда как худрука. В центре Москвы, в серьезном театре появляется спектакль, в котором центральной фигурой является Сталин. И зрителю приходится выбрать позицию по отношению к нему.
То, что это в результате вызвало такую бурную реакцию, говорит о состоянии нашего общества. Те люди, которые производили и развивали возмущение вокруг «Чудесного грузина», просто ничего не знают о театре. И вообще не живут в контексте культуры. Я их спрашивал — а можете, пожалуйста, назвать хотя бы трех, подчеркиваю, современных поэтов и трех современных художников. Молчание в ответ. Какой последний спектакль по пьесам современных авторов вы видели? Молчание. Зато Бузова их возмущает.
Но это не причина увольнения Боякова…
А какая настоящая причина?
Ну вот будем наблюдать, и скоро все станет ясно, увидите. Появится художественный руководитель театра…
Им станет Татьяна Васильевна Доронина, судя по активности гендиректора.
Ну, мы же понимаем, что Татьяна Васильевна если и вернется, то не для того, чтобы руководить театром. В общем, скоро многое станет ясно.
«Есенин — православный советский поэт»
«Женщины Есенина» — едва ли не первый в России спектакль, поставленный по книге в серии «ЖЗЛ». Почему вы отдали ее инсценировку драматургу Елене Исаевой? Вы же в свое время сами переписали свою повесть «Санькя» для «Отморозков» Кирилла Серебренникова.
Переписал, и, честно говоря, с тех больше не хочу этим заниматься (смеется). Это не совсем «ЖЗЛ»: в книге есть все-таки и воображаемые диалоги, и другие элементы литературы. Хотя я остаюсь литературоведом, конечно.
А у драматурга Елены Исаевой есть особое театральное мышление, чувство композиции — она лучше меня понимает, как собрать и разобрать сценическую композицию.
Расскажите про спектакль. Из анонсов создавалось впечатление, что вы с Еленой устроили настоящий психоаналитический разбор личности Есенина, начиная с его отношений с матерью.
Мы планировали этот спектакль, разумеется, еще с Бояковым. И выбор у нас был широкий: Есенин и советские вожди; Есенин и самоубийство, Есенин и революция. Для Эдуарда важна тема семьи, и он посоветовал выделить линию взаимоотношения Есенина с женщинами в его жизни. И это, разумеется, не подглядывание в замочную скважину, а более серьезный подход, начиная с детства.
Именно в детстве у него сформировался его надлом: отец и мать не любили друг друга. Отец работал приказчиком в городе, мать жила в деревне, беременела и рожала детей, некоторые из них умерли. Потом нашла себе другого мужчину — чтобы скрыть беременность от другого мужчины, она уехала почти на целый год в Рязань, чем вызвала крайне негативную реакцию консервативного крестьянского подростка; именно оттуда, по нашему мнению, идет сиротское ощущение у Есенина. Она его не ласкала, и он к ней не ласкался.
Прямо-таки «проработка детской травмы», как сказали бы психологи.
…Так вот, мы отобрали нескольких женщин: Анна Изряднова (первая фактическая жена поэта — RTVI), Галину Береславскую (литературный секретарь и друг — RTVI), Зинаиду Райх (актриса, вторая жена Есенина — RTVI), Айседору Дункан (американская танцовщица и хореограф, третья жена Есенина — RTVI). И показали, как в этих отношениях отражались и преломлялись его отношения с матерью.
И как же?
Он был маниакально ревнив.
Ваш Есенин — абьюзер?
Отчасти. Но при этом он был гениальным поэтом. И он, конечно, подпитывал этим свой талант.
Есенин до сих пор вызывает к себе полярное отношение: одни видят его деревенским пошляком, другие — святым великомучеником, разумной середины в отношении к нему нет. Вы поэтому его выбрали?
Правда в том, что Есенин оказался одним из самых христианских, православных поэтов. У него намного больше религиозных по сути произведений, чем у любого его современника — около 70. Серебряный век был немного с бесовщинкой, с христианством не дружил. Есенин как раз очень на их фоне сильно выделился. При этом, с другой стороны, стоит заметить, что примерно половина написанных им стихов — о революции. И в результате появляется проблема, которая не дает зачесать Есенина ни под одну гребенку…
В каком смысле?
В идеологическом. Ни у одного режима не получалось поставить Есенина себе на службу. Ну, вот Достоевский — мол, давайте им давить либералов. Или вот Солженицын: мы живем на обломках СССР, поэтому давайте ему памятник поставим. А Есенина не знают, как пристроить. И поэтому до сих пор выбирают, как его представить — деревенским пошляком или мучеником Троцкого; никак не могут выбрать симулякр, с которым будут носиться. А он в этот выбор не помещается — именно поэтому о нем до сих пор спорят. Это доказывает, что он живой, а его лирика — до сих пор предмет осмысления и дискуссии. И до сих пор сочетает в себе несочетаемое: Есенин — советский православный поэт. Левый, антибуржуазный — и поэтому он родной МХАТу, каким я до сих пор видел этот театр.
А в современную нам эпоху он оставался популярен?
Ну, вот в 70–80-е годы ХХ века он обыгрывал тоже левого и тоже антибуржуазного Маяковского. Тот считался глыбой, мастодонтом пропаганды, и мало кто успевал за «серпасто-молоткастыми» стихами прорваться к замечательной лирике или сатире Маяковского. А Есенин его начисто обыгрывал — его портреты висели в домах у людей, а не Маяковского. Его культ был выше и серьезнее.
Отклоняясь немного в сторону, замечу: сегодня можно наблюдать как раз ренессанс Маяковского — как ни зайдешь в модный книжный магазин, наткнешься на его портрет. Он, видимо, снова начал — теми же навальнистами, например — восприниматься как антибуржуазный бунтарь, как идущий против системы. Песен по Маяковскому молодые музыканты стали писать больше.
Уже давно возникла и никак не ослабевает мода на перенесение классики в современность — в театре и кино. Есть у Есенина произведения, которые поддались бы такому перенесению, или он так и остается памятником своему времени?
Да, конечно! Например, драматургическая поэма «Страна негодяев». Очень рекомендую — там как раз разложены персонажи нашей социально-политической сцены: ультралиберал-левак, мечущийся наблюдатель, государственник.
Читаешь — и ощущение, что наблюдаешь перекрикивание газеты «Завтра» с «Новой газетой».
«Захар, ты хочешь ворваться в политику прямо с улицы»
Кстати, о социально-политической сцене. Закончились выборы, началась очередная сессия в Госдуме — как вы оцениваете их итоги персонально для себя?
Мы выполнили программу-минимум. До нашего появления партия «Справедливая Россия» находилась на грани прохождения в Госдуму. Меньше чем за год, после нашего объединения мы привели в наш альянс как минимум два миллиона голосов. Теперь «Справедливая Россия — За правду» — третья по численности фракция в Госдуме.
Вас устраивают эти результаты?
Чуть меньше локдаунов и ковида, чуть побольше времени — и цифры были бы еще лучше. Конечно, всегда хочется более масштабных результатов.
Не было команды сверху не пускать конкретно вас?
Тут немного по-другому. Есть часть устоявшегося политического истеблишмента, которая сначала отнеслась ко мне спокойно — ну пришел и пришел, окей. Но в какой-то момент, когда стало ясно, что я могу зайти в этот процесс несколько серьезнее, чем им представлялось, начались… негласные сообщения.
Какие?
Ну, мол, Захар, мы тут уже двадцать лет всем этим занимаемся, выстраиваем процессы, а ты хочешь во все ворваться сходу, вот прямо с улицы. Возьми больший разгон, поработай…. Напоминает петровскую Россию немного, конечно (смеется).
И какое у вас отношение к этому?
Наша система мало чем отличается от, скажем, Германии и Италии: те же сложившиеся кланы, которые точно также не пускают никого с улицы. А вообще любая политическая система в принципе имеет свою инерцию.
А вы собирались сами работать в Госдуме?
Я еще во время кампании говорил, что непосредственно в парламенте я работать не буду. Моей функцией было провести несколько человек из нашей команды, которые реализовывали бы наши конкретные инициативы и делали бы конкретные дела. Они получили от меня пакет заданий и я вижу, что они быстро взялись за дело.
У вас, судя по всему, немного другие планы — вы учитесь в Школе губернаторов, учрежденной РАНХиГС…
Да, и, честно говоря, я не совсем готов об этом рассказывать прессе — в первую очередь потому, что нас об этом специально просили. Там проходят лекции Собянина, Пескова, Мишустина, Набиуллиной, Шойгу; многие вещи сообщаются как есть, в довольно откровенном виде. Что, конечно, чрезвычайно полезно в плане понимания ситуации в стране. Другое дело, что — как мне кажется — было бы не менее полезно, чтобы они настолько же прямо называли вещи своими именами и в публичном поле. Но у нас любое публичное слово может быть использовано в нечистой игре, как внутри страны, так и за ее пределами.
Скажу честно — я работал с Захарченко (глава ДНР, ставший жертвой покушения в 2018 году — RTVI), знаю многие расклады, да и просто вещи, за которые могут убить. Но даже я был озадачен некоторыми вещами, которые я услышал. Но одно могу сказать — политический класс в России уже изменился и меняется дальше, системно, структурно и даже этнически.
Скажите прямо — собираетесь становиться губернатором?
Не собираюсь, по одной простой причине — чтобы занимать такой пост, нужно быть уверенным, что у тебя есть команда, которая на всех уровнях может заниматься всеми теми вопросами, которые решает власть. Без этого глупо заявлять амбиции.
При этом ходили слухи о вашем конфликте с Глебом Никитиным, главой родной для вас Нижегородской области…
Нет никакого конфликта непосредственно с Никитиным, есть конфликт с людьми в его окружении, сложившийся на почве нашей предвыборной кампании в Нижегородской области. Она, быть может, показалась им… чрезмерной, некорректной — тут не берусь угадывать. До меня дошла информация, что они жалуются на меня во все возможные органы, от участкового до ФСБ и Администрации президента (смеется). У меня это все вызвало ощущение… щекотки. А отношения с Никитиным рабочие, ровные, прагматичные.
Вы поймите, это же только так называется — Школа губернаторов. Это просто образовательная структура для обучения управлению.
То есть, говоря проще, создание «скамейки запасных». Как по-вашему, почему подобного нету в культуре? Тому же Владимиру Кехману приходится сидеть если не на трех, то на двух стульях одновременно (помимо МХАТа, Владимир Кехман является худруком Михайловского театра в Петербурге, а до последнего времени совмещал эту должность с руководством Новосибирской оперы — RTVI). Можно ли перенести модели, которым вас обучали в Школе губернаторов, на область управления культурой?
Представим себе, что мы берем какие-то модели городского управления от Собянина или командования армией от Минобороны и переносим на область культуры. Можно так сделать? Можно, но лучше не надо.
Культура — не взвод солдат, и культурного управленца нужно готовить с учетом специфики сферы и ее потребностей.
Но этого нет, этим никто не занимается. В армии, в сфере политического управления подстраиваются под вызовы времени и создают новые решения. В культурной политике идет соревнование по разным разрядам — кто наглее, кто быстрее зарабатывает бабки, у кого больше связей. А ведь культура — она про самоидентификацию нации; через нее страна определяет, какая она, какие у нее ценности. И пока государство не воспримет задачу формирования как свою и неотложную, ничего с места не сдвинется.