Писатель Захар Прилепин в гостях у Лены Батиновой и Максима Ковалевского
КОВАЛЕВСКИЙ: В гостях у нас сегодня писатель, филолог, журналист, одна из самых заметных фигур в современной литературе - Захар Прилепин. Здравствуйте, Захар.
БАТИНОВА: Здравствуйте, Захар.
ПРИЛЕПИН: Здравствуйте.
БАТИНОВА: Спасибо, что вы к нам приехали.
ПРИЛЕПИН: Спасибо вам.
БАТИНОВА: А вы как - по делам, мимоходом?
ПРИЛЕПИН: Покрасоваться приехал.
БАТИНОВА: Ну, правда?
ПРИЛЕПИН: Серьезно. В Москву приезжаешь для того, чтобы придти на радио «Маяк», еще куда-нибудь.
КОВАЛЕВСКИЙ: Нашли где красоваться!
ПРИЛЕПИН: А у вас в Интернете тоже все можно увидеть.
КОВАЛЕВСКИЙ: Тоже верно.
ПРИЛЕПИН: Вот!
БАТИНОВА: И Захар такой говорит: «А я вот чего-то как ни приезжаю на «Маяк», а у вас какие-то новые ведущие!» И пошло-поехало.
ПРИЛЕПИН: Да, разные все время. Но мальчик и девочка, все время совпадает.
КОВАЛЕВСКИЙ: Это железно. Да. А что у вас на майке написано?
ПРИЛЕПИН: 25/17 - это рэп-группа. Реклама.
КОВАЛЕВСКИЙ: Ваша?
ПРИЛЕПИН: Нет. Просто пацаны хорошие, и поют хорошие пацаны для хороших пацанов славянской национальности.
БАТИНОВА: А откуда они? Из Нижнего Новгорода?
ПРИЛЕПИН: Нет, они из Омска приехали оба. Отличные пацаны.
КОВАЛЕВСКИЙ: А они только для лиц славянской национальности поют?
ПРИЛЕПИН: Нет. Если хотят другие послушать, то тоже можно.
КОВАЛЕВСКИЙ: Ничего за это не будет, да?
БАТИНОВА: А я славянской национальности?
КОВАЛЕВСКИЙ: Не знаю. А я?
БАТИНОВА: Ну, ты-то - да.
ПРИЛЕПИН: Но прическа у тебя подходит.
БАТИНОВА: Сними косынку-то!
КОВАЛЕВСКИЙ: А вы же тоже музыкант, помимо всего прочего.
ПРИЛЕПИН: И музыкант, да. Я только не филолог. Это вы где-то с сайта прочитали. Это все неправда. Филолог я хреновый. А музыкант - ну, так, ничего.
КОВАЛЕВСКИЙ: Средненький.
ПРИЛЕПИН: Ну, филолог - это профессия.
КОВАЛЕВСКИЙ: Подождите, сегодня девятое, да? У вас завтра концерт в клубе… невозможно прочитать... "Jamboree". Правильно я сказал?
ПРИЛЕПИН: Да, завтра концерт у нас в Нижнем Новгороде, у моей группы «Elefunk». Будем еще новую ипостась наших талантов представлять.
КОВАЛЕВСКИЙ: Позвольте узнать, вы завтра презентуете свою русскоязычную программу?
ПРИЛЕПИН: На русском языке. А я другими языками и не владею.
КОВАЛЕВСКИЙ: А почему тогда на вашем сайте написано: «Презентует свою русскоязычную программу», если других нет?
ПРИЛЕПИН: Просто эта группа существовала до меня еще, и она пела еще на английском языке, на псевдоанглийском языке, какие-то другие вещи. А сейчас она поет на русском языке мои тексты.
КОВАЛЕВСКИЙ: И тоже для славян?
ПРИЛЕПИН: Нет, вообще для всех.
КОВАЛЕВСКИЙ: А какой стиль?
БАТИНОВА: Красивое название. Фанк.
КОВАЛЕВСКИЙ: Вы не принесли с собой послушать? Ну, что же вы!
ПРИЛЕПИН: К чертям собачьим. Ну, я в другой раз принесу. Другим ведущим уже.
БАТИНОВА: Вы же как-то не писали стихи никогда.
ПРИЛЕПИН: Да как не писал стихи? Я, как всякий подросток, влюбленный в свою однокурсницу, нынешнюю мою жену, конечно, писал стихи. Я их написал сорок штук. И с тех пор я их периодически читаю, пою и... что там еще с ними можно делать? И публикую! И продаю за деньги даже.
БАТИНОВА: Да вы что! Какой же вы молодец! Предприниматель! Потому что вообще говорят, что редкий случай, и вы читали свои стихи даже в клубе «Улица ОГИ» недавно.
КОВАЛЕВСКИЙ: А что значит «ОГИ»?
ПРИЛЕПИН: Не знаю. Чего-то значит, но я не в курсе.
БАТИНОВА: Просто первая буква «н» оторвалась, как обычно бывает на витринах. И получается улица ОГИ. Это нам Сережа Шаргунов рассказал, ваш приятель.
ПРИЛЕПИН: Это мой друг. Я у него сегодня ночевал даже. Я не добрался, где я должен был спать, и спал у Сереги Шаргунова в комнате.
КОВАЛЕВСКИЙ: Я где-то слышал, что вы сознательно не переезжаете в столицу?
ПРИЛЕПИН: Ну, как сознательно? Я, может быть, и переехал бы в столицу, но если перевозить все атрибуты моей нынешней жизни в столицу, то это будет очень серьезно, как цыганский табор. Все-таки у меня трое детей, собачка, кошечка, жена и какие-то люди, которые помогают мне обустраивать мой быт.
КОВАЛЕВСКИЙ: А вам хотелось бы жить в Москве или не обязательно совершенно?
ПРИЛЕПИН: Нет, мне совершенно не хочется жить в Москве, потому что Москва - город такой суетливый, пьяный и отнимающий много времени на…
БАТИНОВА: На дорогу?
ПРИЛЕПИН: Нет. На бессмысленное времяпрепровождение. Москва в этом случае поедает человеческую жизнь.
БАТИНОВА: Почему бессмысленная? Вы о чем говорите - бессмысленная? Если вы встречаетесь с разными людьми?
ПРИЛЕПИН: Если я живу в Нижнем Новгороде, то я пишу какие-то тексты, воспитываю детей, я гуляю с собачкой. А если я в Москве, то я без конца занимаюсь виночерпием, какими-то встречами с хорошими людьми, конечно, в основном, с хорошими людьми, но все это в итоге отнимает весь остальной смысл.
БАТИНОВА: Это потому что вы сюда приезжаете. Вот если бы вы тут жили, то фиг бы кто вас позвал куда.
ПРИЛЕПИН: В основном москвичи знакомятся друг с другом, когда я сюда приезжаю. И как-то они встречаются со мной и друг с другом, а так они друг друга не знают.
БАТИНОВА: Это правда.
КОВАЛЕВСКИЙ: Слушайте, Захар, у вас уникальная биография.
ПРИЛЕПИН: Отличная, да. Все нормально, у меня все было.
КОВАЛЕВСКИЙ: Если кто-то, может быть, из наших слушателей не знает, я так коротко пройдусь. Вы были охранником, служили командиром отделения в ОМОНе.
ПРИЛЕПИН: Да, было дело.
КОВАЛЕВСКИЙ: Участвовали в боевых действиях в Чечне в 1996-м и в 1999 году. Чего мы еще про вас не знаем? Чего еще не рассказали?
ПРИЛЕПИН: Это можно вслух говорить или как?
КОВАЛЕВСКИЙ: Ну, так, аккуратненько.
ПРИЛЕПИН: Я, в том числе, занимаюсь политикой и нелегальной политикой. Вот так скажем.
КОВАЛЕВСКИЙ: Тогда не надо.
ПРИЛЕПИН: Тогда помолчим.
КОВАЛЕВСКИЙ: А скажите, только аккуратненько, вместо того чтобы заниматься нелегальной политикой, не более ли целесообразно было бы заниматься легальной политикой? Может быть, вы большего добились бы? Аккуратно сейчас.
ПРИЛЕПИН: Я такими рациональными категориями в своем времяпрепровождении не пользуюсь. Мне кажется, надо делать то, что соответствует твоей органике. Вот поэтому мне совершенно все равно, легальная она, нелегальная. Просто если у меня это соотносится с моим внутренним состоянием, тогда я этим занимаюсь.
КОВАЛЕВСКИЙ: Но вы ставите перед собой какие-то цели? Быть может, было бы целесообразнее поставить те же цели, но найти другой путь для их достижения?
ПРИЛЕПИН: Слушайте, вы мне задаете вопросы, а отвечать мне на них нельзя.
КОВАЛЕВСКИЙ: Нельзя! Да! Вот такая игра!
БАТИНОВА: Алеша Попович прислал вам вопрос: «Вы хотели бы, чтобы какое-нибудь ваше произведение экранизировали? Если да, то какое? Если нет, то почему?»
ПРИЛЕПИН: Конечно, хотел бы. Почему я не хотел бы? Конечно, я хотел бы. И если бы не этот проклятый кризис в России, то все бы у меня было в порядке, потому что у меня права на экранизацию были куплены самыми лучшими, самыми замечательными русскими режиссерами. Петя Буслов, автор «Бумера», покупал у меня права на экранизацию романа «Санькя». Андрей Панин, гениальный совершенно актер и режиссер тоже, покупал права на «Патологию». Точнее, не они покупали, покупали кинокомпании, но они собирались снимать. И там были и переговоры с другими замечательными людьми, восхитительными моими товарищами. И Алексеем Учителем, и так далее. Но кризис, к сожалению, обломал все. И, кроме Никиты Михалкова, на сегодня в России кино мало кто может снимать. А Никита Михалков не купил у меня права. Хотя я тоже ему продал бы с удовольствием.
КОВАЛЕВСКИЙ: Ну, ему бы любой продал.
БАТИНОВА: Никита Сергеевич, ну, что вы?
КОВАЛЕВСКИЙ: У него сейчас все ушло на новый проект.
ПРИЛЕПИН: Да, «Цитадель».
БАТИНОВА: Когда вам предложили, когда купили права, вы знаете, что будет экранизироваться ваше произведение, у вас есть такое волнение: а вдруг чего-то не то сделают?
ПРИЛЕПИН: Да нет! Мне по фигу! Мне все равно совершенно. Наверняка сделают не то, и никаких проблем с этим нет. Я сейчас не назову имена, но мне однажды позвонили мои сотоварищи по кинематографу, они позвонили и сказали: «Слушай, у тебя действие происходит в Чечне. А Чечня сейчас не катит. Потому что там уже все замирено, уже все нормально, все хорошо. Давай мы перенесем действие из Чечни в Абхазию или куда-нибудь еще». Я говорю: «Давай во Вьетнам. Нормально все. Куда угодно перенесем». И мы перенесли действие. Мне реально все равно. Потому что ведь фильм - это возможность еще раз продать свою книжку удачно и многим людям, которые не читают. Поэтому ради бога. Чего бы ни сняли, лишь бы сняли.
БАТИНОВА: Но оно же исказит смысл?
ПРИЛЕПИН: Да пускай исказит. Но люди прочитают книжку в итоге и поймут, как было на самом деле.
БАТИНОВА: Слушайте, интересно!
КОВАЛЕВСКИЙ: То есть, вы не держитесь за написанное?
ПРИЛЕПИН: Нет, ни за что.
КОВАЛЕВСКИЙ: Пропечатанное слово.
ПРИЛЕПИН: Если решит там вот Сергей Мазаев, который сейчас исполнял песню, решит исполнить ораторию на тему романа «Патология», я тоже буду счастлив, как бы он ни исполнил.
КОВАЛЕВСКИЙ: Хорошо, тогда такой вопрос. Если, допустим, вы приносите свое произведение в издательство какое-то и вам говорят: «Захар, ну, как бы все хорошо, но вот 5-7-12-ые главы надо поменять, 16-ю, 18-ю мы должны вычеркнуть, потому что мы не можем это публиковать», вы тоже скажите: «А, пожалуйста! Мне все равно! Лишь бы опубликовалось»?
ПРИЛЕПИН: Такого не бывает. И тут уже нужно не кокетничать. Просто до сих пор все, что я приносил в издательство - а я выпустил уже 8 книг, по-моему, сегодня уже - там все публикуется в том виде, в каком я все пишу. И тут серьезно. Вот тут я отвечаю за базар. Но кино - это дело условного Ивана Сидорова, режиссера. А текст - это то, что я написал. И поэтому тут я не торгуюсь.
КОВАЛЕВСКИЙ: Я задам, может быть, вам сейчас очень тривиальный вопрос, но мне просто любопытно. А цензура существует?
ПРИЛЕПИН: Нет. Нет.
КОВАЛЕВСКИЙ: Вы как писатель можете сказать?
ПРИЛЕПИН: Цензура существует в больших СМИ. В больших газетах с большими тиражами или в газетах, которые выпускаются на деньги правительства или деньги, которые параллельны действиям нашей власти. А цензуры в книжном издательстве нет, потому что книга сегодня не воспринимается, как сакральная, метафизическая и реальная экономическая сила или какая угодно культурная сила.
КОВАЛЕВСКИЙ: Это бизнес.
ПРИЛЕПИН: Если у человека нет миллиона долларов или воздушно-десантной дивизии, то он на фиг никому не страшен. Поэтому пиши, чего хочешь вообще. Вот так вот.
КОВАЛЕВСКИЙ: Значит, секундочку. Если человек, у которого есть вышеперечисленное, захочет что-либо публиковать, не соответствующее…
ПРИЛЕПИН: Там могут быть проблемы, да.
КОВАЛЕВСКИЙ: Действительно?
ПРИЛЕПИН: Конечно, да. Вот там есть цензура. Есть.
КОВАЛЕВСКИЙ: А вот, интересно, вот эта цензура, она на каком уровне? То есть, я плохо просто себе представляю вот эту схему. Вы написали книгу, приносите рукопись в издательство. Кто ее читает? Главный редактор издательства?
ПРИЛЕПИН: Не всегда. Редактор читает. Главный редактор может читать, может не читать.
КОВАЛЕВСКИЙ: Кто принимает решение, что, да, выпускаем книгу.
ПРИЛЕПИН: Издатель принимает.
КОВАЛЕВСКИЙ: Издатель?
БАТИНОВА: Иногда сами просят?
ПРИЛЕПИН: Кто?
БАТИНОВА: Издатели.
ПРИЛЕПИН: Я не прошу.
БАТИНОВА: Издатели сами просят: «Можно мы будем издавать?» Они даже дерутся иногда за талантливых писателей.
ПРИЛЕПИН: Бывает такое, да.
КОВАЛЕВСКИЙ: Хорошо. А, если, вот опять же, фантазируя, богатый человек, у которого есть армия, танковая дивизия, он вам дает свою рукопись, чтобы вы как бы от своего лица ее принесли.
ПРИЛЕПИН: Мне?
КОВАЛЕВСКИЙ: Да.
ПРИЛЕПИН: Вы уже такие ставите гипотетические задачи.
КОВАЛЕВСКИЙ: Я же говорю, я фантазирую.
ПРИЛЕПИН: Может быть, можно договориться о цене, наверное. Я не в курсе, еще не давали никогда.
КОВАЛЕВСКИЙ: Понятно.
БАТИНОВА: Скажите, Захар, а что может вас рассмешить?
ПРИЛЕПИН: Вы.
КОВАЛЕВСКИЙ: Мы ржем уже всю дорогу, как познакомились.
БАТИНОВА: Но, правда, в жизни, какие вещи вас смешат?
ПРИЛЕПИН: Не знаю. Дети меня смешат мои все время. У меня собака сенбернар - 4-й пацан, который залезает на кровать и изображает немедленно, что он спит. Он такой ложится на кровать.
КОВАЛЕВСКИЙ: Чтобы занять место?
ПРИЛЕПИН: Что он спит. А ночью, если засыпаешь, он начинает тебя облизывать в благодарность за то, что ему поверил, что он спит. Гениальный совершенно.
БАТИНОВА: Слушайте, здорово! Такие вот вещи с детьми. Ну, да, вообще глупо. Когда у человека есть дети, то именно они и выполняют эту роль.
КОВАЛЕВСКИЙ: Захар, вы когда-нибудь испытывали крайне бедственное положение?
ПРИЛЕПИН: Я был нищ, как мышь церковная, наверное, лет с 20 и лет до 28. До тех пор, пока я ни начал писать книги, я был дикий нищий просто человек. Мне было не на что кормить свою семью, тогда она еще была меньше, у меня был один ребенок и жена.
КОВАЛЕВСКИЙ: И вы решили, что вот денег можно заработать путем написания книг. Или вы начали писать, не думая о том, что…
ПРИЛЕПИН: Конечно, я ни о чем не собирался думать. И получилось это совершенно случайно, потому что я тогда работал в прекрасной службе, в которой я работал бы по сей день. Она называется ОМОН. Отряд милиции особого назначения. Но тогда случился дефолт 98-го года. И у меня просто не было денег ни на что. Тогда нам зарплату не платили. И я понял: либо я сейчас буду просто грабить сейчас всех выходцев с Кавказа, на фурах которые ехали мимо нашего города, либо я оттуда уволюсь. Я уволился оттуда и случайно стал журналистом. А потом еще и писателем. Проблема, знаете, в России, что у нас нищие не те, кто не работает, не безработные, не бомжи. А нищие те, кто работает: врачи, учителя, ОМОНовцы. Вот они самые бедные.
КОВАЛЕВСКИЙ: Но, тем не менее, вы жалеете о том, что ушли из ОМОНа?
ПРИЛЕПИН: Я иногда ностальгирую. Но, я думаю, меня уже туда не пустят никогда.
КОВАЛЕВСКИЙ: Почему?
ПРИЛЕПИН: Я там какие-то вещи в своей жизни совершил, за которые уже не пускают.
КОВАЛЕВСКИЙ: А то там не работают люди, которые в своей жизни что-то совершили.
ПРИЛЕПИН: Они не такие вещи совершили, какие я. Они немножко другие вещи… Не знаю, нет, но там нормальные все. Там хорошие пацаны работают.
КОВАЛЕВСКИЙ: А вот то, что в последнее время их ругают, статьи появляются, что вот ОМОНовцы, они крышуют олигархов и занимаются не своим прямым делом. Что вы думаете?
ПРИЛЕПИН: Я думаю, что это правда. И я сам этим отчасти занимался. Во времена своей молодости. Но тогда еще, понимаете, была еще низовая демократия в органах внутренних дел и, в том числе, в спецподразделениях, где я работал. И мы тогда могли сказать командиру: «Слушай, мы не хотим этим заниматься», и могли как-то договориться. И могли от чего-то отказаться. А сегодня это уже невозможно. Сегодня уже МВД используется зачастую на правах рабской силы.
КОВАЛЕВСКИЙ: Так почему этим людям, этим генералам не сказать: «Да, есть перегибы на местах!» Почему же они открещиваются так, как будто все вокруг одни сплошные идиоты. И, мне кажется, что любому человеку понятно, что, да, вот в некоторых структурах существуют определенные проблемы. Почему им не признать эти проблемы?
БАТИНОВА: А кто должен это сказать?
ПРИЛЕПИН: И потерять работу и уйти на пенсию? Это как бы нормально? Зачем им?
КОВАЛЕВСКИЙ: Да! А честь мундира?
ПРИЛЕПИН: Честь мундира - это не из нынешнего словаря словосочетание.
БАТИНОВА: А кто, по-твоему, это должен сказать?
КОВАЛЕВСКИЙ: Генералы. Они должны сказать: «Да».
ПРИЛЕПИН: И застрелиться.
КОВАЛЕВСКИЙ: Да, и застрелиться.
ПРИЛЕПИН: Нормально!
КОВАЛЕВСКИЙ: Почему нет?
ПРИЛЕПИН: Идея хорошая.
КОВАЛЕВСКИЙ: Ну, было ж так всегда.
БАТИНОВА: Макс, хватит тебе читать вот эти книжки.
КОВАЛЕВСКИЙ: Я хочу понять, почему вы бы хотели и дальше работать в ОМОНе? Потому что вы бы хотели что-то там изменить?
ПРИЛЕПИН: Нет, там другое было. Изменить - не знаю. Для меня ОМОН - это самое такое органическое моему существу времяпрепровождение. Потому что нормальные мужики это те, которые не рефлектируют, которые не особенно боятся смерти, а зачастую вообще ее не боятся, которые не мучаются какими-то вымышленными проблемами. А мы просто сидели или ездили, или куда-то бегали, или делали зачистки, но мы занимались нормальным мужским делом. И там все соответствовало моей органике. И органике моих сотоварищей. Вот это мне было приятно. А вот когда используется эта сила первозданная по другому поводу, это неприятно уже.
КОВАЛЕВСКИЙ: Вот, смотрите, интересно. Значит, начинают в ОМОНе служить нормальные мужики, с нормальной органикой. Потом, когда начинается служебный рост, мужского становится все меньше и меньше. И когда человек получает звание генерала, он превращается в девочку, которая боится застрелиться, потому что у него там лажа полная.
ПРИЛЕПИН: Да я не знаю. Я генералом не был никогда. Я не в курсе. Но, я думаю, что военные вообще, по идее, должны бы почаще воевать. Нужно придумывать какие-то вещи, чтобы это не застаивалось. Чтобы это не кипело в своем соку, иначе тогда начинается какой-то беспредел, коррупция и прочие неприятные вещи.
КОВАЛЕВСКИЙ: Но, подождите, а если негде воевать? Это же, наоборот, хорошо.
ПРИЛЕПИН: У нас в России есть, где воевать. У нас все нормально для того, чтобы все фронты были открыты.
КОВАЛЕВСКИЙ: Ужас! Кошмар!
БАТИНОВА: А как вы думаете, женщины должны идти в армию?
ПРИЛЕПИН: Никуда женщины…. Вот простите меня, ради бога, всех женщин, которых я встречал в органах внутренних дел и российской армии, это куда более жестокие и жесткие существа, чем мужчина. Женщина превращается в натурального садиста, когда она имеет отношение к власти, к оружию, к насилию и ко всем прочим вещам.
БАТИНОВА: Да вы что! Правда?
ПРИЛЕПИН: Мужчины куда более добрые и толерантные существа.
КОВАЛЕВСКИЙ: Пускай дома сидят.
ПРИЛЕПИН: Женщин не пускать никуда! Дома! Борщ и все такое!
БАТИНОВА: Мы не знали, что вы родились в один день с 50 Cent.
ПРИЛЕПИН: Мы это вне эфира говорили. Мы говорили про то, что я родился в один день с 50 Cent, есть такой американский рэпер, который записал свой первый альбом, повез его Эминему, и его расстреляли в машине и отстрелили ему язык. И он потом его пришил и опять стал петь рэп. Вот такой нормальный пацан, у него правильная биография. Я по нему сверяю свой успех.
КОВАЛЕВСКИЙ: Я думаю, что это враки.
ПРИЛЕПИН: Я думаю, что это чистая правда.
КОВАЛЕВСКИЙ: То, что про язык - легенда. То, что его могли подстрелить - это обязательно, без этого нельзя. Иначе ты не настоящий рэпер. Но про язык - я уверен, что это враки. Ну, как можно прострелить язык?
ПРИЛЕПИН: Щеку можно прострелить. Можно чего угодно прострелить. Можно даже бляху отстрелить от ремня.
КОВАЛЕВСКИЙ: И пришить ее обратно.
ПРИЛЕПИН: И пришить обратно. Да.
КОВАЛЕВСКИЙ: Про женщин мы не закончили?
ПРИЛЕПИН: А чего? Я не говорил ничего про женщин.
КОВАЛЕВСКИЙ: Вы говорили, что не дай бог, если женщина еще пойдет и служить.
БАТИНОВА: Ну, и все, и закрыта тема.
КОВАЛЕВСКИЙ: А я хотел спросить, о женщине в политике что вы думаете?
ПРИЛЕПИН: Тоже нормально. Нет, мне не совсем понятно, когда женщина начинает утверждать, что если бы была женщина во власти, тогда был бы везде мир, благообразие и человеколюбие. Вот это неправда. Потому что женщина, по сути, куда более жесткое существо, чем мужчина. Мне так кажется. Ради бога, они могут в чем угодно участвовать, могут воевать, могут идти в политику. Но это мифология о том, что женщина добрее. Она никакого отношения к реальности не имеет.
КОВАЛЕВСКИЙ: Есть примеры? Например, Маргарет Тэтчер или Ангела Меркель?
ПРИЛЕПИН: Тэтчер или американская негритянка Олбрайт, они что, похожи на добрых людей? И у нас есть там два примера страшных и кровожадных царей - Иоанн и Петр, но Анна или Екатерина Вторая, они были не менее жестокие.
КОВАЛЕВСКИЙ: Это да. А Меркель?
БАТИНОВА: Ангела?
ПРИЛЕПИН: Кто это - Ангела Меркель?
КОВАЛЕВСКИЙ: Это бундесканцлер ФРГ.
ПРИЛЕПИН: Ну, ладно, я не знаю, кто это просто. Не могу за нее отвечать.
КОВАЛЕВСКИЙ: Давайте про музыку.
БАТИНОВА: Зато ночью она - волшебная фея.
КОВАЛЕВСКИЙ: Почему вам так нравится рэп? Там же ничего непонятно.
ПРИЛЕПИН: Там все понятно. Рэп - понятно. Рэп - это какая-то субстанция, которая напрямую взаимодействует с человеческой энергетикой. Меня это качает. А потом, понимаете, тут одна вещь случилась. Какие времена, такая и музыка. Вот сегодня нынешние российские рэперы, и вот «25/17», которые у меня на майке написаны, или там «Нагано», или Гуф, они исполняют ту же самую функцию, которую исполняли во времена нашей с вами юности Гребенщиков, Цой или группа «Алиса».
КОВАЛЕВСКИЙ: Я чего-то подзабыл. Это какая функция?
ПРИЛЕПИН: Это функция создания языка, на котором говорит поколение. И определение и наименование тех ценностей, которые для этого поколения наиболее важны. Это не всегда равноценно по эстетике, по качеству. Но вот какое время, такая и музыка. И вот эти пацаны, кто-то отлично, кто-то хуже…
БАТИНОВА: Почему? И по эстетике, и по качеству. Там такая техника! Некоторые и прикурить вообще музыканты могут.
ПРИЛЕПИН: Да, это правда, да.
КОВАЛЕВСКИЙ: Пардон. Басков - это тоже проявление времени?
ПРИЛЕПИН: Да, Басков - проявление одних сторон времени. А рэперы - других. Это мы то же самое скажем, что, когда были «Алиса», «Кино» и «Аквариум», что прекрасный Гнатюк тоже был проявлением времени. Или Малежик. Тоже были. Но это немножко другое время, другое поколение и другие эмоции. А вот то, что чувствуют и переживают люди моего поколения…
КОВАЛЕВСКИЙ: Я просто хочу понять. Я, допустим, понимаю, почему у вас на майке написано «25/17», это наши рэперы.
ПРИЛЕПИН: Наши, да.
КОВАЛЕВСКИЙ: Наши, славянские, да?
ПРИЛЕПИН: Да.
КОВАЛЕВСКИЙ: А вот 50 Сent каким боком?
ПРИЛЕПИН: Да нет, это просто чистая эстетика, это качает. Вот машина моя, в которой я езжу, я использую ее как музыкальную шкатулку. Я там слушаю то, что соответствует моему состоянию. И вообще вы так со мной разговариваете, как будто я должен не любить людей с другим цветом кожи.
КОВАЛЕВСКИЙ: Нет, нет, просто я хочу понять просто. Вот мой товарищ жил в Америке очень много лет, и я его спросил: «Слушай, ну, Эминем - это как бы весь мир знает, что это круто. Но я ни одного слова не понимаю».
БАТИНОВА: Ты возьми текст, почитай, если тебе интересно.
КОВАЛЕВСКИЙ: А он понимает. Он живет в Америке. И он говорит: «Ты знаешь, это была совершенно не его музыка, - он говорит. - Но то, о чем он поет, это реально круто». Вы можете себе представить, если бы мы еще понимали, о чем они там поют!
ПРИЛЕПИН: Ну, я читаю переводы. И то, что они поют, это реально круто.
КОВАЛЕВСКИЙ: А, вы читаете переводы?
ПРИЛЕПИН: Конечно.
КОВАЛЕВСКИЙ: Расскажите, о чем поет 50 Сent?
БАТИНОВА: Ну, давай, в какой песне?
ПРИЛЕПИН: Он поет много. «Many Меn», есть такая песня, совершенно великолепная. «Хотят меня убить». Он рассказывает историю того, как его реально застрелили. Вот что бы ты ни говорил тут вслух…
КОВАЛЕВСКИЙ: Это про язык, да?
ПРИЛЕПИН: Как они застрелили его в машине. И там рассказываются всевозможные истории, связанные с его тюремным заключением, связанные с его буйной молодостью, когда мама у него погибла, будучи кем-то задавленной или отравленной. А он торговал наркотиками. И это такой обычный американский дворовый быт. И мне, знаешь, иногда становится странным, почему американец какого-то забытого богом района Америки, он вырастает и начинает делать качественную музыку. Почему российские пацаны с какого-то там автозавода, с окраины, когда вырастают, начинают делать какой-то безобразный шансон. Вот меня это немножко мучает.
КОВАЛЕВСКИЙ: Хорошая логика. Да, действительно. А почему?
ПРИЛЕПИН: А черт его знает! Не знаю. Может, у этих негритянских парней и у Эминема белого, у них чего-то было врожденное?
КОВАЛЕВСКИЙ: Хороший вопрос, действительно.
ПРИЛЕПИН: Я не знаю, я ответа не нашел. Но то, что у нас слушают наши водители такси на радио «Шансон», я готов просто…
КОВАЛЕВСКИЙ: Но смотри, что получается. 50 Сent поет про то, что его пристрелили, он сидел. Я думаю, что у Эминема есть похожие истории. А наши поют про Владимирский централ. Только в совершенно другом стиле.
ПРИЛЕПИН: В другом стиле. И многие даже не сидевшие там тоже об этом поют.
КОВАЛЕВСКИЙ: Да, да.
БАТИНОВА: Они, между прочим, социальные темы тоже поднимают. Не только про Владимирский централ.
ПРИЛЕПИН: Но как-то они так поднимают их, что вот, знаете… Боб Марли поднимал социальные темы так, что мало не покажется. А наши поднимают социальные темы так, что лучше бы они их не поднимали никогда.
БАТИНОВА: Ну да, я говорю про Эминема и команду 50 Сent.
КОВАЛЕВСКИЙ: Возвращаясь к вашему музыкальному коллективу «Elefunk», вы поднимаете социальные темы?
ПРИЛЕПИН: Я поднимаю социальные темы. Да. И мы поднимаем все вместе. Да, конечно.
БАТИНОВА: А что вас сейчас больше всего волнует? Или, может быть, из последнего.
ПРИЛЕПИН: Вы постоянно меня спрашиваете, такие вопросы задаете, на которые я не могу ответить.
БАТИНОВА: Почему? Ну, вот, например, какие люди вас раздражают? Может быть, вы об этом пишете? Может быть, вы пишете о цветочках? Если это фанк, то для меня фанк, например, это чудесная музыка.
ПРИЛЕПИН: Нормально! Фанк, регги, рэп, вся развлекательная музыка, она вся касается самых больных и болезненных тем. Меня раздражает многое в России, меня раздражает все то, что произошло в России после 1991 года. Все меня мучительно раздражает.
БАТИНОВА: Но это есть в песнях?
ПРИЛЕПИН: И это есть, в том числе, в песнях.
КОВАЛЕВСКИЙ: А цветочки вас не раздражают?
ПРИЛЕПИН: Цветочки меня радуют. И травка.
БАТИНОВА: Альберт Эмджем спрашивает: «Не обидно ли вам, что ваши книги даже в аудиоформате выкладывают на торрентах бесплатно?»
ПРИЛЕПИН: А это никак не сказывается на продаже моих книг. Вот моих - не сказывается. Они и так продаются хорошо, куда бы их ни выложили.
БАТИНОВА: «А кто, по-вашему, лучший современный писатель в мире?» - Антон Иванович спрашивает.
ПРИЛЕПИН: Антон Иванович, я всех писателей в мире не читал.
БАТИНОВА: Из современных писателей.
ПРИЛЕПИН: Я даже не хочу иронизировать. Вопрос хороший. Вот есть русские писатели, которых нужно читать обязательно. Это Александр Терехов, Миша Тарковский, Сережа Шаргунов, Олег Ермаков. Вот четыре имени назвал, уже достаточно.
БАТИНОВА: Когда вам становится скучно, Захар?
ПРИЛЕПИН: Когда много глупостей в людях, которые сидят напротив меня. Поймите меня правильно.
БАТИНОВА: Вставай! Выходим, Макс!
ПРИЛЕПИН: Нет, нет.
КОВАЛЕВСКИЙ: Я, слава богу, не напротив сижу.
ПРИЛЕПИН: Конечно, это не этой студии касается. А когда случаются глупые люди, конечно, скучно становится.
БАТИНОВА: Вы откровенно им показываете это?
ПРИЛЕПИН: Иногда да. Да, к несчастью.
КОВАЛЕВСКИЙ: Сейчас я попытаюсь опять задавать такие вопросы, на которые вы могли бы отвечать. Вот сам самому не обидно, что вы не можете сказать то, что вам бы хотелось сказать?
ПРИЛЕПИН: Я могу это. Это вы потеряете работу.
КОВАЛЕВСКИЙ: Нет, мы вам не разрешаем.
ПРИЛЕПИН: Вот так вот. Я-то могу. Я это говорю все время.
БАТИНОВА: Дмитрий спрашивает: «Как вам удается так хорошо выглядеть?» Просто все смотрят видеотрансляцию и говорят, что вы прямо очень хороши.
ПРИЛЕПИН: Да? Правда? Я не знаю. Сегодня я праздновал выход своей новой книги «Леонид Леонов: Игра его была огромна». Себя попиарю немножко.
КОВАЛЕВСКИЙ: С удовольствием, сделайте это еще раз.
БАТИНОВА: Да, мы вас просим. Мы хотим, чтобы вы рассказали.
ПРИЛЕПИН: И мы выпивали с моими друзьями - с Димой Быковым, Ромой Сенчиным, с писателями, с издательством «Молодая гвардии», и выпили бутылок шесть, наверное, водки. И вот, может быть, это причина.
КОВАЛЕВСКИЙ: Того, что вы так хорошо выглядите?
ПРИЛЕПИН: Не знаю, чем еще объяснить.
БАТИНОВА: А спорт есть в вашей жизни?
ПРИЛЕПИН: Я лет, наверное, 8 провел в спортзале со всякими железяками и прочим.
КОВАЛЕВСКИЙ: Ну, это вам по роду деятельности было необходимо.
ПРИЛЕПИН: Ну да. Поэтому, может быть, на этом запасе я существую до сих пор.
КОВАЛЕВСКИЙ: Смотрите, на форуме Вторая теща, я не знаю почему, в 5 часов вечера сегодня задала вам следующий вопрос: «Вот вы писатель. И среди ваших пристрастий «Тихий Дон»… Это правда?
ПРИЛЕПИН: Да, это любимейшая моя книга.
КОВАЛЕВСКИЙ: «А академик Лихачев считал, что Шолохов своих знаменитых романов не писал, потому как, если коротко, то молодой еще». Вот ваше мнение на сей счет?
ПРИЛЕПИН: Это полная ерунда, и антишолоховеды относятся к числу людей, мною наиболее нелюбимых. В двух словах, если объяснить, то ситуация следующая. Достаточно почитать биографию Шолохова, его письма, переписку с женой, какие-то отзывы о нем современников, чтобы понять, что человек не мог играть всю жизнь. Он без конца советуется по поводу каких-то моментов, жалуется. Он не мог все время играть в какой-то театр. Он написал это сам стопроцентно. Люди, прочитавшие «Донские рассказы», прекрасно поймут, если у них есть слух, что это тоже автор «Тихого Дона». Я читал Шолохова 8 томов подряд, я точно вижу, что это писал один человек. Просто у меня, может, есть слух, а у кого-то нет.
КОВАЛЕВСКИЙ: У Лихачева?
ПРИЛЕПИН: А мне плевать на Лихачева, чего он там говорил. Это слишком гениальная книга. Это книга, написанная за пределами человеческих возможностей. И поэтому к этому есть всегда недоверие какое-то, какая-то ревность, еще что-то. Но я абсолютно убежден, что Шолохов - автор этого романа. Стопроцентно.
КОВАЛЕВСКИЙ: Ясно. Какое качество вы особо цените в мужчинах? Что для вас настоящий мужчина?
ПРИЛЕПИН: Мужчина - это мужество, а женщина - это женственность. Мне чувство юмора еще нравится, особенно у мужчин.
БАТИНОВА: Ой, хорошо, что вы про кухню опять не начали.
ПРИЛЕПИН: Нет, мне совершенно плевать, имеет ли женщина отношение к кухне, я просто так ляпнул, сдуру. Женщина должна быть женственной, доброй и не прощающей ни одной слабости мужчине.
КОВАЛЕВСКИЙ: Ага, а как у вас дома, не вдаваясь в подробности? Кто у вас дома хозяин?
ПРИЛЕПИН: Я-то считаю, что я подкаблучник, жена - хозяйка, а она все время хохочет в ответ на это и говорит, что я авторитарный деспот.
БАТИНОВА: Ксюша спрашивает: «Ваше отношение к Солженицыну?».
ПРИЛЕПИН: Сложное. К несчастью, масштаб этой фигуры отчасти стал для меня понятен только после его смерти. Для меня Солженицын, как идеологический тип - противник, потому что я человек левых взглядов, а Солженицын все сделал, для того чтобы разрушить советский проект. Но с точки зрения просто масштаба фигуры, безусловно, это огромная фигура, и Солженицын представлял собой тип человека, который ничего не боялся никогда. Это очень редкий тип, потому что все писатели в XX веке так или иначе чего-то опасались. А в XIX веке, кстати, никто ничего не боялся, ни Пушкин, ни Рылеев, ни Толстой, ни Достоевский, мало боялись. Тут Солженицын вел себя мужественно.
КОВАЛЕВСКИЙ: Один вопрос хочу вам задать. Бытует мнение, что была разрушена великая держава, а сейчас мы говорим: великая Россия. То есть, мы сейчас не великая, получается?
ПРИЛЕПИН: Нет, мы не великая, и никакого отношения к великой России мы не имеем. Мы живем в наследстве, ну, вот сегодня уже живем в наследстве не великой России, а великого Советского Союза. Это, безусловно, так.
КОВАЛЕВСКИЙ: Но, подождите, Россия до того, как она стала Советским Союзом, была великая, правильно?
ПРИЛЕПИН: Ну, это было 100 лет назад.
КОВАЛЕВСКИЙ: Потом она опять стала великая, Советским Союзом, потом разрушилась, и мы все равно великая?
ПРИЛЕПИН: Нет, мы находимся в стадии распада, деградации, это совершенно очевидно. Мы находимся в стадии, которую переживал Рим, Римская империя эпохи заката. Мы не плодимся, мы не строим новых предприятий, мы оставили космос, у нас армия разрушается.
КОВАЛЕВСКИЙ: Как мы оставили космос? Мы два дня тому назад улетели в очередной раз?
ПРИЛЕПИН: Я не знаю, я не летал.
БАТИНОВА: Ну, это с туристами полетели.
КОВАЛЕВСКИЙ: С туристами? Тем более, не все так плохо.
ПРИЛЕПИН: Да нет, свернуты все космические программы, все инженерные службы, все НИИ, все это изничтожено, все наследие советского проекта прожирается уже последние 25 лет и скоро кончится.
КОВАЛЕВСКИЙ: А советский проект был великим, вы считаете?
ПРИЛЕПИН: Он был велик, безусловно, конечно, он был великим, и советский проект изменил не только жизнь Советского Союза и России, а изменил жизнь человечества, мы повлияли на всю планету, и это очевидно, это даже никто не сможет отрицать. Конечно, он был великим.
КОВАЛЕВСКИЙ: Захар, как Советский Союз повлиял на всю планету?
ПРИЛЕПИН: Три пункта назову совершенно элементарных. Это попытка устройства царствия божьего на земле в чем-то успешная, в чем-то тотально не успешная. Это победа в самой страшной мировой войне, которая случалась за всю историю человечества. Это освоение одной шестой части суши и космоса над ней, это очень круто.
КОВАЛЕВСКИЙ: А первое что было?
ПРИЛЕПИН: Первое было - попытка построения царства божьего на земле.
КОВАЛЕВСКИЙ: А что нам делать с Китаем, с Индией?
ПРИЛЕПИН: В данный момент или вообще?
КОВАЛЕВСКИЙ: Нет, вот тогда, когда была эта попытка построения царства божьего, что делал в этот момент Китай, Индия, страны с другими религиями?
ПРИЛЕПИН: Это самые разные истории, я никак не понимаю, в чем смысл вопроса? Они там жили своей жизнью, просто мы пытались построить…
КОВАЛЕВСКИЙ: А мы в этот момент строили во всем мире царство божье, пока они об этом не знали.
ПРИЛЕПИН: На своей земле мы пытались построить более менее социально адаптированное общество. Мы немножко, или даже множко, обожрались кровью, поэтому оно не получилось. Но те успехи, которые советская власть сумела достичь к временам моей юности, они были реально велики. Только с сегодняшнего дня я это понимаю, что в каком-то смысле коммунизм был построен, в смысле жилья, медицины, образования и прочих вещей это было достигнуто, и этот опыт никогда, его не затрешь теперь никаким ластиком.
КОВАЛЕВСКИЙ: То есть, тот каменный век, который у нас сейчас есть в медицине, вы считаете, что это было колоссальное достижение?
ПРИЛЕПИН: Нет, который сейчас есть, никакого отношения к этому не имеет. Почему я должен за сегодняшнюю медицину отвечать?
КОВАЛЕВСКИЙ: Но раньше-то еще хуже было.
ПРИЛЕПИН: Нет, не было хуже. Понимаете, хуже сказать нельзя, потому что просто статистика этому противоречит. У нас продолжительность жизни была в Советском Союзе, какой бы он ни был плохой, третья в мире после Японии и, по-моему, Канады.
КОВАЛЕВСКИЙ: Это даже, несмотря на то, что мы кипятили шприцы?
ПРИЛЕПИН: Я не знаю, чего мы там делали, но все нормально у нас было с продолжительностью жизни и с демографией, в том числе. Сегодня мы вымираем, а тогда почему-то плодились. Был проклятый, ужасный Советский Союз, плохая медицина, а как-то вот так все получалось, нет противоречия никакого у вас?
КОВАЛЕВСКИЙ: У меня нет.
ПРИЛЕПИН: У меня тоже нет. Я поэтому считаю, что в этом смысле равные возможности, чтобы лечиться и учиться, были у большинства населения, у процентов 99,9.
КОВАЛЕВСКИЙ: А сейчас?
ПРИЛЕПИН: А сейчас нет. Мы уже об этом говорили, что сегодня люди не бомжи, не наркоманы, не алкоголики, а работающие люди являются нищими, являются маргиналами, работающие люди.
КОВАЛЕВСКИЙ: Ну, да, хотя, конечно, в свое время я тоже получал стипендию в 31 рубль и непонятно как.
ПРИЛЕПИН: Но можно было на нее прожить. А если сегодня вы бы получали 310 рублей, вы бы на нее не прожили, вы бы удавились.
КОВАЛЕВСКИЙ : Мы, кстати, недавно считали, была история с Макдональдсом, когда при стипендии в 31 рубль завтрак, обед (бутерброд, фанта и картошка стоили 12 рублей) в Макдональдсе. То есть, я уже забыл, чем закончилась наша арифметика, но получилось, что тогда 31 рубль не равен сейчас 320 рублям.
ПРИЛЕПИН: Там хуже, что ли?
КОВАЛЕВСКИЙ: Нет, немножко лучше.
ПРИЛЕПИН: Ну, слава богу. Но там еще были другие вещи, я говорю, что это была еще медицина, была дешевле квартира, она была еще иногда бесплатна, образование и прочие все составляющие социального быта были дешевле.
КОВАЛЕВСКИ: Ну, да.
БАТИНОВА: Захар, знаете, Лиховцов Дмитрий Сергеевич написал послание вам, он бы хотел показать вам свою работу, чтобы вы оценили. Вы, вообще, берете работы молодых писателей?
ПРИЛЕПИН: Мне много их присылают, и я почти все смотрю, я никому никогда не отказывал. У меня на моем сайте есть электронный адрес, можно туда все прислать, кто пишет реально достойные вещи, я всем отвечу.
БАТИНОВА: И еще один вопрос от женщины Лоры Феникс: «Что вы больше обожаете водку или самогон?»
ПРИЛЕПИН: Мне и то, и другое очень нравится. Я был на Украине недавно, там такой отличный самогон украинский. Люблю все. Я вырос в рязанской деревне, и самогон впитан с молоком матери. Матушка, прости меня ради бога.
КОВАЛЕВСКИЙ: Последний вопрос с форума: «Какая главная черта вашего характера?»
ПРИЛЕПИН: Доброжелательность.
БАТИНОВА: Это правда, я вам хочу сказать. Чувствуется, что вы человек со стержнем, со своим собственным мнением, такой цельный, натура такая, и в то же время очень доброжелательный.
ПРИЛЕПИН: Спасибо.
КОВАЛЕВСКИЙ: Мне кажется, что все лысые добрые.
Спасибо огромное.
ПРИЛЕПИН: Спасибо, мне было очень интересно у вас.