Писатель Захар Прилепин в гостях у Лены Батиновой и Максима Ковалевского

КОВАЛЕВСКИЙ: В гостях у нас сегодня писатель, филолог, журналист, одна из самых заметных фигур в современной литературе - Захар Прилепин. Здравствуйте, Захар.

БАТИНОВА: Здравствуйте, Захар.

ПРИЛЕПИН: Здравствуйте.

БАТИНОВА: Спасибо, что вы к нам приехали.

ПРИЛЕПИН: Спасибо вам.

БАТИНОВА: А вы как - по делам, мимоходом?

ПРИЛЕПИН: Покрасоваться приехал.

БАТИНОВА: Ну, правда?

ПРИЛЕПИН: Серьезно. В Москву приезжаешь для того, чтобы придти на радио «Маяк», еще куда-нибудь.

КОВАЛЕВСКИЙ: Нашли где красоваться!

ПРИЛЕПИН: А у вас в Интернете тоже все можно увидеть.

КОВАЛЕВСКИЙ: Тоже верно.

ПРИЛЕПИН: Вот!

БАТИНОВА: И Захар такой говорит: «А я вот чего-то как ни приезжаю на «Маяк», а у вас какие-то новые ведущие!» И пошло-поехало.

ПРИЛЕПИН: Да, разные все время. Но мальчик и девочка, все время совпадает.

КОВАЛЕВСКИЙ: Это железно. Да. А что у вас на майке написано?

ПРИЛЕПИН: 25/17 - это рэп-группа. Реклама.

КОВАЛЕВСКИЙ: Ваша?

ПРИЛЕПИН: Нет. Просто пацаны хорошие, и поют хорошие пацаны для хороших пацанов славянской национальности.

БАТИНОВА: А откуда они? Из Нижнего Новгорода?

ПРИЛЕПИН: Нет, они из Омска приехали оба. Отличные пацаны.

КОВАЛЕВСКИЙ: А они только для лиц славянской национальности поют?

ПРИЛЕПИН: Нет. Если хотят другие послушать, то тоже можно.

КОВАЛЕВСКИЙ: Ничего за это не будет, да?

БАТИНОВА: А я славянской национальности?

КОВАЛЕВСКИЙ: Не знаю. А я?

БАТИНОВА: Ну, ты-то - да.

ПРИЛЕПИН: Но прическа у тебя подходит.

БАТИНОВА: Сними косынку-то!

КОВАЛЕВСКИЙ: А вы же тоже музыкант, помимо всего прочего.

ПРИЛЕПИН: И музыкант, да. Я только не филолог. Это вы где-то с сайта прочитали. Это все неправда. Филолог я хреновый. А музыкант - ну, так, ничего.

КОВАЛЕВСКИЙ: Средненький.

ПРИЛЕПИН: Ну, филолог - это профессия.

КОВАЛЕВСКИЙ: Подождите, сегодня девятое, да? У вас завтра концерт в клубе… невозможно прочитать... "Jamboree". Правильно я сказал?

ПРИЛЕПИН: Да, завтра концерт у нас в Нижнем Новгороде, у моей группы «Elefunk». Будем еще новую ипостась наших талантов представлять.

КОВАЛЕВСКИЙ: Позвольте узнать, вы завтра презентуете свою русскоязычную программу?

ПРИЛЕПИН: На русском языке. А я другими языками и не владею.

КОВАЛЕВСКИЙ: А почему тогда на вашем сайте написано: «Презентует свою русскоязычную программу», если других нет?

ПРИЛЕПИН: Просто эта группа существовала до меня еще, и она пела еще на английском языке, на псевдоанглийском языке, какие-то другие вещи. А сейчас она поет на русском языке мои тексты.

КОВАЛЕВСКИЙ: И тоже для славян?

ПРИЛЕПИН: Нет, вообще для всех.

КОВАЛЕВСКИЙ: А какой стиль?

БАТИНОВА: Красивое название. Фанк.

КОВАЛЕВСКИЙ: Вы не принесли с собой послушать? Ну, что же вы!

ПРИЛЕПИН: К чертям собачьим. Ну, я в другой раз принесу. Другим ведущим уже.

БАТИНОВА: Вы же как-то не писали стихи никогда.

ПРИЛЕПИН: Да как не писал стихи? Я, как всякий подросток, влюбленный в свою однокурсницу, нынешнюю мою жену, конечно, писал стихи. Я их написал сорок штук. И с тех пор я их периодически читаю, пою и... что там еще с ними можно делать? И публикую! И продаю за деньги даже.

БАТИНОВА: Да вы что! Какой же вы молодец! Предприниматель! Потому что вообще говорят, что редкий случай, и вы читали свои стихи даже в клубе «Улица ОГИ» недавно.

КОВАЛЕВСКИЙ: А что значит «ОГИ»?

ПРИЛЕПИН: Не знаю. Чего-то значит, но я не в курсе.

БАТИНОВА: Просто первая буква «н» оторвалась, как обычно бывает на витринах. И получается улица ОГИ. Это нам Сережа Шаргунов рассказал, ваш приятель.

ПРИЛЕПИН: Это мой друг. Я у него сегодня ночевал даже. Я не добрался, где я должен был спать, и спал у Сереги Шаргунова в комнате.

КОВАЛЕВСКИЙ: Я где-то слышал, что вы сознательно не переезжаете в столицу?

ПРИЛЕПИН: Ну, как сознательно? Я, может быть, и переехал бы в столицу, но если перевозить все атрибуты моей нынешней жизни в столицу, то это будет очень серьезно, как цыганский табор. Все-таки у меня трое детей, собачка, кошечка, жена и какие-то люди, которые помогают мне обустраивать мой быт.

КОВАЛЕВСКИЙ: А вам хотелось бы жить в Москве или не обязательно совершенно?

ПРИЛЕПИН: Нет, мне совершенно не хочется жить в Москве, потому что Москва - город такой суетливый, пьяный и отнимающий много времени на…

БАТИНОВА: На дорогу?

ПРИЛЕПИН: Нет. На бессмысленное времяпрепровождение. Москва в этом случае поедает человеческую жизнь.

БАТИНОВА: Почему бессмысленная? Вы о чем говорите - бессмысленная? Если вы встречаетесь с разными людьми?

ПРИЛЕПИН: Если я живу в Нижнем Новгороде, то я пишу какие-то тексты, воспитываю детей, я гуляю с собачкой. А если я в Москве, то я без конца занимаюсь виночерпием, какими-то встречами с хорошими людьми, конечно, в основном, с хорошими людьми, но все это в итоге отнимает весь остальной смысл.

БАТИНОВА: Это потому что вы сюда приезжаете. Вот если бы вы тут жили, то фиг бы кто вас позвал куда.

ПРИЛЕПИН: В основном москвичи знакомятся друг с другом, когда я сюда приезжаю. И как-то они встречаются со мной и друг с другом, а так они друг друга не знают.

БАТИНОВА: Это правда.

КОВАЛЕВСКИЙ: Слушайте, Захар, у вас уникальная биография.

ПРИЛЕПИН: Отличная, да. Все нормально, у меня все было.

КОВАЛЕВСКИЙ: Если кто-то, может быть, из наших слушателей не знает, я так коротко пройдусь. Вы были охранником, служили командиром отделения в ОМОНе.

ПРИЛЕПИН: Да, было дело.

КОВАЛЕВСКИЙ: Участвовали в боевых действиях в Чечне в 1996-м и в 1999 году. Чего мы еще про вас не знаем? Чего еще не рассказали?

ПРИЛЕПИН: Это можно вслух говорить или как?

КОВАЛЕВСКИЙ: Ну, так, аккуратненько.

ПРИЛЕПИН: Я, в том числе, занимаюсь политикой и нелегальной политикой. Вот так скажем.

КОВАЛЕВСКИЙ: Тогда не надо.

ПРИЛЕПИН: Тогда помолчим.

КОВАЛЕВСКИЙ: А скажите, только аккуратненько, вместо того чтобы заниматься нелегальной политикой, не более ли целесообразно было бы заниматься легальной политикой? Может быть, вы большего добились бы? Аккуратно сейчас.

ПРИЛЕПИН: Я такими рациональными категориями в своем времяпрепровождении не пользуюсь. Мне кажется, надо делать то, что соответствует твоей органике. Вот поэтому мне совершенно все равно, легальная она, нелегальная. Просто если у меня это соотносится с моим внутренним состоянием, тогда я этим занимаюсь.

КОВАЛЕВСКИЙ: Но вы ставите перед собой какие-то цели? Быть может, было бы целесообразнее поставить те же цели, но найти другой путь для их достижения?

ПРИЛЕПИН: Слушайте, вы мне задаете вопросы, а отвечать мне на них нельзя.

КОВАЛЕВСКИЙ: Нельзя! Да! Вот такая игра!

БАТИНОВА: Алеша Попович прислал вам вопрос: «Вы хотели бы, чтобы какое-нибудь ваше произведение экранизировали? Если да, то какое? Если нет, то почему?»

ПРИЛЕПИН: Конечно, хотел бы. Почему я не хотел бы? Конечно, я хотел бы. И если бы не этот проклятый кризис в России, то все бы у меня было в порядке, потому что у меня права на экранизацию были куплены самыми лучшими, самыми замечательными русскими режиссерами. Петя Буслов, автор «Бумера», покупал у меня права на экранизацию романа «Санькя». Андрей Панин, гениальный совершенно актер и режиссер тоже, покупал права на «Патологию». Точнее, не они покупали, покупали кинокомпании, но они собирались снимать. И там были и переговоры с другими замечательными людьми, восхитительными моими товарищами. И Алексеем Учителем, и так далее. Но кризис, к сожалению, обломал все. И, кроме Никиты Михалкова, на сегодня в России кино мало кто может снимать. А Никита Михалков не купил у меня права. Хотя я тоже ему продал бы с удовольствием.

КОВАЛЕВСКИЙ: Ну, ему бы любой продал.

БАТИНОВА: Никита Сергеевич, ну, что вы?

КОВАЛЕВСКИЙ: У него сейчас все ушло на новый проект.

ПРИЛЕПИН: Да, «Цитадель».

БАТИНОВА: Когда вам предложили, когда купили права, вы знаете, что будет экранизироваться ваше произведение, у вас есть такое волнение: а вдруг чего-то не то сделают?

ПРИЛЕПИН: Да нет! Мне по фигу! Мне все равно совершенно. Наверняка сделают не то, и никаких проблем с этим нет. Я сейчас не назову имена, но мне однажды позвонили мои сотоварищи по кинематографу, они позвонили и сказали: «Слушай, у тебя действие происходит в Чечне. А Чечня сейчас не катит. Потому что там уже все замирено, уже все нормально, все хорошо. Давай мы перенесем действие из Чечни в Абхазию или куда-нибудь еще». Я говорю: «Давай во Вьетнам. Нормально все. Куда угодно перенесем». И мы перенесли действие. Мне реально все равно. Потому что ведь фильм - это возможность еще раз продать свою книжку удачно и многим людям, которые не читают. Поэтому ради бога. Чего бы ни сняли, лишь бы сняли.

БАТИНОВА: Но оно же исказит смысл?

ПРИЛЕПИН: Да пускай исказит. Но люди прочитают книжку в итоге и поймут, как было на самом деле.

БАТИНОВА: Слушайте, интересно!

КОВАЛЕВСКИЙ: То есть, вы не держитесь за написанное?

ПРИЛЕПИН: Нет, ни за что.

КОВАЛЕВСКИЙ: Пропечатанное слово.

ПРИЛЕПИН: Если решит там вот Сергей Мазаев, который сейчас исполнял песню, решит исполнить ораторию на тему романа «Патология», я тоже буду счастлив, как бы он ни исполнил.

КОВАЛЕВСКИЙ: Хорошо, тогда такой вопрос. Если, допустим, вы приносите свое произведение в издательство какое-то и вам говорят: «Захар, ну, как бы все хорошо, но вот 5-7-12-ые главы надо поменять, 16-ю, 18-ю мы должны вычеркнуть, потому что мы не можем это публиковать», вы тоже скажите: «А, пожалуйста! Мне все равно! Лишь бы опубликовалось»?

ПРИЛЕПИН: Такого не бывает. И тут уже нужно не кокетничать. Просто до сих пор все, что я приносил в издательство - а я выпустил уже 8 книг, по-моему, сегодня уже - там все публикуется в том виде, в каком я все пишу. И тут серьезно. Вот тут я отвечаю за базар. Но кино - это дело условного Ивана Сидорова, режиссера. А текст - это то, что я написал. И поэтому тут я не торгуюсь.

КОВАЛЕВСКИЙ: Я задам, может быть, вам сейчас очень тривиальный вопрос, но мне просто любопытно. А цензура существует?

ПРИЛЕПИН: Нет. Нет.

КОВАЛЕВСКИЙ: Вы как писатель можете сказать?

ПРИЛЕПИН: Цензура существует в больших СМИ. В больших газетах с большими тиражами или в газетах, которые выпускаются на деньги правительства или деньги, которые параллельны действиям нашей власти. А цензуры в книжном издательстве нет, потому что книга сегодня не воспринимается, как сакральная, метафизическая и реальная экономическая сила или какая угодно культурная сила.

КОВАЛЕВСКИЙ: Это бизнес.

ПРИЛЕПИН: Если у человека нет миллиона долларов или воздушно-десантной дивизии, то он на фиг никому не страшен. Поэтому пиши, чего хочешь вообще. Вот так вот.

КОВАЛЕВСКИЙ: Значит, секундочку. Если человек, у которого есть вышеперечисленное, захочет что-либо публиковать, не соответствующее…

ПРИЛЕПИН: Там могут быть проблемы, да.

КОВАЛЕВСКИЙ: Действительно?

ПРИЛЕПИН: Конечно, да. Вот там есть цензура. Есть.

КОВАЛЕВСКИЙ: А вот, интересно, вот эта цензура, она на каком уровне? То есть, я плохо просто себе представляю вот эту схему. Вы написали книгу, приносите рукопись в издательство. Кто ее читает? Главный редактор издательства?

ПРИЛЕПИН: Не всегда. Редактор читает. Главный редактор может читать, может не читать.

КОВАЛЕВСКИЙ: Кто принимает решение, что, да, выпускаем книгу.

ПРИЛЕПИН: Издатель принимает.

КОВАЛЕВСКИЙ: Издатель?

БАТИНОВА: Иногда сами просят?

ПРИЛЕПИН: Кто?

БАТИНОВА: Издатели.

ПРИЛЕПИН: Я не прошу.

БАТИНОВА: Издатели сами просят: «Можно мы будем издавать?» Они даже дерутся иногда за талантливых писателей.

ПРИЛЕПИН: Бывает такое, да.

КОВАЛЕВСКИЙ: Хорошо. А, если, вот опять же, фантазируя, богатый человек, у которого есть армия, танковая дивизия, он вам дает свою рукопись, чтобы вы как бы от своего лица ее принесли.

ПРИЛЕПИН: Мне?

КОВАЛЕВСКИЙ: Да.

ПРИЛЕПИН: Вы уже такие ставите гипотетические задачи.

КОВАЛЕВСКИЙ: Я же говорю, я фантазирую.

ПРИЛЕПИН: Может быть, можно договориться о цене, наверное. Я не в курсе, еще не давали никогда.

КОВАЛЕВСКИЙ: Понятно.

БАТИНОВА: Скажите, Захар, а что может вас рассмешить?

ПРИЛЕПИН: Вы.

КОВАЛЕВСКИЙ: Мы ржем уже всю дорогу, как познакомились.

БАТИНОВА: Но, правда, в жизни, какие вещи вас смешат?

ПРИЛЕПИН: Не знаю. Дети меня смешат мои все время. У меня собака сенбернар - 4-й пацан, который залезает на кровать и изображает немедленно, что он спит. Он такой ложится на кровать.

КОВАЛЕВСКИЙ: Чтобы занять место?

ПРИЛЕПИН: Что он спит. А ночью, если засыпаешь, он начинает тебя облизывать в благодарность за то, что ему поверил, что он спит. Гениальный совершенно.

БАТИНОВА: Слушайте, здорово! Такие вот вещи с детьми. Ну, да, вообще глупо. Когда у человека есть дети, то именно они и выполняют эту роль.

КОВАЛЕВСКИЙ: Захар, вы когда-нибудь испытывали крайне бедственное положение?

ПРИЛЕПИН: Я был нищ, как мышь церковная, наверное, лет с 20 и лет до 28. До тех пор, пока я ни начал писать книги, я был дикий нищий просто человек. Мне было не на что кормить свою семью, тогда она еще была меньше, у меня был один ребенок и жена.

КОВАЛЕВСКИЙ: И вы решили, что вот денег можно заработать путем написания книг. Или вы начали писать, не думая о том, что…

ПРИЛЕПИН: Конечно, я ни о чем не собирался думать. И получилось это совершенно случайно, потому что я тогда работал в прекрасной службе, в которой я работал бы по сей день. Она называется ОМОН. Отряд милиции особого назначения. Но тогда случился дефолт 98-го года. И у меня просто не было денег ни на что. Тогда нам зарплату не платили. И я понял: либо я сейчас буду просто грабить сейчас всех выходцев с Кавказа, на фурах которые ехали мимо нашего города, либо я оттуда уволюсь. Я уволился оттуда и случайно стал журналистом. А потом еще и писателем. Проблема, знаете, в России, что у нас нищие не те, кто не работает, не безработные, не бомжи. А нищие те, кто работает: врачи, учителя, ОМОНовцы. Вот они самые бедные.

КОВАЛЕВСКИЙ: Но, тем не менее, вы жалеете о том, что ушли из ОМОНа?

ПРИЛЕПИН: Я иногда ностальгирую. Но, я думаю, меня уже туда не пустят никогда.

КОВАЛЕВСКИЙ: Почему?

ПРИЛЕПИН: Я там какие-то вещи в своей жизни совершил, за которые уже не пускают.

КОВАЛЕВСКИЙ: А то там не работают люди, которые в своей жизни что-то совершили.

ПРИЛЕПИН: Они не такие вещи совершили, какие я. Они немножко другие вещи… Не знаю, нет, но там нормальные все. Там хорошие пацаны работают.

КОВАЛЕВСКИЙ: А вот то, что в последнее время их ругают, статьи появляются, что вот ОМОНовцы, они крышуют олигархов и занимаются не своим прямым делом. Что вы думаете?

ПРИЛЕПИН: Я думаю, что это правда. И я сам этим отчасти занимался. Во времена своей молодости. Но тогда еще, понимаете, была еще низовая демократия в органах внутренних дел и, в том числе, в спецподразделениях, где я работал. И мы тогда могли сказать командиру: «Слушай, мы не хотим этим заниматься», и могли как-то договориться. И могли от чего-то отказаться. А сегодня это уже невозможно. Сегодня уже МВД используется зачастую на правах рабской силы.

КОВАЛЕВСКИЙ: Так почему этим людям, этим генералам не сказать: «Да, есть перегибы на местах!» Почему же они открещиваются так, как будто все вокруг одни сплошные идиоты. И, мне кажется, что любому человеку понятно, что, да, вот в некоторых структурах существуют определенные проблемы. Почему им не признать эти проблемы?

БАТИНОВА: А кто должен это сказать?

ПРИЛЕПИН: И потерять работу и уйти на пенсию? Это как бы нормально? Зачем им?

КОВАЛЕВСКИЙ: Да! А честь мундира?

ПРИЛЕПИН: Честь мундира - это не из нынешнего словаря словосочетание.

БАТИНОВА: А кто, по-твоему, это должен сказать?

КОВАЛЕВСКИЙ: Генералы. Они должны сказать: «Да».

ПРИЛЕПИН: И застрелиться.

КОВАЛЕВСКИЙ: Да, и застрелиться.

ПРИЛЕПИН: Нормально!

КОВАЛЕВСКИЙ: Почему нет?

ПРИЛЕПИН: Идея хорошая.

КОВАЛЕВСКИЙ: Ну, было ж так всегда.

БАТИНОВА: Макс, хватит тебе читать вот эти книжки.

КОВАЛЕВСКИЙ: Я хочу понять, почему вы бы хотели и дальше работать в ОМОНе? Потому что вы бы хотели что-то там изменить?

ПРИЛЕПИН: Нет, там другое было. Изменить - не знаю. Для меня ОМОН - это самое такое органическое моему существу времяпрепровождение. Потому что нормальные мужики это те, которые не рефлектируют, которые не особенно боятся смерти, а зачастую вообще ее не боятся, которые не мучаются какими-то вымышленными проблемами. А мы просто сидели или ездили, или куда-то бегали, или делали зачистки, но мы занимались нормальным мужским делом. И там все соответствовало моей органике. И органике моих сотоварищей. Вот это мне было приятно. А вот когда используется эта сила первозданная по другому поводу, это неприятно уже.

КОВАЛЕВСКИЙ: Вот, смотрите, интересно. Значит, начинают в ОМОНе служить нормальные мужики, с нормальной органикой. Потом, когда начинается служебный рост, мужского становится все меньше и меньше. И когда человек получает звание генерала, он превращается в девочку, которая боится застрелиться, потому что у него там лажа полная.

ПРИЛЕПИН: Да я не знаю. Я генералом не был никогда. Я не в курсе. Но, я думаю, что военные вообще, по идее, должны бы почаще воевать. Нужно придумывать какие-то вещи, чтобы это не застаивалось. Чтобы это не кипело в своем соку, иначе тогда начинается какой-то беспредел, коррупция и прочие неприятные вещи.

КОВАЛЕВСКИЙ: Но, подождите, а если негде воевать? Это же, наоборот, хорошо.

ПРИЛЕПИН: У нас в России есть, где воевать. У нас все нормально для того, чтобы все фронты были открыты.

КОВАЛЕВСКИЙ: Ужас! Кошмар!

БАТИНОВА: А как вы думаете, женщины должны идти в армию?

ПРИЛЕПИН: Никуда женщины…. Вот простите меня, ради бога, всех женщин, которых я встречал в органах внутренних дел и российской армии, это куда более жестокие и жесткие существа, чем мужчина. Женщина превращается в натурального садиста, когда она имеет отношение к власти, к оружию, к насилию и ко всем прочим вещам.

БАТИНОВА: Да вы что! Правда?

ПРИЛЕПИН: Мужчины куда более добрые и толерантные существа.

КОВАЛЕВСКИЙ: Пускай дома сидят.

ПРИЛЕПИН: Женщин не пускать никуда! Дома! Борщ и все такое!

БАТИНОВА: Мы не знали, что вы родились в один день с 50 Cent.

ПРИЛЕПИН: Мы это вне эфира говорили. Мы говорили про то, что я родился в один день с 50 Cent, есть такой американский рэпер, который записал свой первый альбом, повез его Эминему, и его расстреляли в машине и отстрелили ему язык. И он потом его пришил и опять стал петь рэп. Вот такой нормальный пацан, у него правильная биография. Я по нему сверяю свой успех.

КОВАЛЕВСКИЙ: Я думаю, что это враки.

ПРИЛЕПИН: Я думаю, что это чистая правда.

КОВАЛЕВСКИЙ: То, что про язык - легенда. То, что его могли подстрелить - это обязательно, без этого нельзя. Иначе ты не настоящий рэпер. Но про язык - я уверен, что это враки. Ну, как можно прострелить язык?

ПРИЛЕПИН: Щеку можно прострелить. Можно чего угодно прострелить. Можно даже бляху отстрелить от ремня.

КОВАЛЕВСКИЙ: И пришить ее обратно.

ПРИЛЕПИН: И пришить обратно. Да.

КОВАЛЕВСКИЙ: Про женщин мы не закончили?

ПРИЛЕПИН: А чего? Я не говорил ничего про женщин.

КОВАЛЕВСКИЙ: Вы говорили, что не дай бог, если женщина еще пойдет и служить.

БАТИНОВА: Ну, и все, и закрыта тема.

КОВАЛЕВСКИЙ: А я хотел спросить, о женщине в политике что вы думаете?

ПРИЛЕПИН: Тоже нормально. Нет, мне не совсем понятно, когда женщина начинает утверждать, что если бы была женщина во власти, тогда был бы везде мир, благообразие и человеколюбие. Вот это неправда. Потому что женщина, по сути, куда более жесткое существо, чем мужчина. Мне так кажется. Ради бога, они могут в чем угодно участвовать, могут воевать, могут идти в политику. Но это мифология о том, что женщина добрее. Она никакого отношения к реальности не имеет.

КОВАЛЕВСКИЙ: Есть примеры? Например, Маргарет Тэтчер или Ангела Меркель?

ПРИЛЕПИН: Тэтчер или американская негритянка Олбрайт, они что, похожи на добрых людей? И у нас есть там два примера страшных и кровожадных царей - Иоанн и Петр, но Анна или Екатерина Вторая, они были не менее жестокие.

КОВАЛЕВСКИЙ: Это да. А Меркель?

БАТИНОВА: Ангела?

ПРИЛЕПИН: Кто это - Ангела Меркель?

КОВАЛЕВСКИЙ: Это бундесканцлер ФРГ.

ПРИЛЕПИН: Ну, ладно, я не знаю, кто это просто. Не могу за нее отвечать.

КОВАЛЕВСКИЙ: Давайте про музыку.

БАТИНОВА: Зато ночью она - волшебная фея.

КОВАЛЕВСКИЙ: Почему вам так нравится рэп? Там же ничего непонятно.

ПРИЛЕПИН: Там все понятно. Рэп - понятно. Рэп - это какая-то субстанция, которая напрямую взаимодействует с человеческой энергетикой. Меня это качает. А потом, понимаете, тут одна вещь случилась. Какие времена, такая и музыка. Вот сегодня нынешние российские рэперы, и вот «25/17», которые у меня на майке написаны, или там «Нагано», или Гуф, они исполняют ту же самую функцию, которую исполняли во времена нашей с вами юности Гребенщиков, Цой или группа «Алиса».

КОВАЛЕВСКИЙ: Я чего-то подзабыл. Это какая функция?

ПРИЛЕПИН: Это функция создания языка, на котором говорит поколение. И определение и наименование тех ценностей, которые для этого поколения наиболее важны. Это не всегда равноценно по эстетике, по качеству. Но вот какое время, такая и музыка. И вот эти пацаны, кто-то отлично, кто-то хуже…

БАТИНОВА: Почему? И по эстетике, и по качеству. Там такая техника! Некоторые и прикурить вообще музыканты могут.

ПРИЛЕПИН: Да, это правда, да.

КОВАЛЕВСКИЙ: Пардон. Басков - это тоже проявление времени?

ПРИЛЕПИН: Да, Басков - проявление одних сторон времени. А рэперы - других. Это мы то же самое скажем, что, когда были «Алиса», «Кино» и «Аквариум», что прекрасный Гнатюк тоже был проявлением времени. Или Малежик. Тоже были. Но это немножко другое время, другое поколение и другие эмоции. А вот то, что чувствуют и переживают люди моего поколения…

КОВАЛЕВСКИЙ: Я просто хочу понять. Я, допустим, понимаю, почему у вас на майке написано «25/17», это наши рэперы.

ПРИЛЕПИН: Наши, да.

КОВАЛЕВСКИЙ: Наши, славянские, да?

ПРИЛЕПИН: Да.

КОВАЛЕВСКИЙ: А вот 50 Сent каким боком?

ПРИЛЕПИН: Да нет, это просто чистая эстетика, это качает. Вот машина моя, в которой я езжу, я использую ее как музыкальную шкатулку. Я там слушаю то, что соответствует моему состоянию. И вообще вы так со мной разговариваете, как будто я должен не любить людей с другим цветом кожи.

КОВАЛЕВСКИЙ: Нет, нет, просто я хочу понять просто. Вот мой товарищ жил в Америке очень много лет, и я его спросил: «Слушай, ну, Эминем - это как бы весь мир знает, что это круто. Но я ни одного слова не понимаю».

БАТИНОВА: Ты возьми текст, почитай, если тебе интересно.

КОВАЛЕВСКИЙ: А он понимает. Он живет в Америке. И он говорит: «Ты знаешь, это была совершенно не его музыка, - он говорит. - Но то, о чем он поет, это реально круто». Вы можете себе представить, если бы мы еще понимали, о чем они там поют!

ПРИЛЕПИН: Ну, я читаю переводы. И то, что они поют, это реально круто.

КОВАЛЕВСКИЙ: А, вы читаете переводы?

ПРИЛЕПИН: Конечно.

КОВАЛЕВСКИЙ: Расскажите, о чем поет 50 Сent?

БАТИНОВА: Ну, давай, в какой песне?

ПРИЛЕПИН: Он поет много. «Many Меn», есть такая песня, совершенно великолепная. «Хотят меня убить». Он рассказывает историю того, как его реально застрелили. Вот что бы ты ни говорил тут вслух…

КОВАЛЕВСКИЙ: Это про язык, да?

ПРИЛЕПИН: Как они застрелили его в машине. И там рассказываются всевозможные истории, связанные с его тюремным заключением, связанные с его буйной молодостью, когда мама у него погибла, будучи кем-то задавленной или отравленной. А он торговал наркотиками. И это такой обычный американский дворовый быт. И мне, знаешь, иногда становится странным, почему американец какого-то забытого богом района Америки, он вырастает и начинает делать качественную музыку. Почему российские пацаны с какого-то там автозавода, с окраины, когда вырастают, начинают делать какой-то безобразный шансон. Вот меня это немножко мучает.

КОВАЛЕВСКИЙ: Хорошая логика. Да, действительно. А почему?

ПРИЛЕПИН: А черт его знает! Не знаю. Может, у этих негритянских парней и у Эминема белого, у них чего-то было врожденное?

КОВАЛЕВСКИЙ: Хороший вопрос, действительно.

ПРИЛЕПИН: Я не знаю, я ответа не нашел. Но то, что у нас слушают наши водители такси на радио «Шансон», я готов просто…

КОВАЛЕВСКИЙ: Но смотри, что получается. 50 Сent поет про то, что его пристрелили, он сидел. Я думаю, что у Эминема есть похожие истории. А наши поют про Владимирский централ. Только в совершенно другом стиле.

ПРИЛЕПИН: В другом стиле. И многие даже не сидевшие там тоже об этом поют.

КОВАЛЕВСКИЙ: Да, да.

БАТИНОВА: Они, между прочим, социальные темы тоже поднимают. Не только про Владимирский централ.

ПРИЛЕПИН: Но как-то они так поднимают их, что вот, знаете… Боб Марли поднимал социальные темы так, что мало не покажется. А наши поднимают социальные темы так, что лучше бы они их не поднимали никогда.

БАТИНОВА: Ну да, я говорю про Эминема и команду 50 Сent.

КОВАЛЕВСКИЙ: Возвращаясь к вашему музыкальному коллективу «Elefunk», вы поднимаете социальные темы?

ПРИЛЕПИН: Я поднимаю социальные темы. Да. И мы поднимаем все вместе. Да, конечно.

БАТИНОВА: А что вас сейчас больше всего волнует? Или, может быть, из последнего.

ПРИЛЕПИН: Вы постоянно меня спрашиваете, такие вопросы задаете, на которые я не могу ответить.

БАТИНОВА: Почему? Ну, вот, например, какие люди вас раздражают? Может быть, вы об этом пишете? Может быть, вы пишете о цветочках? Если это фанк, то для меня фанк, например, это чудесная музыка.

ПРИЛЕПИН: Нормально! Фанк, регги, рэп, вся развлекательная музыка, она вся касается самых больных и болезненных тем. Меня раздражает многое в России, меня раздражает все то, что произошло в России после 1991 года. Все меня мучительно раздражает.

БАТИНОВА: Но это есть в песнях?

ПРИЛЕПИН: И это есть, в том числе, в песнях.

КОВАЛЕВСКИЙ: А цветочки вас не раздражают?

ПРИЛЕПИН: Цветочки меня радуют. И травка.

БАТИНОВА: Альберт Эмджем спрашивает: «Не обидно ли вам, что ваши книги даже в аудиоформате выкладывают на торрентах бесплатно?»

ПРИЛЕПИН: А это никак не сказывается на продаже моих книг. Вот моих - не сказывается. Они и так продаются хорошо, куда бы их ни выложили.

БАТИНОВА: «А кто, по-вашему, лучший современный писатель в мире?» - Антон Иванович спрашивает.

ПРИЛЕПИН: Антон Иванович, я всех писателей в мире не читал.

БАТИНОВА: Из современных писателей.

ПРИЛЕПИН: Я даже не хочу иронизировать. Вопрос хороший. Вот есть русские писатели, которых нужно читать обязательно. Это Александр Терехов, Миша Тарковский, Сережа Шаргунов, Олег Ермаков. Вот четыре имени назвал, уже достаточно.

БАТИНОВА: Когда вам становится скучно, Захар?

ПРИЛЕПИН: Когда много глупостей в людях, которые сидят напротив меня. Поймите меня правильно.

БАТИНОВА: Вставай! Выходим, Макс!

ПРИЛЕПИН: Нет, нет.

КОВАЛЕВСКИЙ: Я, слава богу, не напротив сижу.

ПРИЛЕПИН: Конечно, это не этой студии касается. А когда случаются глупые люди, конечно, скучно становится.

БАТИНОВА: Вы откровенно им показываете это?

ПРИЛЕПИН: Иногда да. Да, к несчастью.

КОВАЛЕВСКИЙ: Сейчас я попытаюсь опять задавать такие вопросы, на которые вы могли бы отвечать. Вот сам самому не обидно, что вы не можете сказать то, что вам бы хотелось сказать?

ПРИЛЕПИН: Я могу это. Это вы потеряете работу.

КОВАЛЕВСКИЙ: Нет, мы вам не разрешаем.

ПРИЛЕПИН: Вот так вот. Я-то могу. Я это говорю все время.

БАТИНОВА: Дмитрий спрашивает: «Как вам удается так хорошо выглядеть?» Просто все смотрят видеотрансляцию и говорят, что вы прямо очень хороши.

ПРИЛЕПИН: Да? Правда? Я не знаю. Сегодня я праздновал выход своей новой книги «Леонид Леонов: Игра его была огромна». Себя попиарю немножко.

КОВАЛЕВСКИЙ: С удовольствием, сделайте это еще раз.

БАТИНОВА: Да, мы вас просим. Мы хотим, чтобы вы рассказали.

ПРИЛЕПИН: И мы выпивали с моими друзьями - с Димой Быковым, Ромой Сенчиным, с писателями, с издательством «Молодая гвардии», и выпили бутылок шесть, наверное, водки. И вот, может быть, это причина.

КОВАЛЕВСКИЙ: Того, что вы так хорошо выглядите?

ПРИЛЕПИН: Не знаю, чем еще объяснить.

БАТИНОВА: А спорт есть в вашей жизни?

ПРИЛЕПИН: Я лет, наверное, 8 провел в спортзале со всякими железяками и прочим.

КОВАЛЕВСКИЙ: Ну, это вам по роду деятельности было необходимо.

ПРИЛЕПИН: Ну да. Поэтому, может быть, на этом запасе я существую до сих пор.

КОВАЛЕВСКИЙ: Смотрите, на форуме Вторая теща, я не знаю почему, в 5 часов вечера сегодня задала вам следующий вопрос: «Вот вы писатель. И среди ваших пристрастий «Тихий Дон»… Это правда?

ПРИЛЕПИН: Да, это любимейшая моя книга.

КОВАЛЕВСКИЙ: «А академик Лихачев считал, что Шолохов своих знаменитых романов не писал, потому как, если коротко, то молодой еще». Вот ваше мнение на сей счет?

ПРИЛЕПИН: Это полная ерунда, и антишолоховеды относятся к числу людей, мною наиболее нелюбимых. В двух словах, если объяснить, то ситуация следующая. Достаточно почитать биографию Шолохова, его письма, переписку с женой, какие-то отзывы о нем современников, чтобы понять, что человек не мог играть всю жизнь. Он без конца советуется по поводу каких-то моментов, жалуется. Он не мог все время играть в какой-то театр. Он написал это сам стопроцентно. Люди, прочитавшие «Донские рассказы», прекрасно поймут, если у них есть слух, что это тоже автор «Тихого Дона». Я читал Шолохова 8 томов подряд, я точно вижу, что это писал один человек. Просто у меня, может, есть слух, а у кого-то нет.

КОВАЛЕВСКИЙ: У Лихачева?

ПРИЛЕПИН: А мне плевать на Лихачева, чего он там говорил. Это слишком гениальная книга. Это книга, написанная за пределами человеческих возможностей. И поэтому к этому есть всегда недоверие какое-то, какая-то ревность, еще что-то. Но я абсолютно убежден, что Шолохов - автор этого романа. Стопроцентно.

КОВАЛЕВСКИЙ: Ясно. Какое качество вы особо цените в мужчинах? Что для вас настоящий мужчина?

ПРИЛЕПИН: Мужчина - это мужество, а женщина - это женственность. Мне чувство юмора еще нравится, особенно у мужчин.

БАТИНОВА: Ой, хорошо, что вы про кухню опять не начали.

ПРИЛЕПИН: Нет, мне совершенно плевать, имеет ли женщина отношение к кухне, я просто так ляпнул, сдуру. Женщина должна быть женственной, доброй и не прощающей ни одной слабости мужчине.

КОВАЛЕВСКИЙ: Ага, а как у вас дома, не вдаваясь в подробности? Кто у вас дома хозяин?

ПРИЛЕПИН: Я-то считаю, что я подкаблучник, жена - хозяйка, а она все время хохочет в ответ на это и говорит, что я авторитарный деспот.

БАТИНОВА: Ксюша спрашивает: «Ваше отношение к Солженицыну?».

ПРИЛЕПИН: Сложное. К несчастью, масштаб этой фигуры отчасти стал для меня понятен только после его смерти. Для меня Солженицын, как идеологический тип - противник, потому что я человек левых взглядов, а Солженицын все сделал, для того чтобы разрушить советский проект. Но с точки зрения просто масштаба фигуры, безусловно, это огромная фигура, и Солженицын представлял собой тип человека, который ничего не боялся никогда. Это очень редкий тип, потому что все писатели в XX веке так или иначе чего-то опасались. А в XIX веке, кстати, никто ничего не боялся, ни Пушкин, ни Рылеев, ни Толстой, ни Достоевский, мало боялись. Тут Солженицын вел себя мужественно.

КОВАЛЕВСКИЙ: Один вопрос хочу вам задать. Бытует мнение, что была разрушена великая держава, а сейчас мы говорим: великая Россия. То есть, мы сейчас не великая, получается?

ПРИЛЕПИН: Нет, мы не великая, и никакого отношения к великой России мы не имеем. Мы живем в наследстве, ну, вот сегодня уже живем в наследстве не великой России, а великого Советского Союза. Это, безусловно, так.

КОВАЛЕВСКИЙ: Но, подождите, Россия до того, как она стала Советским Союзом, была великая, правильно?

ПРИЛЕПИН: Ну, это было 100 лет назад.

КОВАЛЕВСКИЙ: Потом она опять стала великая, Советским Союзом, потом разрушилась, и мы все равно великая?

ПРИЛЕПИН: Нет, мы находимся в стадии распада, деградации, это совершенно очевидно. Мы находимся в стадии, которую переживал Рим, Римская империя эпохи заката. Мы не плодимся, мы не строим новых предприятий, мы оставили космос, у нас армия разрушается.

КОВАЛЕВСКИЙ: Как мы оставили космос? Мы два дня тому назад улетели в очередной раз?

ПРИЛЕПИН: Я не знаю, я не летал.

БАТИНОВА: Ну, это с туристами полетели.

КОВАЛЕВСКИЙ: С туристами? Тем более, не все так плохо.

ПРИЛЕПИН: Да нет, свернуты все космические программы, все инженерные службы, все НИИ, все это изничтожено, все наследие советского проекта прожирается уже последние 25 лет и скоро кончится.

КОВАЛЕВСКИЙ: А советский проект был великим, вы считаете?

ПРИЛЕПИН: Он был велик, безусловно, конечно, он был великим, и советский проект изменил не только жизнь Советского Союза и России, а изменил жизнь человечества, мы повлияли на всю планету, и это очевидно, это даже никто не сможет отрицать. Конечно, он был великим.

КОВАЛЕВСКИЙ: Захар, как Советский Союз повлиял на всю планету?

ПРИЛЕПИН: Три пункта назову совершенно элементарных. Это попытка устройства царствия божьего на земле в чем-то успешная, в чем-то тотально не успешная. Это победа в самой страшной мировой войне, которая случалась за всю историю человечества. Это освоение одной шестой части суши и космоса над ней, это очень круто.

КОВАЛЕВСКИЙ: А первое что было?

ПРИЛЕПИН: Первое было - попытка построения царства божьего на земле.

КОВАЛЕВСКИЙ: А что нам делать с Китаем, с Индией?

ПРИЛЕПИН: В данный момент или вообще?

КОВАЛЕВСКИЙ: Нет, вот тогда, когда была эта попытка построения царства божьего, что делал в этот момент Китай, Индия, страны с другими религиями?

ПРИЛЕПИН: Это самые разные истории, я никак не понимаю, в чем смысл вопроса? Они там жили своей жизнью, просто мы пытались построить…

КОВАЛЕВСКИЙ: А мы в этот момент строили во всем мире царство божье, пока они об этом не знали.

ПРИЛЕПИН: На своей земле мы пытались построить более менее социально адаптированное общество. Мы немножко, или даже множко, обожрались кровью, поэтому оно не получилось. Но те успехи, которые советская власть сумела достичь к временам моей юности, они были реально велики. Только с сегодняшнего дня я это понимаю, что в каком-то смысле коммунизм был построен, в смысле жилья, медицины, образования и прочих вещей это было достигнуто, и этот опыт никогда, его не затрешь теперь никаким ластиком.

КОВАЛЕВСКИЙ: То есть, тот каменный век, который у нас сейчас есть в медицине, вы считаете, что это было колоссальное достижение?

ПРИЛЕПИН: Нет, который сейчас есть, никакого отношения к этому не имеет. Почему я должен за сегодняшнюю медицину отвечать?

КОВАЛЕВСКИЙ: Но раньше-то еще хуже было.

ПРИЛЕПИН: Нет, не было хуже. Понимаете, хуже сказать нельзя, потому что просто статистика этому противоречит. У нас продолжительность жизни была в Советском Союзе, какой бы он ни был плохой, третья в мире после Японии и, по-моему, Канады.

КОВАЛЕВСКИЙ: Это даже, несмотря на то, что мы кипятили шприцы?

ПРИЛЕПИН: Я не знаю, чего мы там делали, но все нормально у нас было с продолжительностью жизни и с демографией, в том числе. Сегодня мы вымираем, а тогда почему-то плодились. Был проклятый, ужасный Советский Союз, плохая медицина, а как-то вот так все получалось, нет противоречия никакого у вас?

КОВАЛЕВСКИЙ: У меня нет.

ПРИЛЕПИН: У меня тоже нет. Я поэтому считаю, что в этом смысле равные возможности, чтобы лечиться и учиться, были у большинства населения, у процентов 99,9.

КОВАЛЕВСКИЙ: А сейчас?

ПРИЛЕПИН: А сейчас нет. Мы уже об этом говорили, что сегодня люди не бомжи, не наркоманы, не алкоголики, а работающие люди являются нищими, являются маргиналами, работающие люди.

КОВАЛЕВСКИЙ: Ну, да, хотя, конечно, в свое время я тоже получал стипендию в 31 рубль и непонятно как.

ПРИЛЕПИН: Но можно было на нее прожить. А если сегодня вы бы получали 310 рублей, вы бы на нее не прожили, вы бы удавились.

КОВАЛЕВСКИЙ : Мы, кстати, недавно считали, была история с Макдональдсом, когда при стипендии в 31 рубль завтрак, обед (бутерброд, фанта и картошка стоили 12 рублей) в Макдональдсе. То есть, я уже забыл, чем закончилась наша арифметика, но получилось, что тогда 31 рубль не равен сейчас 320 рублям.

ПРИЛЕПИН: Там хуже, что ли?

КОВАЛЕВСКИЙ: Нет, немножко лучше.

ПРИЛЕПИН: Ну, слава богу. Но там еще были другие вещи, я говорю, что это была еще медицина, была дешевле квартира, она была еще иногда бесплатна, образование и прочие все составляющие социального быта были дешевле.

КОВАЛЕВСКИ: Ну, да.

БАТИНОВА: Захар, знаете, Лиховцов Дмитрий Сергеевич написал послание вам, он бы хотел показать вам свою работу, чтобы вы оценили. Вы, вообще, берете работы молодых писателей?

ПРИЛЕПИН: Мне много их присылают, и я почти все смотрю, я никому никогда не отказывал. У меня на моем сайте есть электронный адрес, можно туда все прислать, кто пишет реально достойные вещи, я всем отвечу.

БАТИНОВА: И еще один вопрос от женщины Лоры Феникс: «Что вы больше обожаете водку или самогон?»

ПРИЛЕПИН: Мне и то, и другое очень нравится. Я был на Украине недавно, там такой отличный самогон украинский. Люблю все. Я вырос в рязанской деревне, и самогон впитан с молоком матери. Матушка, прости меня ради бога.

КОВАЛЕВСКИЙ: Последний вопрос с форума: «Какая главная черта вашего характера?»

ПРИЛЕПИН: Доброжелательность.

БАТИНОВА: Это правда, я вам хочу сказать. Чувствуется, что вы человек со стержнем, со своим собственным мнением, такой цельный, натура такая, и в то же время очень доброжелательный.

ПРИЛЕПИН: Спасибо.

КОВАЛЕВСКИЙ: Мне кажется, что все лысые добрые.

Спасибо огромное.

ПРИЛЕПИН: Спасибо, мне было очень интересно у вас.

Радио "Маяк" - 9.04.2010